аппарата? Безусловно можно было, если бы мы внимательно относились к людям, к их поведению, к тому, как они ведут дела, их проверяли бы, мы могли бы вскрыть. Разве нельзя было вскрыть Баланюка – начальника Таганрогского отделения НКВД? Этот Баланюк был членом троцкистской организации, был связан с небезызвестным секретарем Таганрогского горкома Варданяном, террористом и преступником, во время ареста спасал его буквально, позволил ему разорвать одно из писем, в котором прямо говорилось о террористической установке.
Или на Украине, например, Козельский – начальник секретно-политического отдела НКВД. По показаниям Лившица он в течение 1930–1931, 1932 гг. информировал их и даже в 1933 г… когда он кончил самоубийством?
Голос с места. 2 января 1936 года.
Ежов. Он был с ним в очень близких отношениях – с Лившицем, он у него информировался, Козельский его информировал, как дела с троцкистами обстоят, причем Козельский, как рассказывает Лившиц, не стеснялся, совершенно откровенно говорил о своих настроениях. Зная об этих настроениях, зная о том, что он ведет троцкистскую работу, этот человек рассказывал ему обо всем. На мой вопрос, что он являлся членом организации или нет, Лившиц отвечает: по-моему, какая разница, если я ему говорю, если он знает о моей деятельности и рассказывает мне о своей работе? Конечно, был членом организации, я его формально не записывал, но ясно.
Вот на этом можно было бы, пожалуй, кончить мои дела. Я тут говорил о недостатках моей работы…
Сталин. А как все-таки с Молчановым? Какая судьба его? Арестован он или нет?
Ежов. Да, арестовали, т. Сталин, сидит.
Голоса с мест. Правильно сделали. Не признается?
Ежов. Он признается во всех безобразиях, но в этих делах не признается, следствие сейчас ведется».
Это была ложь, на момент произнесения этой речи Молчанов был на свободе и был начальником Особого отдела НКВД Белорусского военного округа. Тот факт, что Ежов солгал, еще раз говорит о его трусливом характере, который готов подставлять любого, но не отвечать за свои слова. Если бы Ежов сказал Сталину, что предатель Молчанов еще работает в НКВД, то ему задали бы вопрос, почему он еще у них работает? Ежов закончил доклад и вероятно сразу же отдал приказ арестовать Молчанова. Это было сделано официально 4 марта, но Сталин тогда об этом не узнал.
После Ежова настала очередь Генриху Ягоде дать свои объяснения. Нужно отметить важную деталь, предыдущее выступление Ежова по факту защищало Ягоду, нигде нарком НКВД ни слом не задел своего предшественника. Проблемы НКВД он свалил на других людей: местных начальников, польских шпионов и Молчанова, но Ягоду он не задел. Но бывший нарком, понимая, что так просто ему не дадут уйти, с ходу признал свою ответственность: «Товарищи, целиком признавая правильным анализ причин, приведших к огромному провалу, позорному провалу работы органов государственной безопасности, сделанный в докладе т. Ежова, со всеми данными в нем оценками, я считаю обязательным для себя сказать, что именно я являюсь виновником того состояния, которое нашел т. Ежов в органах НКВД. Проработав на руководящей работе в ГПУ, приблизительно 18 лет, я с особой остротой понимаю насколько правильно и точно вскрыты ошибки работы органов государственной безопасности.»
Далее Ягода рассказывал об упущениях, конечно в дозированном виде и сделал заявление о главной причине провала: «Я должен прямо сказать, моя большая и самая главная ошибка заключается в том, что все нити оперативной работы не были сосредоточены у меня в руках, они были рассредоточены в разных руках. И я глубоко убежден, что если бы я сидел только на УГБ, а не занимался всем аппаратом, всей этой громадиной, конечно, результат был бы другой, и результат был бы другой, если бы я меньше занимался строительством поручаемым НКВД.» Далее он назвал Молчанова предателем, сваливая на него основную ответственность. На деле же Молчанов ничего не делал без ведома Ягоды. Но дальше все для Ягоды было все хуже:
«Ягода. Как он был связан, с кем был связан,– то должно показать следствие. Мне трудно об этом говорить, потому что я его связей вообще не знал. Я не знал даже, что он был в близких отношениях с Фурером.
Шкирятов. Вот и плохо, что ты ничего не знал.
Ягода. Очень плохо, что я этого не знал. Поэтому я и выступаю, что плохо, если бы было хорошо, я бы не выступал.
Чубарь. Он пользовался у Вас очень самостоятельными правами.
Ягода. Нет, права были не очень большие.
Голос с места. Как он вообще попал на эту работу?
Ягода. Молчанов старый чекист, работал в Западной Сибири.
Эйхе. Его из Западной Сибири выгнали.
Ягода. Да, там было какое-то дело, которое не имело для него никаких последствий.
Эйхе. Вы поищите в делах и найдете. Мы с Павлуновским вспомнили, что его из Западной Сибири выгнали.
Ягода. После этого он поехал на Северный Кавказ и работал там. После Северного Кавказа он переехал в Иваново-Вознесенск.
Ежов. Вообще, т. Ягода, его только походному чекистскому стажу уже нельзя было держать на работе, потому что он воспитывался в бандах, которые шли все время против нас.
Ягода. Я не знал и не знаю в каких бандах он был, так как такие вещи раскрываются при следствии или агентурой. Потом он перешел в наш центральный аппарат.
Голос с места. Сам пришел?
Ягода. Перевели его в центральный аппарат в 1930 году.
Рындин. Кто-то переводил?
Ягода. Конечно, кто-то переводил, не сам же он перелетел.»
Нарком НКВД должен был знать все о своем главном следователе, откуда, связи, где служил и как стал большим начальником. Нелепые объяснения Ягоды только все больше убеждали слушателей в его причастности к преступлениям. Ягода сумел перевести дух, заговорив снова о раскрытых им делах, но спустя какое-то время все вернулось опять к Молчанову. Он признал, что несет ответственность за Молчанова с 1932 г., рассказал, что ничего не знал об этом и продолжал все валить на своего бывшего подчиненного. На этом заседание 2 марта закончилось.
Утром 3 марта настала пора выслушать других чекистских руководителей, которые не собирались выгораживать своего бывшего начальника, стремясь всячески противопоставить себя ему. Первым выступал глава ленинградского УНКВД Леонид Заковский, опасный правый заговорщик, шпион и участник латышской националистической организации. Из всех крупных руководителей НКВД был вероятно самым жестоким из всех.
Он почти с ходу заявил: «Заковский. Мы заслушали, я бы сказал, очень невразумительное выступление бывшего нашего наркома внутренних дел т. Ягода, и я думаю, что его выступление пленум ЦК партии удовлетворить никак не может. Во-первых, в выступлении т. Ягоды было много неправильностей, неточностей и, я бы сказал, никакой политики. Неверно, что у Ягоды были связаны руки и он не мог управлять аппаратом государственной безопасности.
Ягода. Я этого не говорил.
Заковский. Именно это вы говорили.
Ягода. Я сказал, что не
