«Это эквивалентгосударственной тайны», – написал как-то Морде о потерянном городе.
Уходя все дальше и дальше в глубину дождевых лесов, мужчины готовились к знакомству с племенами, населяющими верховья Патуки. Морде прекрасно понимал, что надеяться узнать побольше об окружающем его океане джунглей он сможет, только наладив с этими людьми добрые, дружеские отношения.
Утром 15 мая они пристали к берегу у лагеря индейцев тавахка, жители которого встретили их с непроницаемыми, каменными лицами. Тавахка были одной из двух главных этнических групп, исконно населявших гондурасские джунгли, а представители второго племени, известного под названием печ, чаще жили в горах.
Тавахка отнеслись к Морде как к чужаку, коим он, собственно, и был. Они видели в нем длинного, тощего человека, пришедшего из какого-то другого мира. «Все просто разглядывали меня, не отходя от своих хижин», – написал он.
Казалось, индейцы не могут решить, как им себя вести, напасть на чужаков или обратиться в бегство. Наверно, так же они вели себя, когда к ним со своими расспросами заявились конкистадоры. Некоторые из мужчин держали в руках копья. Женщины носили линялые, застиранные платья, а мужчины были одеты в основном в простые штаны и футболки. Детишки бегали по деревне голышом.
Напряженное противостояние длилось, пока из леса навстречу путешественникам не вышел деревенский староста. В своих дневниках Морде называет его Николасом. Ему было всего 55 лет, но из-за глубоких морщин, изрезавших его лицо, он казался стариком. Это был невысокий мужчина с прямыми черными волосами и мускулами, накачанными бесчисленными взмахами мачете во время походов в джунгли и весла во время путешествий вверх и вниз по реке.
Начался дождь, и Николас пригласил гостей в свою хижину. Его дом был одним из самых больших в деревне, приблизительно 10 на 15 метров. Внутри стояли пять низких деревянных кроватей. Балки под потолком были украшены бананами и пальмовыми листьями. В углу – гарпуны для рыбной ловли, несколько деревянных луков и бадья чичи, домашнего пива, изготавливаемого из сахарного тростника и ананасового сока.
Буря продолжалась всю ночь, и это позволило путешественникам хорошенько отдохнуть и обсушиться у расположенного в центре хижины очага. Они поужинали вобулом – пюре из вареных бананов с кокосовым молоком. Поначалу Николас вел себя очень сдержанно, но со временем разговорился. Он сказал, что у него 15 детей и самый маленький из них еще в грудном возрасте. Вообще, попытки вырастить детей в условиях диких джунглей были больше похожи на игру в рулетку. По его словам, люди здесь создавали семьи лет в 12, а уже через год становились родителями. «У нас рождается немало детей, но они часто умирают, и мы закапываем их в землю», – сказал Николас.
Антропологам об этих двух племенах известно не очень много. По сути, только то, что они являются америндскими этническими группами, в языках которых наблюдаются лингвистические связи с панамскими и колумбийскими культурами. Они говорят на языках чибчанской группы, распространенной на юг вплоть до Колумбии. В культурном отношении эти племена считаются сходными с народами Южной Америки, из которой они, судя по всему, мигрировали около трех тысяч лет назад. Предполагается, что эта миграция была вынужденной, в результате какой-нибудь войны или крупной эпидемии. Некоторые ученые считают их потомками еще более таинственного народа чоротега. Считается, что до испанского вторжения чоротега населяли Коста-Рику, Гондурас и Никарагуа и были дальними родственниками майя и ацтеков и, возможно, их современниками.
Морде, а до него и Капитан Мюррей, верили, что чоротега входили в состав разыскиваемой ими потерянной цивилизации. «Сами они построили город или отвоевали его у народа, жившего до них, никому не известно», – напишет позднее Морде. Однако самой большой загадкой было почти полное отсутствие масштабных развалин или любых других признаков существования этих племен.
Морде надеялся разобраться во всем этом, но уже в тот момент, когда он познакомился с Николасом и его соплеменниками, индейцы находились на грани полного вымирания. В доколумбову эпоху их было несколько десятков, а то даже и сотен тысяч, но теперь, по подсчетам Морде, в двух племенах осталось от силы несколько тысяч человек. Большинство из них были обращены в христианство испанскими миссионерами. Теперь же, через много поколений, они стремительно превращались в чужаков на собственной земле, в изгнанников из своего рая, в бездомных скитальцев.
Вместе с аборигенами умирала и их история. «У них не было письменности, а значит, и возможности фиксировать подвиги своих героев и достижения предков», – написал Морде в ночь знакомства со старейшиной деревни индейцев тавахка. Все запомнившиеся события из своей жизни и жизни предков они передавали из поколения в поколение в виде устного фольклора. Со временем эти истории все больше и больше искажались, теряли связь с действительностью и превращались в смутные легенды. Реальные факты от индейцев узнать было трудно, потому что они побаивались рассказывать о себе чужакам. Иногда Николас сообщал о мифических событиях или происшествиях столетней давности так, будто они случились только вчера. Выходя на прогулки по берегу реки и окружающим деревню джунглям, Морде чувствовал, что жизнь становится все менее и менее реальной и все больше и больше напоминает приключенческий роман.
Двигатель немного остыл, и мы попытались продолжить путь… но все было безнадежно. Только мы набрали скорость и начали верить в лучшее, как Geo Prizm стал разваливаться на ходу. Сначала висящая над дорогой ветка дерева снесла зеркало заднего вида с водительской стороны, минут через двадцать, когда начался проливной дождь, я поднял глаза и обнаружил большую трещину в лобовом стекле. Дорога превратилась в бурный поток жидкой грязи. Пыхтя мотором и виляя из стороны в сторону, машина продолжала взбираться в гору, но вскоре отлетел и куда-то укатился колпак с колеса. Каждый раз, когда от машины отваливалась очередная деталь, Хуан тормозил, выскакивал под ливень и оценивал ущерб. Совсем скоро он вымок до нитки и в прилипшей к телу рубашке казался голым по пояс. Последней каплей для него стала разбитая фара. У него просто лопнуло терпение.
Он вылез из машины, наклонился и выкопал из грязи осколок фары. К этому моменту мы ехали уже семь часов, но так и не знали, где находимся. Хуан на такое явно не рассчитывал. Сжимая в правой руке кусок фары, он смотрел на темнеющую мокрую долину, словно пытаясь решить, ехать дальше или вернуться.
«Это же чужая машина», – наконец произнес он. Мы тоже вылезли под дождь и стояли вокруг него, но парень, казалось, нас просто не замечал. Что скажет его начальник? Ведь Хуан только что устроился на работу. Мне было его очень жалко. Я не хотел становиться виновником его возвращения к рабскому труду на заводе по розливу газировки.
Но у нас не было времени думать об этом. «Надо как-то заставить машину ехать дальше, – встревожился Панчо. Это нас сильно обеспокоило, потому что этот человек был совсем не из тех, кто волнуется по пустякам или раздает приказы. – На ночь нам здесь оставаться нельзя». Он показал на заполняющуюся тенями долину, а потом повсеместно понятным жестом приставил к голове воображаемый пистолет и нажал на невидимый спусковой крючок. Тут было полным-полно всяких бандитов.
Панчо быстро уговорил Хуана сесть обратно в машину, и мы двинулись дальше. Наступила ночь. В течение следующего часа Панчо сидел в центре заднего сиденья и крутил из стороны в сторону головой. Он всматривался в расстилающуюся перед нами дорогу, будто обладал возможностью видеть в кромешной темноте.
Я начал гадать, подумывал ли Морде в какие-нибудь моменты прекратить свое путешествие, но никаких записей об этом в его дневниках вспомнить не смог. Мне никак не удавалось привести в порядок мысли, и поэтому я постарался сконцентрироваться на своей дочери, как будто образ улыбающейся Скай мог стать защитой от всех скрывающихся в темноте убийц и разбойников. Я представил, что обнимаю ее, а она, как обычно в таких случаях, прижимается ко мне, обхватив ручками за талию. Мне бы сейчас очень пригодилось, чтобы она меня обняла.
