Для нас это была чрезвычайно сложная ситуация. На дворе стояла середина лета, и не могло быть и речи о том, чтобы доставить необходимые материалы ранее начала осени. Кроме того, без тяжелого специального речного кабеля невозможно было преодолеть такую широкую, судоходную и заболоченную реку, какой был встававший на пути Днепр. Но поскольку императорское повеление уже было, надо было искать способы его исполнения. Единственным пришедшим мне в голову решением, позволявшим провести линию хотя бы до находившегося на соединявшем Крымский полуостров с материком перешейке Перекопа, было собрать все материалы, оставшиеся после строительства наших российских линий, и свезти их в Николаев. Далее тянуть линию надо было бы не напрямую, а отклонившись верст на 30, через Берислав[113], где Днепр был не так широк и через него был перекинут мост. Пустив линию по мосту, можно было обойтись без специального кабеля. Тем же вечером мы связались со всеми нашими телеграфными станциями. Весьма удачно на николаевской станции оказался капитан Бейлитц, который и был немедленно вызван к аппарату. На вопрос, возможно ли на месте достать необходимое количество телеграфных столбов, он ответил, что спросит об этом у евреев-лесоторговцев, за которыми уже послано. После того как главные купцы и их приказчики прибыли на станцию, завязалась оригинальная телеграфная переписка. Бейлитц отстукал, что один из евреев предлагает поставить все столбы в срок по 15 рублей за штуку. Наш ответ: «В шею!» Обратный ответ: «Готово». Следующий купец просит по 10 рублей. «Туда же» – «Готово». Наконец группа оставшихся купцов согласилась на 6 рублей, и дальнейшие переговоры с ними шли уже в более конструктивном тоне и не так быстро.
По подсчету оказалось, что оставшихся у нас материалов должно почти хватить для прокладки телеграфа до Перекопа и что есть возможность получить в Одессе тонкую железную проволоку, пригодную для временной линии. Следовательно, императорская воля, хотя бы в общих чертах, могла быть исполнена. Что же касается снижения цены «ввиду бедственного положения России», мы пошли и на это, согласившись не брать денег за обход через Берислав. Всемогущество императорского слова работало в полную силу. Линия до Перекопа была проложена в нужный срок, а до Севастополя – в срок, достаточный для того, чтобы можно было доложить о взятии крепости неприятелем уже по телеграфу.
Постройка 200-километровой линии, осуществленная в кратчайший срок вдоль дорог, забитых войсками и обозами, которые эти и без того плохие дороги вконец разбили, в осажденный Севастополь была делом наитруднейшим. Тем не менее Карл справился с ним успешно, что сделало ему и его помощникам большую честь. Однако в финансовом отношении это был не самый успешный проект, съевший значительную часть доходов, полученных фирмой при прокладке других российских линий.
В июле, после того как подготовка к строительству предписанной императором Николаем линии к театру военных действий была закончена и появилась уверенность в том, что дело, несмотря на значительные трудности, будет окончено в срок, я уже собирался вернуться в Берлин к жене, которая вот-вот должна была родить второго ребенка. Однако, к моему удивлению, полиция отказалась выдать мне паспорт, невзирая на многократные просьбы. Когда же я пожаловался на такие действия графу Клейнмихелю, он совершенно хладнокровно объявил, что знает об этих трудностях и что я не покину Россию, пока не будут закончены все наши подряды, включая военную севастопольскую линию. Никакие возражения, договоры и уговоры не смогли заставить его изменить решение. Граф категорически отказался отменить свой приказ о запрете получения мной выездной визы. Таким образом я оказался, как тогда говорили, «интернирован» в Санкт-Петербурге на неопределенный срок.
На мое счастье, в это время в Петербург, по разговорам – для проведения переговоров о нейтралитете Пруссии в Крымской войне, прибыл прусский принц. Было понятно, что это судьба дарит мне шанс выскользнуть из ловушки, в которую я попал. Явившись в Петергоф, где разместился принц, я доложил первому его адъютанту графу Гольцу о тяжелой ситуации, в которую меня занесла предпринимательская деятельность, и попросил посодействовать получению аудиенции у его светлости, дабы русские власти могли убедиться в том, что Пруссия не оставляет в беде своих подданных. Величественный в своей доброте и любезности принц сразу откликнулся на мою просьбу, и уже на следующий день я получил из прусского посольства официальное приглашение на аудиенцию, которая должна была состояться в Зимнем дворце. Вместе с ожидавшим меня послом мы прошли через анфиладу заполненных сановниками и генералами комнат прямо к принцу, окруженному великими князьями и высшими чиновниками. Принц сказал несколько теплых слов о том, что мои телеграфные столбы, которые он имел счастье наблюдать во время своей длительной поездки от прусской границы до Петербурга, стали для него настоящим связующим звеном с любимой родиной и он за это мне благодарен. Успех этой короткой аудиенции превзошел все мои ожидания. В тот же вечер ко мне явился полицейский чин и, предварительно извинившись за случившееся недоразумение, вручил паспорт с визой.
Одновременно с контрактом на постройку российское правительство заключало с нами контракт на обслуживание и ремонт линий на срок от шести до двенадцати лет, что делало необходимым держать в России большой штат рабочих и служащих. И решение преобразовать наше петербургское строительное отделение в самостоятельный филиал фирмы было вполне логичным. Руководство филиала было поручено, разумеется, получившему статус компаньона и долю в капитале фирмы моему брату Карлу. Для нужд филиала было куплено большое здание на первой линии Васильевского острова. Здесь разместились административный аппарат, мастерская по быстрому ремонту телеграфных аппаратов и жилые апартаменты. В них после женитьбы в 1855 году на очаровательной и умненькой дочери упоминавшегося выше нашего бывшего представителя господина Капфера поселился с семьей Карл. Как и тесть, он записался в первую купеческую гильдию, поскольку это давало возможность заниматься на территории страны почти любым видом бизнеса в неограниченных размерах.
Тут я просто обязан упомянуть одно обстоятельство, оказавшееся для нашего дела в Санкт-Петербурге чрезвычайно важным и весьма выгодным. Охрану телеграфных линий граф Клейнмихель изначально поручил управлению шоссейных дорог, положив за это солидную поверстную оплату. В результате оказалось, что контроль за линиями совершенно или почти отсутствовал. Любого рода повреждение, как случайное, так и намеренное, обнаруживалось лишь спустя несколько дней, еще несколько дней продолжался неспешный и не особенно аккуратный ремонт, что часто сводило пользу от телеграфа на нет. Как и следовало ожидать, оценив ситуацию, граф предложил нам взять на себя дело охраны, пообещав платить, как платил раньше шоссейщикам, по 100 рублей за версту. Конечно, при наших штатах мы не могли осуществлять подобающую и своевременную охрану и разумнее было бы возложить эту обязанность на местных жителей, которые за такие деньги берегли бы линию в три раза пуще, чем мы и правительство, вместе взятые. Но уж раз такое предложение поступило от самого министра, мы его приняли, поставив условием возможность организации охраны и ремонта так, как нам покажется нужным.
Получив подряд, мы решили не набирать штат охранников, а устроить систему механического контроля, относительно дешевую и надежную. Через каждые 50 верст была построена сторожевая будка, в которую были выведены подключенные к кабелю провода. Они были подключены к звонку и к гальванометру таким образом, что по движению стрелки гальванометра сторож мог в любой момент увидеть, идет по линии ток или нет. Если стрелка не двигалась полчаса, сторож должен был сообщить об этом на станцию с помощью очень простого приема: несколько раз замкнув провода на землю. На станциях, сообщение между которыми было прервано, предписывалось немедленно подключить батарею к проводам и к земле, благодаря чему можно было принимать сигналы бедствия от всех подключенных к станции и находящихся по эту сторону от места разрыва сторожевых будок и таким образом определять примерное место повреждения. За каждой станцией был закреплен техник, который сразу обязан был отправиться на место и исправить линию. Почтовые начальники получили специальное указание выдавать техникам при исполнении ими служебных обязанностей лошадей без очереди, невзирая на чины ожидавших путешественников, поэтому неисправности устранялись обычно в течение нескольких часов.
