В 1922 году значительная работа по проблемам дрейфа материков была опубликована в России, стране, которую ещё недавно отделяла от родины Вегенера непреодолимая линия фронта. Её автор — Алексей Алексеевич Борисяк, в то время уже известный учёный, автор многих трудов по геологии и палеонтологии, ставший позднее академиком, основателем и первым директором Палеонтологического института Академии наук СССР, лауреатом Государственной премии.
«Эта маленькая жёлтая тетрадочка, — писал Борисяк о книге Вегенера, — кажется крупнейшим явлением среди геологической литературы».
Русский учёный признал правомерность одного из «краеугольных камней» вегенеровской концепции: если надёжно зафиксированы вертикальные перемещения земной коры, то можно считать, что ниже коры лежит вязкожидкий слой. А коли так, то вполне естественно предположить не только вертикальные, но и горизонтальные движения участков коры по этому субстрату.
Борисяк попытался дорисовать картину образования материков и океанов, предложенную Вегенером. Ведь мы помним, сам Альфред Вегенер на первой из своих карт изображает праматерик Пангея, который ещё двести сорок миллионов лет назад представлял собой единый монолит. Более древней истории Земли он не касался. Это как раз и стремился представить Борисяк. По его мнению, на ранних этапах формирования планеты литосфера покрывала ровным слоем всю Землю, однако над нею был и не слишком толстый слой воды — всемирное море. Затем кора была разорвана, по всей вероятности, внутренними силами планеты. Борисяк считал, что разрыв скорее всего прошёл по меридиану. Литосфера стала собираться в складки и утолщаться. Таков был механизм образования материков. А в разрывах, лишённых сиали, из пород симы сформировалось дно океанических впадин. При этом варианте материки действительно напоминают столовые айсберги, перемещающиеся по вязкому подстилающему слою с востока на запад и от полюсов к экватору. Движение это приводило к формированию на континентах новых складок — геосинклиналей, которых не может быть на океанском дне.
Борисяк активно поддержал также идею о постоянстве материков и океанов. По его мнению, приведённый Вегенером по этому поводу аргумент — отсутствие на континентах глубоководных осадков — в высшей степени убедителен. Алексей Алексеевич отметил: положение контракционной гипотезы о том, что океаны могли образоваться на месте материков, а материки — на океанском ложе, давно уже вызывало недоверие у многих специалистов. И оно прежде не было отброшено наукой лишь потому, что связь между ныне разорванными материками не получила сколько-нибудь серьёзного обоснования. Теперь же представление о дрейфе континентальных масс всё ставит на свои места.
Далее Борисяк писал, что идея дрейфа даёт основательное — и особенно важно — единое объяснение целому ряду геологических процессов. В связи с этим он призывал произвести пересмотр всех собранных геологией данных под углом зрения новой концепции. Такая ревизия, по его мнению, либо окончательно убедит в верности мобилизма, либо приведёт к его полному крушению.
Швейцарский учёный Э. Арган принял идею перемещения материков почти без оговорок. В докладе на Брюссельском международном геологическом конгрессе Арган в 1922 году попытался более детально, чем Вегенер, исследовать, как можно объяснить дрейфом формирование горных цепей. Он высказал мысль о том, что европейские горные цепи альпийского типа образовались в результате перемещения Африки на север, во время которого этот континент изрядно «помял» Европу. А Средиземное море, по его мнению, появилось на свет, когда Африка двинулась в обратный путь на юг.
Другие учёные, выступившие в двадцатые годы с работами, где развивались идеи дрейфа, основное внимание сосредоточили на таких проблемах, как изучение различного рода аномалий силы тяжести, и особенно на том вопросе, который, так сам Вегенер понимал, в его книге разработан наиболее слабо, — на представлении о силах, способных привести в движение материки.
В 1927 году знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен высказал мысль о том, что «мотором», вызывающим дрейф, могут быть подкоровые течения, возникающие в вязкожидкой мантии. Эту же идею попытался обосновать и швейцарский геолог Р. Штауб, считавший, однако, что вместе с конвективными течениями мантии здесь играли роль и силы вращения Земли.
Правда, Штауб не был последовательным мобилистом. И хотя горизонтальные перемещения участков коры, на его взгляд, были преобладающими, но и вертикальные играли лишь чуть меньшую роль. Во всяком случае, он отвергал представление Вегенера об образовании Атлантики путём раздвига континентов, считая, что этот океан был создан в результате обрушения земной коры.
Попытку примирить мобилизм и контракцию предпринял в конце двадцатых годов китайский учёный Ли Сыгуан, считавший, что лик Земли формировался в результате двух процессов: сжатия и уплотнения земной коры, а также горизонтальных перемещений её участков. Оба они, по мнению Ли Сыгуана, вызваны тем, что скорость вращения Земли стала в близкие к нам геологические эпохи большей, чем в момент рождения планеты.
Тогда же, в конце двадцатых годов, появилась работа английского геолога Артура Холмса, которой американские океанологи, авторы уже не раз поминавшейся книги «Океан сам по себе и для нас», дают с позиций сегодняшнего дня высокую оценку: «Она явилась известным шагом вперёд и, в общем, близка к современным представлениям». Холмс, так же, как и некоторые другие геологи, рассуждавшие об идее дрейфа, считал, что «мотором», двигающим континенты, могут быть скорее всего конвективные течения в мантии. Но, мало того, он попытался представить, как этот «мотор» работает. Тут надо заметить, что Холмс к мобилистским идеям относился весьма сдержанно. Он был сторонником горячего происхождения Земли, позднее остывавшей и сокращавшейся в объёме. То есть, по сути дела, принимал все основные положения контракционистов. Однако Холмс считал, что само охлаждение недр планеты могло происходить через конвекционные токи вещества, поднимавшиеся из глубин к поверхности. Токи эти должны существовать и в более близкие к нам геологические эпохи, и даже сегодня, ибо радиоактивный разогрев глубин происходит постоянно.
Единое течение вещества, достигнув земной коры, ударяется об неё и разбивается на два потока, направленных по горизонтали в противоположные стороны. Вот эти-то потоки и растаскивают континентальную кору, создают горы и океанические впадины, сминают кору в складки — геосинклинали, приводят к образованию гирлянд островов и разного рода поднятий.
Как мы позднее увидим, идея Холмса стала значительным вкладом в современное представление о движениях вещества в плотном и пластичном подкоровом слое, на котором базируются мобилистские концепции наших дней. Однако, для того чтобы выполнить эту роль, ей предстояло значительно обогатиться, расшириться, обрасти множеством важных аргументов, которые дало изучение прежде всего океанского дна в течение последующих десятилетий.
Впрочем, с точки зрения психологической весьма любопытно, что сам Артур Холмс ни в какое время не считал себя сторонником мобилизма. Через четверть века после публикации его первой статьи о конвективных потоках в подкоровом слое — в 1953 году — он высказался по этому поводу вполне определённо: «Должен признаться, что, несмотря на все доводы «за», мне никогда не удавалось полностью освободиться от смутного предубеждения против гипотезы дрейфа континентов. Так сказать, всем геологическим нутром я чувствовал, что она фантастична. Но это не наука. При таком множестве сбивающих с толку противоречивых высказываний лучше всего следовать мудрому совету… что «не следует отвергать априори ни дрейф континентов, ни погружение широких мостов суши».
Однако Альфреду Вегенеру не было дано узнать этого парадоксального высказывания одного из тех, чья деятельность обеспечила дальнейшее развитие его идей. Да, по всей видимости, не знал он и о первой статье Холмса, посвящённой конвективным потокам в подкоровом слое: она вышла совсем незадолго до гибели Вегенера. А, впрочем, если б и прочитал он эту статью, вряд ли бы что-то могло измениться. Ведь работа Холмса отличалась той же особенностью, что и другие труды, так или иначе связанные с мобилизмом, появившиеся на свет не только в двадцатые, но и в тридцатые—сороковые годы. Все они так или иначе состояли почти сплошь из умозрительных суждений.
Можно провести такой мысленный опыт — попытаться создать единую «книгу мобилизма» на основе работ учёных, трудившихся в течение всей первой половины нашего века, взяв при этом за основу структуру книги Вегенера. Так вот, при этом выйдет, что практически все труды его последователей, выполненные в те десятилетия, придётся поместить в третьем её разделе, там, где, как мы помним, вольно излагались «соображения, приходящие на ум» в случае, если признать верной теорию перемещения, причём сам Вегенер понимает, что решающего «доказательного значения» все эти соображения не имеют. А вот главный раздел — «Доказательства» — вряд ли можно будет пополнить с помощью всех этих трудов хотя бы несколькими абзацами.
