В течение XVII века пороховой индустрии стало тесно в рамках государственной монополии. Правительство столкнулось с неприятными проблемами: нелегальным производством и торговлей. Импорт качественной и недорогой селитры из Индии еще более стимулировал производство. В 1627 году Ост-Индской компании было разрешено самостоятельно изготавливать порох из селитры, которую ее корабли, возвращавшиеся с Востока, везли в своих трюмах в качестве балласта. Открывались все новые мельницы. Европейский порох грузили на корабли, отправлявшиеся из Бристоля и Ливерпуля в Африку, чтобы обменять его там на рабов. Все более крупные партии товара отправлялись в Америку.
На мельницах не только делали новый порох, но и постоянно исправляли или переделывали старый. Даже при идеальных условиях хранения порох оставался скоропортящимся товаром: его зерна слипались от сырости и превращались в пыль от тряски. Деревянные бочонки, в которых он хранился, усугубляли проблему: селитра пересушивала бочарные клепки, и через образовавшиеся щели внутрь проникала сырость. Не удивительно, что гораздо больше пороха портилось, чем шло в дело. Иногда было достаточно просто растолочь испорченный порох, чтобы затем снова превратить его в работоспособные гранулы. В более сложных случаях приходилось извлекать селитру, растворяя ее в воде, соскабливать осадок и начинать процесс перетирания заново.
Опасность постоянно сопровождала ремесло. Товар мог внезапно и без предупреждения превратиться в клубы пламени. Летопись несчастий длинна и подчас ужасна. В 1647 году флотский поставщик в своем доме в центре Лондона упаковывал порох в бочонки. Груз взорвался, разрушив дом несчастного и еще пятьдесят зданий, в том числе и таверну «Роза», битком набитую посетителями. Тела были разорваны на куски и так искромсаны, что подсчитать число погибших было невозможно. Хозяйка таверны и слуга так и остались лежать за стойкой без внешних повреждений, но убитые наповал. В «Джентльмене мэгэзин» сообщали, что некое дитя в колыбели было заброшено на крышу церкви и осталось невредимым.
Поскольку порох был стратегическим товаром, практически все европейские правительства либо регулировали производство, либо сами принимали в нем участие. Франция, к примеру, по-прежнему зависела от традиционного средневекового ремесла вместо того, чтобы развивать капиталистическое производство, уже одержавшее верх в Англии. Французский порох делали на сотнях маленьких мельниц, разбросанных по деревням. Пороховая фабрика, подобно ткацкой мастерской или кузнице, частенько помещалась в одной-единственной комнате. Такая фабрика могла произвести до полутонны пороха в год. Для сравнения: семья Ивлин ежегодно поставляла английской короне до 250 тонн.
Контролировать столь рассредоточенную систему могла только сильная центральная власть. Династия Бурбонов опиралась на прозорливую провинциальную администрацию, которая регулировала пороховой бизнес вплоть до уровня деревни. В 1601 году король провозгласил, что право производить селитру или порох столь же священно, сколь и право чеканить монету. Весь порох надлежало доставлять в королевские арсеналы, а те, кому он был нужен для охоты, могли приобрести его у правительства по фиксированной цене.
В 1627 году некто Каспар Вайндль, прибывший в Италию в составе австрийской армии, придумал, как с выгодой использовать порох на гражданской службе. В венгерском шахтерском городке Шемниц он продемонстрировал отцам города новый метод извлечения минералов из-под земли. На глазах у всех он заложил порох в расщелину скалы, запечатал его там, вколотив в трещину деревянный клин, и произвел взрыв. Скала была раздроблена, однако на горняцкие власти это не произвело большого впечатления. Впрочем, Вайндлю предложили поработать в заброшенных штреках, где порода была настолько твердой, что не поддавалась ни кайлу, ни долоту. Вайндль был первым в истории работником, которого в документах назвали «взрывником». Его изобретение открыло дорогу для совершенно нового применения пороха.
До этого горняк, добиравшийся до руды, дробил скальную породу киркой и клиньями, зубилом и ломом. Был и другой способ: под скалой разводили костер, а когда камень раскалялся, его поливали водой, и он растрескивался. Трудоемкий процесс требовал от горняка и физической силы, и опыта: следовало предвидеть заранее, где именно прочная скала даст трещину. Видная роль, которую порох скоро стал играть в горном деле и прокладке туннелей, заставляет задуматься — почему его не начали использовать гораздо раньше? Ведь к тому моменту, как шахтеры заставили взрывчатку служить мирным целям, из нее уже триста лет делали боеприпасы.
Однако в течение большей части своей ранней истории порох был редким и ценным материалом. Владельцы шахт хотели убедиться в том, что он оправдает свою дороговизну резким ростом производительности. Сами горняки тоже без особого энтузиазма относились к столь радикальной технологии — они предпочитали древние испытанные методы. Многим вообще казалось, что устраивать взрывы под землей — верх безрассудства.
Кроме того, заставить порох выполнить заданную работу было не так-то просто. Ведь он взрывался только тогда, когда находился в замкнутом пространстве, где расширяющиеся газы могли создать давление. Первые взрывники закладывали порох в естественные расщелины, заколачивая отверстия деревянным клином. Необходимость искать подходящие трещины, а затем достаточно надежно запечатывать их ограничивала возможности этой технологии. Тогда шахтеры начали сами бурить шурфы в скале, долбя ее длинным долотом и киянкой. Эта работа была утомительной, отнимала много времени и дорого стоила. И все же бурение стало самым важным умением шахтера. Один или двое горняков колотили по долоту, поворачивая его с каждым ударом, растачивая в скале узкое отверстие. Когда бур углублялся в скалу фута на три-четыре, шахтер заполнял треть шурфа порохом (на один заряд уходило около двух фунтов). Затем в отверстие узким концом наружу вставляли деревянный клин, пространство по бокам от него забивали щебнем и землей, оставляя место для фитиля. Когда порох взрывался, огромное давление горячих газов, запертых внутри, создавало напряжение выше точки разрыва камня, разнося скалу на куски.
Но порох служил гражданским целям не только в глубине шахт. Взрывное дело стали применять и в каменоломнях, и при прокладывании каналов. Поскольку эти водные пути должны были проходить на одном уровне и быть относительно прямыми, препятствия, встречавшиеся на пути, приходилось удалять. Прокладывая в 1690-х годах водный путь, который должен был связать Атлантику со Средиземным морем каналами в обход Испании, французские строители два года вели взрывные работы под холмом Мальпа недалеко от города Безье в Южной Франции. Они пробили в горе туннель в 515 футов длиной, 22 фута шириной и 27 футов высотой, через который прошел Южный канал. Это был первый крупный судоходный туннель и одна из первых общественных работ, выполненных при помощи пороха.
Когда наступило XVIII столетие, порох был уже готов сыграть важную роль в промышленной революции, солнце которой всходило над горизонтом. Его научились производить в промышленных масштабах, и для решения новых задач — повышения производительности труда, а не разрушения — потребуется в конечном счете больше взрывчатки, чем на все войны, вместе взятые.
ГЛАВА 8
Никто не рассуждает
«Рычание или, хуже того, громоподобный рев адского серного пламени — вот от чего Господь счастливо нас всех избавил», — говорил король Яков I, обращаясь английскому парламенту 9 ноября 1605 года.
За четыре дня до этого был раскрыт самый дерзкий политический заговор, который когда-либо замышлялся на «царственном острове».[33] Ожидалось, что его величество с семейством, а также лорды, высшие вельможи и епископы Англии будут присутствовать на открытии сессии парламента. Группка заговорщиков задумала взорвать под палатой лордов две с половиной тонны пороха и разом обезглавить английское государство.
Энергия, запертая в бочонке с порохом, делала это вещество непревзойденным инструментом политической смуты. Для бунта требуется большое число недовольных, политическое убийство может ликвидировать правителя, но оставить невредимым правительство — а вот взрыв, который в одно мгновение уничтожает высших лиц государства и потрясает ужасом всю нацию, представляет непреодолимый соблазн для фанатичного заговорщика. «Пороховой заговор», одна из важнейших сенсаций шекспировских времен, стал прототипом современного терроризма.
Обращаясь к парламенту, король назвал порох «наиболее порочным и самым беспощадным оружием, которое не разбирает жертв, не рассматривает апелляций». Использование взрывчатых веществ в политике ужасно тем, что заговорщик может вершить преступление издалека, окончательно превращая убийство в механическое, бесчеловечное дело. Взрыв разрушает без разбора все, оказавшееся в радиусе действия бомбы. Жестокость и обилие случайных жертв делают такие акции совершенно аморальными — от них буквально смердит.
