Такая организация привела к тому, что многотысячекилометровая российская телеграфная сеть, к тому же большей частью проложенная по малонаселенным степным территориям, во все время, пока ее обслуживанием занимался российский филиал «Сименс и Гальске», функционировала исключительно исправно, и если где связь и пропадала, что случалось редко, то не более чем на сутки. Навязанный нам договор об охране линий оказался на деле очень выгодным, и доход от него покрыл многие убытки, которые мы понесли от некоторых других российских проектов.
Работы по обслуживанию уже построенных и продолжающиеся работы по прокладке все новых телеграфных линий придали петербургскому филиалу компании совершенно особый статус и значение в Российской империи. Мы получили официальный титул «контрагентов по постройке и ремонту Императорских русских телеграфных линий», а нашим сотрудникам было дано право ношения форменной одежды со знаками отличия. Последнее было весьма полезно, учитывая уважение, какое в России питают к мундирам. Для того чтобы добиться этого права, я специально заказал в Берлине несколько замечательных образцов предполагаемой униформы. Вместо погон, которые в России разрешается носить только офицерам, для различия званий мы использовали крепящиеся на плечах золотые позументы различной толщины. Лучшие художники нарисовали эскизы с живописными группами людей, облаченных в такую форму. Рисунки, собранные в красочный альбом, не могли не произвести впечатление на обладавших художественной чуткостью людей. Вооружившись альбомом, мой брат Карл явился к графу Клейнмихелю, объяснил, какие трудности приходится преодолевать нашим, не имеющим единой формы, сотрудникам, и попросил у господина министра разрешения на таковую. Первоначально граф сомневался, но красивые картинки его переубедили. Он попросил оставить альбом ему, дабы показать государю, который, увидев эскизы, немедленно наложил на нашу нижайшую просьбу свою высочайшую разрешающую резолюцию.
Тут я считаю необходимым кратко ответить на часто высказываемые и ни на чем не основанные предположения о том, что своим прибыльным бизнесом в России мы обязаны крупным взяткам. Я категорически утверждаю, что такие предположения в корне неверны. Нам совершенно не надо было давать взятки по двум причинам. Во-первых, мы всегда вели переговоры с очень высокопоставленными чиновниками, для которых вопрос денег не представлял большой важности и повеление которых нарушить никто не смел. И во-вторых, Россия в тот сложный политический период действительно остро нуждалась в скорейшей постройке телеграфной сети, а всякое вымогательство мзды могло быть воспринято как попытка саботажа.
Часть II
Гарцбург. Июнь 1890 года
Успешное применение изолированного гуттаперчей медного провода для подземной прокладки подсказало, что его можно использовать и для прокладки протяженных подводных телеграфных линий. Морская вода не вредит гуттаперче, это стало известно после того, как были извлечены провода, подведенные мной к минам в кильской гавани. За два года, в течение которых они пролежали на дне бухты, изоляция их ничуть не испортилась.
Впервые соединить два морских берега посредством гуттаперчевого провода попробовал в 1850 году господин Бретт[114], взявший концессию на устройство телеграфной связи между Дувром[115] и Кале[116]. Как и следовало ожидать, проложенная им незащищенная линия проработала ненамного дольше, чем ее прокладывали, если это вообще можно было назвать работой. Уже в следующем году господа Ньюалл[117] и Гордон[118] заменили гуттаперчевый кабель новым, бронированным железной проволокой, который функционировал уже довольно долго. Это было самое начало эры подводного телеграфа, которому скоро было суждено стать самым быстрым и самым совершенным средством информационного сообщения.
С упорством, присущим англичанам в попытках развить и закрепить свои успехи, тут же были задуманы и, не дожидаясь, пока будут решены связанные с подводными кабелями научные и технические проблемы, приведены в исполнение еще несколько проектов глубоководной дальней прокладки. Конечно, при таком рвении без неудач обойтись не могло. Прокладка в мелких водах Северного моря не вызывала особенных затруднений. Производством гуттаперчевых проводов по моей технологии в Англии занимался целый ряд компаний, так как я не позаботился взять на нее патент. Поскольку поток гуттаперчи шел как раз через английский рынок, компании эти могли выбирать товар самого лучшего качества. И им удалось бы выпускать лучшие провода, если бы они испытывали их так же тщательно, как это делают у нас. Однако научные методы тогда в Англии, как, впрочем, и в Германии, редко находили промышленное применение. При проверке англичане просто удовлетворялись фактом прохождения тока по проводу и тем, что аппараты на обоих концах работали. Позднее британские техники даже объявили мои методы испытания кабеля «научным шарлатанством». Несмотря на это, компания «Ньюалл и Ко» в 1854 году, во время Крымской войны, проложила линию от Варны до Балаклавы, используя защищенный исключительно гуттаперчей кабель. И он, к ее гордости, работал почти год, вплоть до сентября 1855 года, когда Севастополь был сдан Россией.
Но и на этой, почти 600-километровой линии из-за электрического заряда проводов, образовывавших подобие лейденской банки, уже проявлялись трудности при переговорах. Для англичан они стали неприятным сюрпризом, несмотря на то что я написал об этих трудностях и о том, как с ними бороться, еще в 1850 году. Только когда игольчатые телеграфы, так распространенные в Великобритании, отказались работать на линии Варна – Балаклава, только тогда «Ньюалл и Ко» закупила для нее наши аппараты, работавшие на ней вполне хорошо. В результате получилась странная ситуация, когда в двух враждебных лагерях, в Севастополе и в Балаклаве, работали берлинские аппараты не просто одной фирмы и модели, но практически с последовательными фабричными номерами.
Между тем господин Бретт в сентябре 1855 года попытался по заданию Средиземноморской расширенной телеграфной компании проложить между островом Сардиния и алжирским городом Бона тяжелый четырехжильный кабель. Он попробовал использовать для прокладки те же механизмы, что и на Северном море, но ему не повезло: мощности тормозов барабанов при работе на большой глубине не хватило, и кабель собственным весом раскрутил катушки и сгинул в средиземноморской пучине. После того как в 1856 году вторая его попытка также завершилась провалом в пучину, Брайт ушел из компании и задачу передоверили «Ньюалл и Ко». Они же сразу заключили с нами контракт на поставку электрооборудования и попросили меня позаботиться об электрических испытаниях кабеля до и после укладки.
Этот первый опыт глубоководной кабелеукладки был для меня весьма интересен и поучителен. В начале сентября 1857 года вместе с помощником и необходимой аппаратурой я отчалил от Генуи на борту сардинского корвета. Он должен был доставить нас в Бону, где в порту уже ждал груженный кабелем пароход. На корабле тогда подобралась весьма интересная компания. Кроме английских подрядчиков и производителей кабеля господ Ньюалла и Лидделла тут присутствовали несколько итальянских ученых, офицеров связи, морских офицеров, среди которых выделялся адмирал Ламармора[119], весьма образованный и обходительный офицер, брат знаменитого генерала Ламарморы[120]. Кроме того, здесь находилось несколько французских телеграфных чиновников, командированных сюда для контроля за прокладкой, в числе которых был известный инженер Деламарш.
Еще по пути к Сардинии, в котором нас сопровождала чудесная, спокойная погода, мы оживленно обсуждали методы, которые помогли бы избежать происходивших ранее неудач. Господа Ньюалл и Лидделл уверяли, что, по их опыту прокладки линии по морю к Крымскому полуострову, главное – хороший ход судна-укладчика. Если оно будет идти достаточно быстро, спуская при этом кабель, последний будет ложиться на дно медленно и без напряжения. Из предосторожности они, правда, поставили мощные тормозные колеса, чтобы регулировать скорость кабеля, но это так, на всякий случай, поскольку, если корабль будет идти быстро, необходимости в них не будет. Этой теории господина Лидделла решительно противостоял Деламарш, который присутствовал при обоих провалах господина Бретта и теперь утверждал, что при таком способе кабель будет неизбежно петлять, а в глубоких водах обязательно порвется.
Поначалу я не собирался принимать участия в механическом процессе укладки, однако мне была понятна вся ошибочность теории Ньюалла и Лидделла в отношении тяжелого кабеля, метр которого в воде весит никак не менее 2 килограмм. Учитывая, что на маршруте Сардиния – Бона глубина могла порой достигать 3000 метров, я высказал самые серьезные сомнения в таком способе. С другой стороны, я не вполне разделял и опасения Деламарша, поэтому у нас периодически вспыхивали ожесточенные споры между мной, Деламаршем и Лидделлом, в результате которых я разработал собственный способ глубокой кабелеукладки, впоследствии ставший общеупотребительным. Состоял он в том, что сброс кабеля должен контролироваться тормозными системами с силой, соответствующей весу его падающей вертикально в воду части. Если судно при этом движется равномерно, кабель будет погружаться по прямой, наклон которой будет определяться скоростью хода корабля и скоростью оседания горизонтального участка кабеля. Если же провод не сдерживать, то неизбежно произойдет перерасход кабеля вследствие его неравномерной укладки. И напротив, сдерживание поможет проложить его наиболее экономично, дабы он не вился, огибая неровности дна, а шел прямо.
