ты… не такой, как все, немножко иностранец.
– Я – японец. Как и ты, я – Сакамото.
– Я знаю, но… я знаю и то, что ты… не родня мне по крови. И это, – Эцуко закусила нижнюю губку и с волнением в прекрасных черных глазах посмотрела на Рютаро, – и это очень хорошо. И еще – мне нравится, что ты немножко иностранец. Ты знаешь, отец не одобряет моих увлечений английским языком, да и французским тоже. И эти платья… Но ведь он сам ходит к гейшам, а говорят, сейчас на Симбаси очень модно в некоторых чайных домах одеваться в европейское платье и танцевать по-западному. Ты умеешь танцевать западные танцы?
– Да, – Рю стеснительно улыбнулся, – ребята в колледже отказались, но я тайком брал уроки у Латюффа-сэнсэя. Он меня научил вальсу и чарльстону. Правда, с девочками танцевать я не пробовал.
– Почему? – задорно улыбнулась она ему.
– Где же их взять? К гейшам я пойти пока не могу, а учитесь вы отдельно, хотя мы с тобой и из одного колледжа.
Эцуко потупилась:
– Ну а… Мне ты никогда не хотел предложить потанцевать?
– Тебе? Да, но… ты же сама понимаешь.
Эцуко сделала полшага к нему:
– Мы с тобой почти как старший брат с младшей сестрой. Разве это не естественно, чтобы старший братец попросил младшую сестрицу помочь ему в учебе? Ведь, когда я просила помочь мне с английским и с французским, ты же помогал!
Рютаро вдруг широко и легко улыбнулся и протянул руку:
– Давай попробуем?
– Давай, – так же открыто улыбнулась Эцуко, но спохватилась, – а музыка?
Юноша рванулся к граммофону, стоявшему на специальной невысокой подставке в углу:
– Так… Моцарт, Шопен, Гайдн… Это все не то…
Эцуко подбежала к нему и быстро нашла в пластинках нужную:
– Вот. Отцу недавно привез из России его друг – Учида-сэнсэй. Он сказал, что эта музыка самая популярная сейчас в России! И название ему очень понравилось: «Черный дракон».
Рютаро внимательно посмотрел на девушку, взял пластинку в руки и прочитал сделанную по-русски надпись: «Макс Кюсс. «Амурские волны». Вальс. Посвящается В. Я. Кирилленко», улыбнулся.
– Нет, Эцуко, «Черный дракон» – это совсем другое. Это река так называется – Амур, по-китайски значит Река Черного дракона. А этот вальс называется «Амурские волны».
– Ты такой умный, – Эцуко подошла к нему так близко, что коснулась лифом платья его черного, прусского образца, мундира, – умный и высокий. Очень высокий. Как иностранец. Тебе неинтересно со мной? – и она, вдруг широко распахнув глаза, посмотрела на него снизу вверх.
Он улыбнулся в ответ:
– Ты уже слышала эту музыку?
– Да.
– А я еще нет. Давай попробуем, – он поставил пластинку и завел граммофон. Послышался легкий шелест, игла тонко взвизгнула, замолчала на мгновение, и в гостиной раздались сначала тихие, а потом все больше и больше набирающие силу звуки волшебной, очень не японской и явно не европейской, но оттого не менее прекрасной музыки. Рю обернулся к Эцуко и по-европейски, как учил мсье Латюфф, с легким поклоном пригласил сестру. Она подала ему руку, а Рютаро поймал себя на мысли, что, принимая ее тонкие пальчики, ему захотелось рыцарски щелкнуть каблуками. Он досадливо посмотрел вниз. Конечно, по японской традиции рыцарь на татами оказался в носках, щелкать которыми было неудобно. Нескромный взгляд захватил кончики пальцев ног в серых чулках, торчавшие из-под платья Эцуко, Рютаро опомнился, посмотрел в глаза обладательнице серых чулок и, сопровождая партнершу, заскользил вместе с ней по паркетному полу.
Они двигались в такт музыке все свободнее и шире, два раза налетели на кресло и весело хохотали, глядя друг другу в глаза. Уводя партнера от роковых кресел, Эцуко потянула юношу в сторону, и он ударился затылком о низкий дверной косяк. Теперь уже он повел ее прочь от стульев и дверей. Они протанцевали короткий коридор и очутились уже в японской гостиной – большом и светлом помещении, где отсутствовала всякая мебель, а пол был застелен татами. Мягкая рисовая солома, умело прошитая мастеровыми из Нижнего города, позволяла двигаться на ней так же свободно, как и на паркете из акитской криптомерии. Ноги Рютаро и Эцуко свободно и беззвучно скользили по светло-желтым матам, уже начинавшим слегка поблескивать голубоватым светом, – на улице опускались сумерки, и свет фонаря недалеко от ворот, проходя через синеватое стекло, ложился на татами и танцующую пару голубым лунным отблеском. Музыку становилось слышно все меньше, но молодым людям она была уже не нужна. Они сбились с ритма и теперь просто двигались вместе, по-прежнему глядя друг другу в глаза. Наконец пластинка смолкла, только шуршала игла, в нетерпении ожидая, когда кончится завод у пружины, а они все продолжали танцевать, медленно ступая по татами в носках и чулках. Молодые люди потеряли дистанцию, предназначенную для вальсирующих, и были рады этому. Оказалось, что Рютаро уже почти обнимает Эцуко, нежно сжимая в одной руке ее хрупкие пальцы, а другой придерживая за тонкую талию, сжатую корсетом. Она не отстранялась, ее глаза почти закрылись, а приоткрывшая мелкие жемчужные и на редкость ровные для японки зубы верхняя губка чуть заметно пульсировала. Юноша уже не мог оторвать глаз от этих розовых влажных губ. Он забыл и про танец, и про смешную попытку щелкнуть пятками в носках и только двигался со своей партнершей все дальше и дальше в глубь покоев, скользя по татами до тех пор, пока оба они не услышали «Я вернулся» из коридора: пришел отец Эцуко и воспитатель Рю – Сакамото-сэнсэй.
Увидев склонившихся в поклоне молодых людей, выбежавших в гостиную, он небрежным кивком поприветствовал их и подошел к граммофону. Снял пластинку с диска, глянул, но не смог прочесть названия. Посмотрел на замерших в нерешительности танцоров. Аккуратно поставил пластинку в большой специальный ящик из наборных дощечек – произведение мастеров из поселка Гора, что у Великой адской долины.
– Рютаро, мне надо с тобой поговорить. Эцуко, ты можешь идти к себе.
Эцуко, немедленно поклонившись, подхватив подол платья, быстрыми семенящими шажками выбежала из комнаты, и скоро донесся легкий стук закрываемых в ее покои раздвижных дверей.
– Садись, Рютаро, – и сэнсэй сам присел в одно из кресел у стола, поправил хакама и внимательно посмотрел на своего воспитанника. – Что за картина висит у тебя в кабинете?
– Какая, сэнсэй? – покраснел молодой человек.
– Та, с обнаженной европейской женщиной.
– Это… Это подарок родителей из Владивостока. Вы же знаете, сэнсэй… Когда мама приезжала в прошлом году…
– М-да. Странные подарки дарят тебе твои родители. Впрочем, один подарок был очень хорош…
Рютаро непонимающе посмотрел на наставника.
