Продолжившиеся на усадьбе поиски принесли еще один неплохой результат. Мы нашли хорошо сохранившийся кожаный кошель с восемнадцатью серебряными рублями и двумя золотыми пятерками. Это явно был клад. Ввиду того, что последняя дата рублей была 1915 год, а обе пятерки датировались 1911 годом, мы пришли к выводу, что клад был закопан экономом или управителем имения. Для помещика клад был мелковат. А причиной закапывания кошеля, вероятно, явились революционные события 1917 года. Вообще клады в кошельках редки. Поэтому прятали, возможно, в спешке, когда крестьяне с вилами и топорами пошли на имение.
О судьбе самого помещика можно было только гадать. Клад он не мог прятать и по другой причине, — все русские помещики служили в ту пору в армии и воевали на фронтах с кайзеровской Германией или ее союзниками. А средняя продолжительность жизни русского пехотного офицера (я где-то об этом читал) на фронте составляла всего лишь четырнадцать часов….
Вечером мы неплохо «посидели» на радостях, поговорили о других смоленских легендах. И хорошо поспали. Прямо в джипе. Вот уж универсальная машина.
Утро следующего дня не принесло больше хороших результатов в районе усадьбы. Попадались остатки военного имущества и хозяйственной утвари. Поэтому мы переместили поиски на барский колодец. Почему его называли барским — загадка. Он был на берегу реки, правда, со стороны усадьбы, но расстояние до него было метров триста. А до ближайшего дома исчезнувшей деревни, как я помнил, не более ста пятидесяти метров. Однако, через речку. В деревне было два своих колодца. Объяснение могло быть одно. Еще раньше на этом месте, на берегу, стояла другая барская усадьба. А позже ее переместили на пригорок.
Колодец представлял собой остатки сруба из тесаных осиновых бревен, уже почти не возвышавшихся над землей. Темное пятно воды, казавшейся черной, было сантиметрах в сорока от среза сруба. Срубив молоденькую ольху, мы попытались определить его глубину. Метра полтора ствол ольхи шел беспрепятственно, затем уткнулся в твердое. При нажиме вновь полез вниз, но с трудом. Ствол ольхи был четырехметровым, твердого дна мы не достали. Ясно, колодец был довольно глубок, но заплыл илом. Очевидно, им не пользовались очень длительное время.
Отсасывающей техники у нас не было. Да, и неизвестно, помогла ли бы она. Колодец находился рядом с рекой и возможно с ней сообщался. Вспомните многолетние поиски клада на острове Оук, там тоже откачивали воду, но она постоянно прибывала, поскольку рядом было море. Покрутились мы с детектором вокруг колодца — ничего, даже железяки никакой не нашли. Сунули тарелку и внутрь колодца, тоже тишина. Никакого смысла искать здесь больше не было.
Что ж, двинемся на место где поисковики, искавшие останки генерала Ракутина, раскопали более чем столетней давности кости и латунную пряжку с французской надписью. Это в полукилометре отсюда вдоль реки по ее течению. Садимся в джип. Проезжая вдоль берега речки видим многочисленные рвы, ямки и канавы. То ли искали французские сокровища, то ли это остатки военных фортификаций.
С трудом, по памяти, нахожу это место в лощинке вдоль реки. Удивительно, кругом вырос молодой лесок, а в самой лощине ни одного деревца. Следов раскопок не видно. Но место то, я хорошо помню. Тщательно прозваниваем всю территорию лощины. Самыми весомыми находками оказались две снарядные гильзы и металлический обод от колеса автомашины. От ЗИС-5 или от полуторки ГАЗ-АА авторитетно заверяет Старик, и мы оба смеемся, так как знаем, что в войну такие советские машины действительно были, но определить по ободу? Увольте.
Кроме ржавых даров военного времени мы ничего не нашли. Попалась какая-то непонятная штуковина с двумя маленькими параллельными колесиками, но ясно военное приспособление к чему-то.
Неудачи преследовали нас и дальше. Стояла страшная жара. Мы вспотели. В этой речке, как говорится, воробью по колено. В семи километрах река Вязьма, не поехать ли окунуться? Старик согласен. В джипе работает кондиционер, но это и плохо, при таком раскладе запросто можно схватить воспаление легких. Слышали о таких случаях, хотя самих бог миловал.
Едем к деревушке под названием Никитино. Она стоит на берегу Вязьмы. Там когда-то жила родная сестра моей матери, я у нее частенько гостил, главным образом из-за реки, было, где поплавать и понырять. Даже походы на плоту по течению устраивали. А впадает Вязьма в Днепр.
В деревушке осталось только три дома, и те изрядно покосившиеся. Подъезжаем к берегу. Место это раньше называлось «царек», неизвестно почему, но для купания идеальное. Сейчас же река сильно обмелела, все дно заросло какими-то стелющимися водорослями. И здесь не искупаешься. А чем недоступней плод, тем он кажется более сладким, перефразируя известную поговорку. Едем вдоль берега, ничего хорошего. Ладно, поедем назад, проезжая до деревни вдоль реки, видели бродное место, хотя бы водорослей нет, обмоемся там.
Едем через деревню. На завалинке крайней хаты сидит очень древний на вид дедок и смолит сигаретой. Даже седая борода в районе рта желто-коричневая. Тормозим, выходим. Терпеть не могу людей, которые останавливают машину и спрашивают из кабины что-нибудь у прохожего. И сам так не делаю. Выйди и спроси. Здороваемся, спрашиваем, где бы окунуться в речке. Дед тыкает пальцем в сторону реки. Объясняем — мелко, нам бы, где поглубже.
Дед задумывается. — Езжайте на хранцузский омут, там глыбь. На своем громобоне (так он выразился о нашей машине), проедете.
Спрашиваем, как проехать. Дедок начинает долго объяснять, и от его бесконечных «тутоть» свернете, «эвон» лесок, «здеся», направо, но будет ямина… «оттель», «тамака» и так далее, мы совершенно запутываемся. Поражаешься богатству народных указательных выражений.
— Слушайте, отец, — вежливо предлагает Старик, — а проводите нас, проедетесь, просвежитесь, а пока мы искупаемся, в тенечке пивка прохладненького попьете. И он показывает банку пива. Оно действительно прохладное, запотевшее, в джипе есть холодильник.
— Жара, — отрицательно хрипит дед, — а пиво ваше, баловство одно, пробовал, чисто помои.
Скажи мы, что у нас и водочка есть, все равно, наверное, не уговорили бы. Но Старик хитер — нет ничего сильнее наглядности. Никакой оратор не скажет о благе, лучше простой демонстрации сулимого блага. Он идет к машине и достает бутылку водки, накрытую пластмассовым стаканом, а в другой руке держит здоровенный пламенеющий помидор.
Наливаем почти полстакана, дед лихо опрокидывает одним махом в рот и жует помидор, похоже, полубеззубым ртом. Остальное, на месте, заверяем мы и садимся в машину. Дед моментально засмаливает сигарету, шибает таким дымом, что горло стискивают спазмы. Старик мгновенно жмет на кнопки, все четыре окна настежь, и кондиционер на полную мощь.
— Что это вы курите? — это я, вежливо так и безмятежно.
Дедок вытаскивает их кармана широченных штанов помятую пачку сигарет и протягивает мне. Я и сам смолил, будь-будь, до тридцати шести лет (потом бросил), но таких сигарет не видывал. Пачка, размером меньше обычной, на ней написано крупными черными русскими буквами название — «Дели», индийская столица, что ли? Смотрю, кто же такие выпускает. Московская чаеразвесочная фабрика № 1, вот кто. Судя по оформлению, сигареты еще далеко довоенные, тридцатых, а может, двадцатых годов, на заре советской власти, словом. Интересуюсь, откуда добываются такие раритеты.
Оказывается, четыре года назад дед подрядился расчистить захламленную церквушку в Старом Селе. Решили религиозное сооружение возродить и проводить в нем службу, поскольку ближайшая действующая церковь в пяти-шести километрах, а верующие есть, но сплошь старики. Тем более поселился в селе то ли поп, то ли дьякон бывший и обещал службу наладить по всей форме и обряды разные проводить. Немногочисленное колхозное население работало в посевную. Вот он и согласился помочь за небольшое вознаграждение. Делать-то все равно нечего, бобыль, жена умерла, дети в Коломне живут, хозяйства своего почти нет. Приняв полстакана, дед стал необычайно разговорчив. Так вот, среди хлама он нашел восемь ящиков таких сигарет по двести пачек в каждом. С тех пор только их и курит. И бесплатно и дюже жгучие. Еще он нашел там несколько старых церковных книг, оставил у себя на всякий случай, грех выбрасывать.
При этом, рассказывая, он весьма грамотно руководит нашим движением. Джип объезжает овражки, лески, поворачивает, где надо, и вот блестит лента реки. Берег здесь очень крутой, поросший негустым, но высоким лесом. Выходим. Да, действительно настоящий омут. Река здесь делает изгиб, почти под девяносто градусов, прорезая высокий холм, и в месте изгиба резко сужается. Отчего кажется даже, что на поверхности появляется воронка водоворота. Вода в солнечный день кажется черной. С этого берега туда и не спустишься. Если только прыгнуть прямо в воду. Противоположный берег более пологий.
