Наиболее ценной и имеющей значение для членов Политбюро была телеграмма № 616 от 19 апреля, отправленная Кавабэ начальником штаба Квантунской армии. Эта телеграмма также была перехвачена и расшифрована. В телеграмме давался анализ обстановки в Маньчжурии и на советской границе. Сообщалось, что СССР в данный момент не намерен затевать вооруженный конфликт с Японией в Северной Маньчжурии. В телеграмме отмечалось: «Квантунская армия исходя из общей политики по возможности будет стремиться к установлению дружеских взаимоотношений с СССР и воздерживаться от мер, которые могут нервировать последних…» Информация была исключительной важности, исходила из такого ценного, хотя и невольного источника, как начальник штаба армии, и подтверждала предположения некоторых советских политических и военных деятелей, утверждавших, что в 1932-м войны не будет. В Москве могли вздохнуть с облегчением. Разрозненные и разобщенные китайские войска отступали в западном, восточном и северном направлениях к советским границам. Части Квантунской армии готовились к очищению Маньчжурии от китайских войск, и начальник штаба сообщал военному атташе об этом и уточнял в телеграмме: «В целях укрепления основ маньчжурской государственности Квантунская армия предполагает в скором времени выдвинуть сравнительно крупные силы к советским границам для очищения пограничных районов от мятежников». Иными словами, готовилось крупное наступление японских войск, и Квантунская армия выходила к советским границам на всем протяжении от Забайкалья до Владивостока. Подразумевалось, что пересекать границу и вступать на советскую территорию японские части не собираются. Сил для этого у Квантунской армии в 1932-м еще не было. Надежных сил, чтобы дать сокрушительный отпор в случае нарушения советских границ весной 1932-го, не было и у ОКДВА. Весной 1932-го мероприятия по усилению дальневосточной группировки только начинались, и до их завершения было еще очень далеко.
На следующий день Кавабэ отправил две телеграммы начальнику штаба Квантунской армии. В конце апреля и в мае он отправил также три телеграммы помощнику начальника генштаба. Все эти документы были перехвачены, расшифрованы и доложены Кагановичу и членам Политбюро. Военный атташе внимательно следил не только за событиями и обстановкой в Москве, что он обязан был делать по своей должности, но и за обстановкой внутри Японии. И не только следил, но и давал свои оценки и рекомендации, конечно, в весьма почтительной форме. В телеграмме от 25 мая за № 25 он писал: «Позволю себе, находясь в центре СССР, следящего с большим вниманием за ситуацией внутри империи, высказать в порядке мнения „лягушки, сидящей в колодце“, следующее…» И эта дипломатическая лягушка квакала, высказывая вполне верные суждения.
В своих телеграммах начальнику штаба Квантунской армии он, в частности, отмечал: «2) Можно считать, что СССР уже отказался от мысли распространять свое политическое влияние на Северную Маньчжурию. Но что касается оставления в своих руках КВЖД, то будет правильным считать, что Советский Союз по-прежнему проявляет большую привязанность к этой дороге… Я полагаю, исходя из внешней и внутренней ситуации, что программа действий Вашей армии сводится к тому, чтобы как можно меньше нервировать Советский Союз и сводить к минимуму угрозу в отношении советских границ. Коль скоро существует такая линия поведения, мы должны декларировать перед всем миром смысл акций японских войск и заставить представителей советского правительства ясно понять нашу линию». И в конце телеграммы добавлял: «Выражаю пожелание, чтобы все наши военно-оперативные мероприятия гармонировали бы с этой декларацией». Оценки были высказаны трезвые и соответствовали реальному соотношению сил между двумя государствами в то время.
В телеграмме от 20 апреля, направленной в Токио, он приводит мнение сотрудника английского генштаба: «Генштаб Англии, считая, что СССР не предпримет никаких активных мер, если только Япония не вызовет его на войну, по-прежнему оптимистически оценивает существующую ситуацию». А в телеграмме от 31 мая, также направленной в Токио, он говорит о публикациях японской печати, отмечая, что представители Советского правительства весьма чутко реагируют на все заявления японских политических деятелей и на высказывания в прессе относительно японо-советских отношений. Предложения Кавабэ были весьма разумными: «… Исходя из этого считаю, что, если наше правительство, руководя прессой, искусным образом смягчит тон японской печати в отношении СССР, то это даст весьма разительный эффект наряду со спокойными и в то же время твердыми декларациями японского правительства».
Подборка японских документов, отправленная Балицким Кагановичу, была неоднородной по содержанию. Большинство из них представляли информацию разведки тактического характера и вряд ли были интересны для членов Политбюро. Очевидно, зампред ОГПУ решил «показать товар лицом», собрал и отправил «наверх» все, что у него было под рукой. К тому же вся эта документальная информация была получена Особым отделом. Политическая разведка (ИНО ОГПУ) не имела к получению этих документов никакого отношения.
Судя по рассекреченным делам личного архива Сталина, документы политической разведки появились только в 1933 году. Конечно, это была не вся информация ИНО, которая попадала на стол к генсеку. Сталин отправлял в свой личный архив только наиболее ценную и интересную информацию, которая постоянно должна быть под рукой. Остальная разведывательная информация после ознакомления и внимательного чтения возвращалась обратно в те ведомства, которые ее предоставляли.
19 мая 1933 года зампред ОГПУ Яков Агранов, курировавший работу разведки, представил Сталину три доклада английского посла в Токио в «Форин Офис», полученные по каналам разведки, очевидно, в Лондоне. 5 января 1933 года английский посол в Токио Диндлей высказал в докладе свое мнение о военных приготовлениях в Японии. Отмечая резкое увеличение производства военной техники в Японии, посол привел к выводу: «Несмотря на то, что наша информация не позволяет сказать, что столкновение с Россией должно произойти в ближайшем будущем, я все же сомневаюсь, чтобы такие большие военные приготовления могли иметь место в предвидении действий, направленных против одного только Китая». Сталин подчеркнул этот вывод синим карандашом. К письму английского посла был приложен меморандум английского военного атташе в Токио о производстве военных материалов, в котором он, используя информацию, «полученную из совершенно достоверных источников», констатировал: «… Я прихожу к тому мнению, что теперешняя активность и решение о перевооружении японской армии направлены главным образом против России…» Эти слова также были подчеркнуты Сталиным. В конце этих полученных политической разведкой документов стояла подпись начальника ИНО Артузова.
Второй доклад посла, адресованный Джону Саймину, был написан 9 декабря 1932 года. Посол, после бесед с военным и военно-морским атташе, высказал свое мнение о возможности советско-японской войны. При этом он обратил внимание на расхождение во взглядах между командованием сухопутной армии и военно-морского флота империи. Конечно, ничего нового в этих расхождениях не было, и они были достаточно хорошо известны. Но на этот раз их высказывал английский посол, да еще в секретном документе, полученном по каналам разведки. И Сталин обратил на это внимание. Тем более что документ был подписан руководителем разведки Артузовым, а к мнению этого профессионала он прислушивался. Поэтому его карандаш подчеркнул основные положения доклада посла: «Если говорить об армии, то среди всех хорошо информированных военных атташе в Токио существует единодушное мнение: японские армейские круги убеждены в том, что война с Россией рано или поздно неизбежна». Отметил он и взгляды морских кругов, высказанные в докладе: «Морское командование придерживается других взглядов. Россия в настоящий момент слишком слаба на море для того, чтобы считаться потенциальным противником японского флота». Обратил Сталин внимание и на оценку Владивостока, но как базы не военно-морского, а воздушного флота: «Если рост авиации будет продолжаться такими же темпами, как до сих пор, то недалеко то время, когда Владивосток станет базой, откуда будут возможны разрушительные воздушные рейды на города японского архипелага».
26 ноября 1933 года Агранов представил Сталину доклад американского посла в Токио Джозефа Грю, посланный в Вашингтон 14 сентября. Посол сообщал, что на пост министра иностранных дел назначен барон Хирота, бывший посол в Москве. Посол характеризовал барона как ревностного приверженца политики генерала Араки, выступающего против примирения на внешнем фронте. Лозунг Араки «Азия для азиатов» стал кредо барона во внешней политике империи. Посол в своем докладе отметил, что в дипломатических кругах в Токио ходят упорные слухи о том, «что русские разведывательные органы (очевидно, имеется в виду КРО ОГПУ) застигли некоторых из японских агентов на месте преступления и добились от них признаний, которые сделали невозможным дальнейшее использование Хирота на его дипломатическом посту…». Так ли было на самом деле и не был ли отзыв Хирота из Москвы связан со статьей в «Известиях» – ответа на этот вопрос пока нет. И опять карандаш Сталина подчеркивал те места доклада, в которых говорилось о возможной войне между Японией и Советским Союзом. Вот только несколько выдержек из доклада посла, на которые он обратил внимание: «Но теперь они готовятся к выступлению против России…», «Токио пытается спровоцировать Советский Союз на войну без того, чтобы затронуть США…», «Я уже много раз сообщал Вам, что общественное мнение считает русско-японский конфликт неизбежным…»
