Шутить сквозь слезы по поводу казенного врачеванья начали еще великие. Сто пятьдесят лет назад Николай Васильевич Гоголь писал: «…лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет… Это уж так устроено, такой порядок… Все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком». Болеть в тюрьме нежелательно. Ноющий по поводу своих хворей зэк – настолько привычная картина, что на него вообще никто внимания не обращает, ни администрация, ни сокамерники. Случается, начинают замечать, когда он уже остыл. Но если все-таки болезнь случилась (а кто от этого застрахован?), нужно принимать меры. Чтобы не остыть.
Прежде всего, надо проявить настойчивость: использовать любую возможность, чтобы заявить о болячке. Для всякой тюрьмы характерно отсутствие умной организации и дефицит людей, способных эту организацию создать и поддерживать. Постовой контролер, которому вы расскажете о болезни, скорее всего, никому эту информацию не передаст. Подумает: об этом, наверное, знает медсестра, так зачем суетиться? Медсестра подумает, что об этом уже знает врач, а врач может по этому поводу вообще ничего не думать.
Вот суровый пример. В следственной камере один зэк упал на параше и сломал бедро. По свободе он был наркоманом, кости у него слабенькие, вот нога и сломалась при небольшом ударе. Четверо суток после этого его сокамерники просили дежурных контролеров, чтобы те вызвали врача. Каждый контролер абсолютно добросовестно и абсолютно тупо звонил в санчасть, но, так как коммутатор соединял его с таким же контролером в коридоре санчасти, то он ему эту просьбу и передавал.
Тот также добросовестно и тупо рассказывал это первому попавшемуся доктору, а доктор, занятый «рисованием» историй болезни, не вникая в суть информации, бурчал, что в корпусе, где находится больной, есть свой врач. Все, в общем, что-то предпринимали, но толку от этого не было никакого.
На третий день мимо камеры пробегала какая-то тетка в белом халате. Контролер сообщил ей о беде. Тетка через решетчатую дверь, с расстояния пяти метров, внимательно посмотрела на хворого, спросила, что с ним. (Вот это метод диагностики! В тюрьме еще и не такое бывает, могут диагноз и по телефону поставить). Зэк объяснил, мол, нога болит (а что он еще мог сказать?), она дала ему две таблетки анальгина и исчезла.
К счастью, на четвертый день по графику проверка была поименная, а не количественная, и зэки должны были выйти из камеры, один не вышел, и о его переломе наконец-то узнали. Почему зэки не говорили о беде старшим по корпусу при вечерних проверках, почему не говорили «прогульщикам» – кто их знает? Стеснялись, что ли? А может быть, и говорили? Так кричать надо было. Если бы не поименная проверка, бедолага так бы и воткнул. Поэтому внимания медиков надо добиваться всеми имеющимися средствами.
Добившись приема врача или фельдшера, точно узнайте поставленный вам диагноз и запишите его, иначе забудете. Запишите, какие медикаменты необходимы для лечения. Через адвоката или следователя попросите родных, чтобы привезли так называемую медицинскую передачу.
Вопреки распространенному мнению, следователь или, как его называют в тюрьме: «следак» или «следачка», в рамках закона охотно идет навстречу подследственному. Отношение его к зэкам, как правило, спокойное и ровное. Лично он арестованному зла не желает, просто делает свою работу.
Лекарства от родных очень нужны, потому что в тюрьме необходимых медикаментов, скорее всего, не окажется. И это не вина местных лепил, никто «калики» (лекарства) налево не продает, их просто не получают. Иногда в рамках какой-нибудь гуманитарной помощи приходят просроченные препараты из Европы. Тюремные врачи собирают консилиум и пытаются перевести, например, с немецкого, что же им попало. С трудом переводят – средство для лечения поноса у свиней. Прикидывают, из чего составлено лекарство и решают – зэкам давать можно. И помогает! Из этого не нужно делать вывод, что отечественный зэк не отличается от немецкой свиньи. Отличается. У немецкой свиньи есть выбор лекарств, а у нашего зэка нет.
Когда родители привезут медицинскую передачу, вам ее на руки не выдадут, хранить лекарства в камере запрещается. Но обязательно покажут. Запомните или, лучше, запишите, когда написано заявление на передачу и какие препараты переданы. Внаглую ваши лекарства не украдут, в тюрьме это не принято, но врачи и сестры меняются, может возникнуть путаница. Поэтому надо четко знать, сколько уколов вам укололи, сколько «колес» закатили и сколько клизм поставили.
Будьте здоровы!
Выражение «объявить голодовку» известно любому, кто включает телевизор и читает газеты. На свободе не задумываются о полном смысле этого действия, да оно и понятно, голодает ведь кто-то очень далеко и очень редко. Практически никто с голодовками и голодающими лично не соприкасался.
В местах лишения свободы такая форма протеста, как голодовка, известна с незапамятных времен. Нельзя сказать, что в каждой тюрьме, в каждый конкретный день кто-то голодает, но все же это явление достаточно распространено. Отказаться от приема пищи (это официальное название голодовки), или, как это называется на жаргоне, – «держать голодовку» – крайний шаг, когда человек в дополнение ко всем уже имеющимся невзгодам прибавляет еще одну – прекращает питаться, обрекая себя на мучительное и губительное существование.
Крайне редко зэки голодают в знак протеста против действий администрации, любые, даже самые уродливые формы сосуществования «воров и ментов», воспринимаются как нормальные. В основном, голодовка – протест против действий правоохранительных органов: милиции, прокуратуры или суда.
В тюрьме слово «голодающий» достаточно часто употребляется, никого не удивляет и никого не застает врасплох. Отказ от приема пищи можно рассматривать в трех аспектах: социальном, медицинском и правовом.
В социальном аспекте голодовка стоит дешевле, чем жалобы на несправедливость в ООН или начальнику вокзала. Сокамерники относятся к голодающему вроде бы с пониманием, но в лучшем случае равнодушно, а в худшем – настороженно, справедливо полагая, что любое привлечение внимания администрации к их камере ни к чему хорошему не приведет. Если бесполезная голодовка затягивается (а она практически всегда оказывается бесполезной), сокамерники начинают подсмеиваться над протестующим и дразнить его предложениями поесть.
Тюремщикам на объявление голодовки наплевать. Они к этому привыкли. Сочувствия к голодающему у них нет никакого, если же голодовка затягивается, она начинает их откровенно раздражать. Настырный голодающий невольно требует от них целого ряда действий: выдавать ему еду, забирать нетронутую пищу, отмечать это в специальных карточках, следить, чтобы ему тайно не передали продукты, путаться во всех этих несложных мероприятиях и получать от начальства «по балде» за ошибки. Иногда от скуки они начинают дразнить голодающего поджаренным на сковородке салом с луком или куском ароматной колбасы.
Таким образом, бедняга голодающий изолирует себя от окружающих. Он остается один на один со своей бедой. Это вам не на площади перед Белым домом голодать.
В медицинском аспекте голодовка принесет человеку гораздо больше вреда, чем он может предполагать. Каждый зэк где-то слышал, что голодать полезно, и эта безумная идея безостановочно циркулирует по зэковским головам. Нужно четко знать, что лечебное голодание и протестная голодовка не имеют ничего общего. Голодание по специальной методике, на фоне положительных эмоций, под пение птичек в цветущем садочке может быть и принесет пользу организму. Голодовка на фоне резко отрицательных эмоций, сильнейшего стресса, в вонючей камере не только не даст пользы, но и обязательно «ударит» по внутренним органам. Причем удар этот потом будет отдаваться всю жизнь. Ни один зэк не вышел из голодовки без серьезных последствий.
Голодающего каждый день навещает врач. Через несколько дней, когда в организме произойдет ряд изменений и, как говорят в тюрьме, «ацетон пошел» – при выдохе слышится запах ацетона, – зэка начинают кормить принудительно. Процедура эта малоприятная, если человек не сопротивляется: через рот ему вводят в желудок резиновый катетер, по которому вливают какой-то гоголь-моголь. Если человек сопротивляется, процедура становится совсем неприятной: руки в наручниках, катетер вводят через нос, чтобы не перекусывал. При этом принудительное кормление рассчитано только на то, чтобы обеспечить самый необходимый уровень жизнедеятельности. На этом питании еще никто шею не наел, все равно организм страшно ослабевает.
Когда-то, теперь уже давно, один зэк, не признававший свою причастность к преступлению, держал голодовку восемь (!) лет. Добился этим он только того, что срок ему снизили с одиннадцати лет до десяти. На девятом году он умер. Может, он и прав был, не признавая вину, но кто теперь о нем вспомнит?
