Кладо был серьёзно озадачен таким ходом событий. Он скептически смотрел на тех, кто намеревался улаживать спорные вопросы путём так называемого «международного права». Согласно его мнению, «зародилось это «право» таким же путём, как и обыкновенное право, то есть путём насилия. Народы сталкивались между собой в борьбе за средства удовлетворения потребностей… и обыкновенно решали спорные вопросы войной. Победитель, наступив ногой на горло побеждённого, заключал с ним договор и такого рода договоры положили начало «правовым» отношениям государств между собой.»
Николай Лаврентьевич понимал, что политика в вопросах войны и мира должна опираться не на благие пожелания, а на фундаментальные знания природы войны. Этот вопрос вскоре стал для него главным в его научной деятельности. Познание природы войны – это необходимая принадлежность воинского звания, – настаивал он. Позже в «Очерках мировой войны» он скажет: «Человечество, несмотря на всю утончённость своей культуры, на возросшую нервность и широко распространённую неврастению, не потеряло способности воевать! Никакие ужасы новейшей техники не уничтожили и даже не ослабили этой способности, не охладили военного пыла, когда задеты жизненные интересы людей, которые никак иначе не отстоять, как силой оружия.»
Николай Петрович Михневич, другой видный военный теоретик, также придерживался точки зрения, что войны вечны и их не избежать. Как и Кладо, Михневич обращал внимание на то, что условия ведения войны постоянно меняются в силу развития технических средств. «Поэтому каждая эпоха имеет своё, отличное от других, военное искусство.»
Михневич был почти на десять лет старше Кладо и приступил к изучению военной науки значительно раньше Николая Лаврентьевича. Жизнь Михневича в науке была более ровной и спокойной, чем жизнь Кладо, он не знал внезапных взлётов и падений, его взгляды не вызывали бурных протестов коллег. И всё же он делал своё дело, нередко делая далеко идущие выводы. Пожалуй, он был первым, кто увязал возможность ведения войны с уровнем культуры и развитием цивилизации в целом. «В настоящее время, – утверждал он, – победа кроется уже не столько в числе и энергии, сколько в экономическом развитии и нравственном превосходстве.»
Надо признать, что для большинства офицеров вопросы экономики лежали далеко за пределами их кругозора, военное дело они рассматривали очень скупо, а потому зачастую дело это пребывало в состоянии крайне плачевном.
Начальник штаба Варшавского военного округа генерал Гершельман писал в 1901 году: «В Петербурге я провёл около десяти дней и за это время немало занимался в Главном штабе, знакомясь с разными соображениями по вопросам обороны… Но должен сказать, что во всём прочитанном я не нашёл ничего законченного, не нашёл разработки дела до конца… По этой причине я не мог составить общей картины дела, извлечь из прочитанного окончательных решений…»
Он же в 1902 году: «В делах по обороне… не было ничего определённого, ничего законченного. Мы разбрасывались в массе нередко противоречивых предположений, хватались за всё, ни на чём не останавливаясь и порождая в себе только полную неуверенность к своим решениям, которые постоянно менялись.»
Очевидно, что офицерский корпус не имел твёрдой внутренней установки на самосовершенствование. К новым техническим достижениям офицеры относились более чем равнодушно. Так, например, к началу русско-японской войны в войсках появились скорострельные орудия нового образца, но, как писал в своих воспоминаниях полковник Генерального штаба Грулев, «артиллеристы наши пошли на войну, почти совершенно не зная свойств своей новой пушки». Командный состав надеялся на лёгкую победу, готовый выиграть любое сражение не умением, а числом брошенных в бой солдат.
Между тем приближалось время испытаний. Япония готовилась к войне, готовилась серьёзно. Для Японии эта война была крупномасштабной, полноценной, Россия же рассматривала надвигавшуюся битву как пограничный конфликт местного значения.
Из воспоминаний Витте, министра финансов: «Государь был, конечно, глубочайше уверен, что Япония, хотя и с некоторыми усилиями, будет разбита вдребезги… В первое время обыкновенное выражения его в резолюциях было – «эти макаки». Затем это название начали употреблять так называемые патриотические газеты, которые в сущности содержались на казённые деньги.»
Из воспоминаний Сабашникова, крупнейшего книгоиздателя тех лет: «Война с Японией упала как снег на голову. Когда Япония отозвала своего посла, я, встретившись с министром внутренних дел Джунковским, спросил: «Мы, стало быть, воюем?» Он решительно отрицал эту возможность, выражая, очевидно, то, чему верили или хотели верить правящие круги».
По свидетельству Витте, сам Николай II не раз говорил, что этой войны не будет, так как она ему не нужна.
Ряд тяжёлых неудач ознаменовал эту войну. Удручающее впечатление произвела на всех гибель наткнувшегося на мину броненосца «Петропавловска» с адмиралом Макаровым и художником Верещагиным на борту. Затем был проигран Тюренчский бой, после этого последовали поражение при Ляояне и трагедия Порт-Артура.
Из воспоминаний атамана Семёнова: «Мне было 14 лет. Читая в газетах сообщения Штаба Главнокомандующего о действиях на фронте против Японии, я болезненно переживал боевые события, складывавшиеся на фронте не в нашу пользу. Я никогда не забуду впечатления, которое произвели на меня сообщения об отступлении от Ляояна и от Мукдена. Эти события весьма остро переживались всем населением России, и только социалисты разных толков и оттенков радовались несчастиям своей Родины…»
Во время русско-японской войны Николай Лаврентьевич Кладо был назначен начальником оперативного отдела в штаб командующего Тихоокеанским флотом – вице-адмиралу Рожественскому. Операции Владивосточного отряда крейсеров – кстати сказать, единственно-удачные наши операции в эту войну – были разработаны при личном участии Кладо.
В октябре 1904 года Вторая Тихоокеанская эскадра Зиновия Петровича Рожественского, последовала с Балтики на Дальний Восток. И ту произошло то, что вошло в историю как Гулльский инцидент.
Из дипломатических источников и от разведки то и дело поступали сведения о тайных приготовлениях японцев для нападения на русскую эскадру в пути. В связи с тем, что Англия являлась военным союзником Японии и могла предоставить японским кораблям базы на своей территории, эскадра Рожественского пребывала в постоянном напряжении. Для японцев не представляло никакого труда снарядить в европейских водах небольшой отряд миноносцев или вооружить минными аппаратами какие-либо, невинные с виду, парусные шхуны, яхты или рыболовецкие мелкие посудины.
В ночь с 8 на 9 октября к эскадре приблизился неизвестный военный корабль, по которому сразу был открыт огонь. Лучи прожекторов беспорядочно метались во все стороны. Неизвестный эсминец скрылся, но, как выяснилось позже, на пути русской эскадры оказалась рыбацкая флотилия. Пароходики тащили сети, плохо слушались руля и не успели уйти с курса эскадры. На этих-то рыбаков, которых в кромешной тьме приняли за неприятельские боевые корабли, и обрушился шквального огонь.
Корабельный инженер Костенко, находившийся на борту броненосца «Орёл», писал: «Но более всего мы были поражены сообщением, что есть телеграмма с крейсера «Аврора» о повреждениях, полученных ею от наших перелётов. Оказывается, это она светила слева прожектором и навлекла на себя огонь. В неё попало пять мелких снарядов; один из них разорвался в каюте священника, которому оторвало руку и ногу, другим снарядом был ранен комендор. В критический момент наши крейсера неожиданно оказались в 30 кабельтовых слева от нас и попали под обстрел.»
Через несколько дней Англия предъявила требование отставки и предания суду командующего 2-й эскадры адмирала Рожественского и командиров всех кораблей, причастных к расстрелу английских рыбаков. Дело приняло серьёзный оборот. Русская эскадра получила приказ загасить все топки и стоять в порту Виго плоть до дальнейших распоряжений.
18 октября стало известно из газет, что Франция выступила с инициативой собрать в Гааге международную морскую конференцию с участием видных адмиралов морских держав в качестве экспертов, на которую будет возложена задача вынести согласованное заключение о действиях адмирала Рожественского.
От штаба 2-й эскадры командировался капитан второго ранга Николай Лаврентьевич Кладо, а также по одному представителю с броненосцев «Александр» и «Бородино».
19 октября эскадра покинула Виго и пошла дальше по своему назначению, а в Гаагу стали стекаться чиновники морских ведомств для разбора инцидента. Возможно, присутствие Кладо в Гааге спасла ему жизнь, так как он не смог участвовать в сражении при Цусиме.
