Наконец, 7 марта 1974 г. отделы по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратур СССР и РСФСР были извещены о прекращении 4 марта уголовного дела «по факту смерти Ефремова И.А.» «за отсутствием события преступления».[21] Копия постановления прилагается: «Настоящее уголовное дело возбуждено 22 января 1973 года в связи с возникшими подозрениями относительно обстоятельств смерти Ефремова. […] Кроме того, к моменту возбуждения уголовного дела имелись материалы, дающие основание предполагать, что Ефремов не являлся тем лицом, за которое себя выдавал при жизни. В ходе расследования дела установлены и с целью выяснения личности Ефремова допрошены в качестве свидетелей [указаны три фамилии] и другие жители города Ленинграда, Ленинградской, Сумской областей и Латвийской ССР (всего 15 человек), которым был известен Ефремов в разные периоды своей жизни с детских лет. Для идентификации личности Ефремова по его фотокарточкам проведена криминалистическая экспертиза. Из полученного заключения специалистов по медицинским документам Ефремова следует, что с учетом его общего болезненного состояния резкое ухудшение самочувствия могло наступить в любое время и привести к смертельному исходу от острой сердечной недостаточности. Из материалов дела усматривается также, что при ухудшении здоровья Ефремова его жена Ефремова Т.И. 5 октября 1972 года в 4 часа 56 минут вызывала неотложную медицинскую помощь Центральной поликлиники Академии Наук СССР. Выехавший по вызову врач [фамилия] в 5 часов 5 октября 1972 года констатировал смерть Ефремова. От вскрытия трупа Ефремова жена категорически отказалась. Учитывая, что Ефремов И.А. умер естественной смертью, уголовное дело подлежит прекращению. Руководствуясь требованиями статей 199 и 209 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, постановил: 1. Уголовное дело № 386, возбужденное по факту смерти Ефремова Ивана Антоновича, за отсутствием события преступления на основании пункта 1 статьи 5 и пункта 1 статьи 208 УПК РСФСР прекратить. 2. Копию настоящего постановления направить Прокурору города Москвы». Надлежащие подписи, включая генерал-лейтенанта Алидина.[22]
Так в чем же дело-то было?
Неужели «органы» переживали и тревожились за любимого писателя, волновались о вызове врачей, и Московскому следственному управлению КГБ понадобился год, чтобы выяснить, что «скорую» вызывали не городскую, а ведомственную? И что значит — «являлся не тем, за кого себя выдавал»? Резидентом? Королев писал о связи с британской разведкой, но обнаружен был какой-то Урбонас, будто бы работавший на немецкую и предлагавший работать на польскую. Судя по тому, что в постановлении о прекращении дела ни о том, кем был Ефремов на самом деле, ни о его кодированной переписке нет ни слова, обе эти версии провалились. Среди многих тысяч просмотренных нами надзорных производств спецотдела Прокуратуры СССР это — единственное, из которого неясно, на предмет чего оно заведено. Ключевое для большинства дел, ведшихся органами госбезопасности, слово «антисоветская» здесь не встречается ни разу. К тому же, для дел такого рода смерть подозреваемого являлась формальной причиной для прекращения дела, а не для его начала. Представляется, что версию о подозрении Ефремова в антисоветской пропаганде можно решительно исключить. Слово «шпионаж» в деле тоже отсутствует. Надо отметить, что в поле зрения этого отдела Прокуратуры крупные, серьезные шпионские дела вообще не попадали, ими ведали иные структуры. Мы видели среди его производств несколько дел по шпионажу: все это были дела незначительные, явно мелкие и случайные, и в них подозрение в шпионаже значилось как мотив обвинения. То есть мы не имеем оснований предполагать, что следствия по шпионажу велись на таком уровне секретности, что не назывались прямым текстом в предназначавшихся для прокуратуры документах. Если бы Ефремова действительно всерьез подозревали в сотрудничестве с иностранными разведками, то либо в деле имелось бы указание на такой состав преступления, либо такого дела в архиве спецотдела вовсе бы не было. И опять же, за смертью «объекта» дело должны были производством прекратить.
Заявленный мотив — неясность причины смерти — нелеп и не в компетенции КГБ. Остается таинственная «проверка личности», «не тот, за кого себя выдавал». Если не иностранный резидент, то кто же еще? Зачем-то нужно было через три месяца после смерти заводить уголовное дело и больше года держать его открытым. Единственное доступное нам объяснение — то, что для неведомых оперативных нужд необходимо было формальное прикрытие, повод открыть уголовное дело. Вели его, не смущаясь несообразностями. По миновании нужды — закрыли.
Из всех имеющихся истолкований этих следственных действий мы пока не можем опровергнуть только одно, самое фантастическое. Высказано оно было в беседе с Измайловым А. Н. Стругацким, который, как писатель-фантаст, мог себе такое позволить: «Дело в том, что как раз в те времена, конце 60-х и начале 70-х годов, по крайней мере в двух организациях США — Си-Ай-Си и Армии были созданы учреждения, которые серьезно занимались разработками по летающим тарелкам, по возможностям проникновения на Землю инопланетян. У наших могла появиться аналогичная идея. И тогда же у фэнов, то есть любителей фантастики, родилась и укрепилась прямо идея-фикс какая-то: мол, ведущие писатели-фантасты являются агентами внеземных цивилизаций. Мы с Борисом Натановичем получили не одно письмо на эту тему. (…) Можно себе представить, что вновь созданный отдел компетентных органов возглавил чрезвычайно романтически настроенный офицер, который поверил в абсурд „фантасты суть агенты“. И за Ефремовым стали наблюдать». При жизни трогать его боялись: Бог знает, чего ждать от инопланетянина. Узнав о смерти, пришли в надежде что-нибудь найти. «Я ставлю себя на место гипотетического романтического офицера, — продолжал Стругацкий, — и рассуждаю здраво: если Ефремов — агент внеземной цивилизации, то должно быть какое-то средство связи. Но как выглядит средство связи у цивилизации, обогнавшей нас лет на триста-четыреста, да еще и хорошенько замаскировавшей это средство?! Поэтому брали первое, что попалось. Потом, удовлетворенные тем, что взятое не есть искомое, все вернули».[23]
И ведь в самом деле — все сходится: посмертный обыск, металлоискатель, изъятие химических препаратов, даже попытка осмотреть и вскрыть урну с прахом, и акцент на том, что не проводилось вскрытие, что кремация, вопреки обычаю, последовала на второй день после смерти, и странные вопросы Т. И. Ефремовой, давно ли она знает мужа… Равно как и заявление, что Ефремова «ни в чем не обвиняют». Действительно, просто им в КГБ было интересно. Искали инопланетные артефакты, а также анатомические отличия замаскированного пришельца (может, он был из кремния, как у самого же Ефремова описано). В этом свете обстоятельства обычной, в общем-то, биографии писателя можно истолковать иначе. Например, его геологические изыскания и раскопки позвоночных или тяга к «черепам динозавров». Был такой рассказ у Ефремова, как палеонтологи в могильнике динозавров нашли череп инопланетянина. В среде любителей фантастики авторитет Ефремова был велик, за ним прочно закрепилась слава, что он предвосхитил некоторые научные открытия.[24] Писалось в этой связи, например, о голографии.[25] Все это в совокупности мистифицировало сотрудников органов, которым даже за довольно невинными событиями виделись некие тайные пружины, влияние извне. При таком подходе Ефремов мог стать подозрительной или удобной для отработки теорий фигурой. Но разработчики даже не всякому своему прямому руководству могли прямо сказать о «инопланетных подозрениях» (или доверить это бумаге).
Понятно, почему у этой версии нет прямых доказательств, — их быть и не может.
Нева. 1990. № 5.
Мы цитируем протокол по статье А.Измайлова: Там же. С.181.
Там же. С.183.
Там же. С. 183–184.
Там же. С.183.
Там же. С.188.
Столица. 1991. № 16. С. 44–46.
Виктор Иванович Алидин был назначен начальником УКГБ по г. Москве и Московской области 6 января 1971 г. и продержался ровно 15 лет, дослужившись до генерал-полковника и став абсолютным рекордсменом пребывания на этой должности. Ни до, ни после него никто так долго не руководил московским КГБ.
Столица. 1991. № 16. С.46.
На страницах «Литературной газеты» в конце 1969 — начале 1970 гг. вдруг развернулась дискуссия о фантастической литературе. Уделялось внимание и идеологическому ее аспекту. В одной из статей Александр Казанцев, говоря о «двусмысленности» текстов некоторых советских писателей-фантастов, предупреждал: «Идейные враги всегда готовы превратно истолковать произведения советской литературы, если есть малейшая „закавыка“». И тут же обрушился на «Библиотеку современной фантастики», опубликовавшую роман Джона Уиндема «День триффидов», в котором Казанцев усмотрел идеологическую диверсию (см.: Литературная газета. 1969, 29 октября. См. также дискуссионные статьи в Литературной газете: 1969, 3 сентября; 1970, 4 февраля).
