владельца в сторону, прогулялась с ним туда-сюда. Увольнение надо отменить. Надо было удержать ее подальше от драки в «Мокамбо». Ясный, ветреный день. Телефонные звонки. Солдат – солдат.
05.10.<1941. Вествуд, Лос-Анджелес> воскресенье
Вчера вечером с Лупе. Поужинали в «Мокамбо». Смеялись. Как всегда истории. К ней. Остался у нее. Тонкая, боязливая и отважная, мальчикоподобная. Танцевала в своем каучуковом поясе. Газеты. Порножурналы, которая она все смотрит.
Сегодня вернулся в пять вечера. Говорил с Бергнер. Звонила Маурин*. Рассказала мне, что сделала это сегодня. Усталость. Сон. Сновидение. Призыв. Следуй ему, солдат, барабанный бой все ближе.
Вчера вечером звонил Наташе.
Скоро ли будет покой? После этого бегства, которое снова возвращает к Пуме? Этому самому-себе-доказательству, что еще можешь летать, возбуждать, убеждать, очаровывать? Глупое сердце! Не холод ли, несмотря ни на что, в тебе?
Не дай себе уйти с горизонта, мягкому, с флейтой одиночества, не дай себе.
Не трепещи, душа.
16.10.<1941. Вествуд, Лос-Анджелес>
Теплый день. Вчера вечером с Лупе в Биаррице; прежде кафе «Ламаз», где два с половиной года назад я часто бывал с Пумой. С претензией на французскую кухню. Поужинали. Лупе около половины первого домой. Должна сегодня выйти в шесть утра. Не провожал.
Русские в тяжелом положении. Немцы в шестидесяти милях от Москвы. Чем дальше отодвигаешь, тем мрачнее становится на горизонте, что делает повседневную жизнь немного более торопливой – быстро ухватить, пока тьма все не поглотила.
31.12.<1941. Вествуд, Лос-Анджелес>
Двадцать девятого отослал Ван Гога. Или это было тридцатого? Это было тридцатого. Не использовать на радио короткие волны. Предписание. Поздно вечером к Лупе. Ночь там. Вчера вечером с Лупе в кино. «Г.М. Пульхэм, эсквайр», Хеди Ламарр; слабо. Ночью снова к себе под холодным, свежим ветром. Полная луна, очень яркая, облака с серебряной каймой, черные пальмы, ясно, резко. Путь домой, анонимно.
Читал письма Гете.
Желания сегодня? Мало. Будет ли их всегда все меньше?
Сердце, стой.
Название для книги. «Spark of life». «Искра жизни».
01.01.1942 <Вествуд, Лос-Анджелес> четверг
Вчера вечером к Лупе. С ней потом к Бергнер. Фейхтвангер, Брехт, его жены, Гранах и кто-то еще. Лупе как райская птица среди них. Позже в «Кирос». Лупе молилась в двенадцать. За меня и за себя. Пума со своим Габеном. Потом до шести в «Мокамбо». Домой к Лупе.
Сегодня дождь. Слышал гром во сне. Гроза. Холодный воздух. Болтал с малышкой. Звонила Бергнер. Довольно глупо. Говорила что-то о долге и вине в политических событиях. Эмигрантские заботы. Брехт. Заявил, что Пума стала зрелой. Он звонил ей: почему я с Лупе, а она с Габеном. Мы же подходим друг другу. Все возможно, потому что Габен не заказал ей шампанское; только незадолго до двенадцати полбутылки, а у меня на столе была полная. Он не пьет вовсе. Что за мир!
Позвонила Гарбо. Одна. В печали.
06.01.<1942. Вествуд, Лос-Анджелес>
Вчера разбирал вещи. Читал. Звонил по телефону. Потом к Рут М. Болтали. Комбинация: Люси Бертрам* – Пума. Обе одного типа. Обе меня довели. Та же самая потерянная картина, встающая еще раз из прошлого, из которой можно черпать силу и еще большее насилие.
Мысли: Адель Бертрам – гражданская школа на Хакенштрассе, Йоханнескирхе, Бернард Тобергт, первое свидание, добрый день, тетя, – и прощай. Эрна Эдлер и поля, пустыня, за Оснабрюком. Юность.
23.01.<1942. Беверли-Хиллз>, отель «Беверли-Уилшир»
Вчера обедал. В ожидании. Стремление работать. Поздно вечером к Лупе. До половины пятого играли в карты. Днем понял, что было не так в «Возлюби ближнего своего»: Штайнера не надо было делать главным героем. Причина: Керн, который появился в Порто-Ронко, повлиял на меня. Как в «Возвращении»: лично пережитое и кажущееся более сильным в описании слабее, чем вымышленное.
16.02.<1942. Беверли-Хиллз>
Вечером в субботу с Лупе в «Сатедэй-клаб». Кинопросмотр. Энн Уорнер, Джоан Фельдман, Норма Ширер, Хеди Ламарр, Сильвия Фэрбенкс и др. Хенрид с женой, слепо влюблен в Лупе. Пили «Клико» двадцать первого года – одно из редких удовольствий, которые скоро кончатся. Воскресенье дома. Мыл голову. Оба в паровой бане. Обедали у камина. Морской краб, баранина с чесноком. Огромная сигара. К Бергнер. Играли в карты. Бимбо* рассказала мне, что у Пумы с Габеном все налаживается. Спустились к станции. Свежий воздух. Множество звезд.
Сингапур пал. Легкий шум штурмовиков в голове. Позже на почте регистрация* как эмигранта. Ситуация Джекила-Хайда. С одной стороны – «вражеский иностранец»*, с другой стороны – «субъект регистрации».
21.02.<1942. Беверли-Хиллз>
Дождь. Первый после долгого времени. Ветер. Хлопают окна. Равич* переписал рукопись до того места, где я был, когда получил нелепый список Бергнер*. Здесь застрял. Не знаю, что дальше.
Гордость женщины, поскольку ее так любят, перламутровый осколок, который бахвалится, будто он жемчуг, – он бы стал таковым, если бы не мешала устрица. Но и как жемчужина он ничего не стоит, потому что содержит в себе перламутровые осколки.
Священник, обманщик, который выманивает у женщины деньги, за то что он ей так блистательно описал огонь чистилища. (Кальдерон, Сервантес.) Тип для пьесы.
Любить – значит подвергать себя опасности.
27.02.<1942. Беверли-Хиллз>
Вчера во второй половине дня позвонила Пума. Собралась в «Ла-Квинту». Занесла по пути канареек. Села. Говорила. Пили водку. Я довольно много. Она постепенно разваливается. Лицо. Ждет своего Габена, который ей, вероятно, звонит каждый день. Но все еще не хочет верить в его любовь. Она опять собирается развестись. Сдаться. Всему научилась. Очень устала. Злобствовала между тем по поводу Лупе. В принципе не изменилась. Постарела. Сидела довольно долго. Наконец ушла – уже забыл, когда и как.
Странное чувство, призрачное. Не человек, которого когда-то любил, время, годы, которые прошли, которые не возвратить, часть жизни, которая прошла. Она постоянно беззвучно витает, но иногда слышишь или видишь ее, эту призрачную печаль.
28.02.<1942. Беверли-Хиллз>
Пил водку двадцать шестого, когда Пума была здесь. Лечит меня таким образом от простуды. Поздно вечером к Лупе. Вечером под солнцем обратно. К вечеру Грета Диспекер, которая привезла фотографии из Асконы. Цветные, синие, белые облака, заснеженные горы, пьяцца, колокольня, часы, которые показывают двадцать минут третьего. Ясный день. К тому же сегодня письмо от Марианны Файльхенфельдт из Цюриха. Тоска по дому – мы, отчужденные, на доброй чужбине, у нас опять тоска по родному дому – Швейцарии. Германия уже слишком далеко.
Стефан Цвейг и его жена покончили жизнь самоубийством в Рио-де-Жанейро.
Защита от воздушного налета чувств. Возвожу.
