рассеянно. Он понял, что Лассаль уже сам принял решение и ждет, что он его поддержит. В этом редком случае политические выгоды и инстинктивный импульс мэра совпали. В конце концов, хвалить его все равно будут больше, чем бранить. "Нью-Йорк таймс" со всей серьезностью одобрит его решение, исходя из принципов гуманизма. "Ньюс" в целом тоже поддержит его, хотя и подпустит пару шпилек насчет того, что мэр не должен был допустить, чтобы инцидент вообще имел место. В соответствии с традицией. Манхэттен выступит за него, Куинз — против. Обеспеченный обыватель — за, шофер такси — против, черная община воздержится. Так было и так будет всегда. Ничто не меняется.
Он прочистил нос бумажным платком и, скомкав, швырнул его на пол. Врач проследил за этим жестом с профессиональным интересом, жена — с явным неудовольствием.
— Пожалуйста, очень кратко, — продолжал Лассаль. — По одной минуте на выступающего. А затем мы предоставим его превосходительству объявить нам решение.
— Как можно налагать какие-то ограничения, когда предмет дискуссии столь важен? — недовольно сказал казначей.
— Но послушайте, — принялся урезонивать его Лассаль, — пока мы здесь с вами толчем воду в ступе, убийцы там, в вонючей трубе, отсчитывают последние секунды, прежде чем начать расстреливать заложников.
— Интересно, что это вы называете "вонючей трубой"? — вспыхнул председатель транспортного управления. — Вы забыли, должно быть, что речь идет о самой протяженной, самой загруженной и, наконец, самой безопасной подземной транспортной системе в мире?
Транспортное управление было организацией, которой совместно руководили государство и городские влас-ти. Его председатель, вне всякого сомнения, был ставленником губернатора. Он не пользовался в городе особой популярностью, и мэр знал, что в случае неудачи изрядную долю вины можно будет свалить на него.
— Начнем, — сказал Мюррей Лассаль и кивнул в сторону главного полицейского комиссара.
— Мы мобилизовали все наши силы, — сказал тот. — Я могу отдать приказ атаковать бандитов и покончить с ними, но безопасности заложников гарантировать в таком случае нельзя.
— Другими словами, — подытожил Лассаль, — вы за то, чтобы откупиться.
— Мне глубоко претит пасовать перед преступниками, — с достоинством ответил комиссар, — но если могут пострадать невинные люди…
— Голосуйте, — поторопил Лассаль.
— Я воздерживаюсь.
— Проклятье! — вырвалось у Лассаля, но в ту же секунду он повернулся к председателю транспортного управления. — Ваш черед.
— Все, что заботит меня, — сказал председатель, — это безопасность моих пассажиров.
— Голосуйте.
— Отказавшись платить, мы лишимся доверия общественности. Наши прибыли в таком случае все равно упадут. Мы должны платить.
— Чем платить, простите?! Чем? — ехидно спросил казначей. — Вы готовы выделить средства из своего бюджета?
Председатель транспортного управления лишь горько усмехнулся:
— К сожалению, в моей кассе нет ни гроша.
— Вот и в моей тоже, — подхватил казначей. — Вот почему я бы посоветовал его превосходительству не брать на себя никаких финансовых обязательств, пока мы не выясним, где взять деньги.
— Как я понимаю, вы голосуете против? — спросил Лассаль.
— Я, собственно, еще не поделился своими философскими воззрениями по данному вопросу.
— У нас нет времени для ваших философствований.
— Конечно… Зато у вас наверняка найдется время для нее, — и казначей слегка дернул головой в сторону жены мэра, которая однажды имела неосторожность вслух назвать его "неисправимым скрягой".
— Теперь ваша очередь, — обратился Лассаль к президенту городского совета.
— Я голосую против по следующим причинам…
— О'кей, — резко оборвал его Лассаль. — Итак, один голос "за", два "против" при одном воздержавшемся. Я голосую "за" и уравновешиваю число голосов. Твое слово, Сэм.
— Минуточку, — обиделся президент городского совета. — Я хочу объяснить свое решение.
— У нас нет времени, — сказал Лассаль. — На чашу весов брошены жизни людей.
— Я все же объясню свое решение, — настаивал президент. — Прежде всего, я выступаю за закон и порядок. Мы должны объявить безжалостную войну преступности, а не откупаться от нее огромными суммами.
— Спасибо, господин президент, — снова попытался прервать его Лассаль.
— Я еще не закончил.
— Черт возьми! — повысил голос Лассаль. — Вы что, не понимаете, что мы в страшном цейтноте?
— Я хотел бы также добавить, — спокойно продолжал президент городского совета, — что если мы на этот раз заплатим, то создадим нездоровый прецедент. Сдайтесь на милость этих бандитов, и все кому не лень начнут захватывать поезда. Как вы полагаете, сколько миллионов долларов нам придется тогда заплатить?
— Которых, к тому же, у нас просто нет, — вставил казначей.
— Таким образом, ваше превосходительство, — завершил свою речь президент, — я советую вам проголосовать против выплаты выкупа гангстерам.
— Итак, — снова резюмировал Лассаль, — как и прежде, мы имеем два голоса "за", два "против", один воздержался. Решающий голос за господином мэром. Давай, Сэм, кончай с этой волокитой.
Мэром внезапно овладел приступ кашля. Наблюдавший за ним с встревоженным видом доктор, сказал:
— Нельзя подвергать его такому давлению. Я не допущу этого.
— Сэм, — повторил Лассаль, не обращая внимания на слова медика, — я прошу тебя понять, что у нас нет выбора. Мы должны освободить заложников живыми и невредимыми. Неужели я должен напоминать тебе…
— Я и сам помню про выборы, — сказал наконец мэр. — Однако мне не нравится, как ты тут своевольничаешь. Мне бы хотелось видеть больше демократии.
— Приди же в себя! — кипел Лассаль. — Мы должны управлять городом, а не какой-то там мифической демократией, — он выразительно посмотрел на часы. — Шевелись, умоляю тебя, Сэм.
— А что ты думаешь, дорогая? — обратился мэр к супруге.
— Гуманность, Сэм. Все во имя гуманности.
— Валяй, Мюррей, — сказал мэр. — Распорядись выплатить выкуп.
— Распоряжение отдано десять минут назад, — оживился Лассаль и продолжал, ткнув указательным пальцем в полицейского комиссара. — Передайте этим сволочам, что мы им заплатим, — затем в казначея: — Услугами какого банка мы обычно пользуемся?
— Этого треклятого "Нешнл траст". Мне противно даже думать об этом, но я позвоню…
— Позвоню я сам. Итак, все по своим местам. За дело!
— Гуманность, — нежно сказала жена мужу. — Ты просто воплощенная гуманность, дорогой.
— Вот именно, воплощенная… — сказал Мюррей Лассаль.
Райдер
Райдер знал, что даже в неосвещенной кабине он представляет собой прекрасную мишень. В туннеле, вне всякого сомнения, притаились полицейские, и по крайней мере несколько человек держат сейчас его на прицеле. И при всем том он подвергался едва ли большему риску, чем остальные трое в вагоне, если только полиция не примет решение освободить заложников силой (тогда он будет всего лишь первым из многих погибших) или не сдадут нервишки у одного из снайперов. Его укрытием были обстоятельства, и он считал эту защиту достаточной. Ни больше ни меньше, чем необходимо. Как на войне.
Он совершенно не воспринимал героико-романтической чепухи, которой любят окружать войну в книгах. Такие обороты, как "мы держались до последнего человека", "сражались, презирая
