Джон Террейн - Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие

Ознакомительная версия.

Большие ночные бомбардировщики 1918 года «хэндли-пэйдж», каждый из которых мог нести 16 112-фунтовых бомб и находиться в воздухе в течение восьми часов, ясно показывали, какой могла бы быть война. Однако в то время они составляли очень малую часть королевских воздушных сил, численность которых выросла от 60 машин первой линии в августе 1914 года до общего количества более 22 тысяч в 1918 году; из них 3300 машин первой линии. Преимущества стремительно развивающихся проектов были то у одной, то у другой из воюющих сторон. В начале 1917 года немцы удерживали решительное превосходство, и это было тяжелое время для молодых, плохо обученных британских летчиков. К 1918 году баланс выровнялся, и победы в воздухе стали существенным вкладом в общую победу.

Воздушные налеты, трудности снабжения и забастовки в Великобритании; коррупция, предательство и цинизм во Франции; растущая усталость от войны в Италии – каталог неудач союзников был еще не полон. Серьезным ударом для России была еще и суровая зима. Поскольку ее население всегда существовало на грани абсолютной бедности, оно переносило голод острее, чем на западе. Волнения в Петрограде вспыхнули 8 марта 1917 года. Они начались с разграблений хлебных магазинов; закончились – ниспровержением мирового порядка. При отсутствии со стороны правительства разумного и твердого руководства бунты быстро приняли политический характер. 12 марта были созданы Советы рабочих и крестьянских депутатов, которые, независимо от конституционно настроенных оппозиционных сил, считавших себя способными контролировать события, взялись за работу по разложению армии и захватили ключевые позиции во властных структурах. В первый момент эта организация еще не добилась полной власти и не была в центре внимания; отречение царя от власти 15 марта 1917 года было инициировано сторонниками конституции. Казалось, ответственными за это были российские либералы, противостоявшие коррупции, жестокому деспотизму и хроническому бездействию царского режима, но не войне с центральными державами. 23 марта полковник Репингтон записал: «…в целом смена власти встречена общим одобрением здесь и особенно в Америке». В тот момент казалось, что Россия оживет и укрепится с помощью демократических институтов. Но ничто не было более далеким от истины.

При взгляде назад отрезок времени между мартовской и Октябрьской революциями кажется чем-то иллюзорным, кратким и несущественным. Однако, пока он длился целых семь месяцев и пока продолжало существовать Временное правительство, все происходившее на востоке было противоречивым и трудно предсказуемым. С одной стороны, явно возрастало влияние Советов, а внутри их – влияние большевистского крыла социал-демократической партии, возглавляемого Владимиром Ульяновым (псевдоним Ленин), который возвратился из эмиграции при попустительстве Германии. С другой стороны, новое правительство, вдохновляемое военным министром Керенским, с огромными усилиями сумело организовать последнее крупномасштабное (44 дивизии) наступление против центральных держав. Русские начали наступление 1 июля; вначале им сопутствовал существенный успех. Но немцы перебросили с Западного фронта четыре дивизии (другие союзники в это время активности не проявляли) и перешли в контрнаступление. Блестящий артиллерист Брухмюллер разработал такую тактику, которая смогла компенсировать недостаток численности войск. Русская армия потерпела окончательный крах.

Это был конец. Начиная с конца июля и до октября становилось все очевиднее, что русская военная сила прекратила существование; вопрос был только в том, как скоро действие этого факта будет использовано немцами и пережито союзниками. То есть может ли потеря русской помощи в совокупности с другими факторами привести к поражению союзников прежде, чем Америка сможет оказать им реальную помощь? Соединенные Штаты объявили войну Германии в апреле. Это вселяло надежду, но для тех, кто понимал степень подготовленности Америки к войне, еще целый год пройдет с ощущением ужасной гонки со временем.

У генерала Нивелля был план. В нем отсутствовали незначительные детали. Это был план победы в войне одним ударом, победы, которая достигается в срок от 24 до 48 часов. Он был основан на одновременном применении больших усилий и больших масс. Центральной частью этого плана должен был быть «массовый маневр» 27 дивизий – тарана, который прорвется через германский фронт и сомнет его. Очевидно, что для выполнения задачи такого рода требовались мощные однородные силы; было ясно, что такие силы могла обеспечить только Франция. Таким образом, сущность плана Нивелля представляла собой еще одну попытку французской армии выиграть войну, опираясь только на собственные силы. Это принципиально отличалось от тех решений, которые были приняты союзниками, когда во главе армии был Жоффр. Достигнутые в ноябре 1916 года, они предусматривали одновременное наступление всех союзных армий, причем по настоянию британского правительства англичане предполагали нанести удар во Фландрии, а не рядом с французским фронтом. Но это не составляло большой разницы с принципом одновременного удара, даже помогало разделить резервы противника. Оба правительства, французское и британское, уже успели так нахлебаться концепции «той же смеси, что и прежде», что уже не могли ее переварить. Так что Жоффр отбыл, окруженный почестями и произведенный в маршалы Франции, а его утомленные войной соотечественники оказались вновь обремененными ведущей ролью, которая обошлась им слишком дорого.

Если рассматривать войну ретроспективно, то немногие ее обстоятельства кажутся такими курьезными, как принятие правительствами этой грандиозной и непрактичной схемы, вызванной возрастающим скепсисом в отношении способностей их военных руководителей. Так появилось пресловутое обещание «сорока восьми часов», выглядевшее забавой по контрасту с жестокой, дорогой и изнурительной войной Жоффра. Никто не был обращен в эту веру победы на Западном фронте более, чем новый британский премьер-министр Ллойд Джордж. Начав с позиции, что он «не хочет оказаться в положении мальчика от мясника, ведущего скот на бойню, и не будет это делать», он обсудил множество альтернативных стратегий. В декабре Репингтон заметил: «Робертсон… говорит, что Л. Д. жаждет победы быстро, причем ему все равно где. Где-нибудь, чтобы это произвело впечатление – например, Дамаск. Р. сказал ему, что Дамаск в свое время будет взят, только надо провести туда железную дорогу и трубопроводы, а как тем временем насчет Беершебы? Л. Д. считает, что Беершеба не даст эффекта, а вот Иерусалим мог бы! И это военная стратегия кабинета в конце 1916 года. Если мы с ней сможем победить, то победим с какой угодно». К январю Ллойд Джордж изменил мнение. На конференции в Риме, проходившей в этом месяце, он приводил доводы за наступление объединенных сил союзников на итальянском фронте; это было отклонено французами и итальянцами. На пути домой он встретился с Нивеллем. Он пригласил французского генерала в Лондон, и в течение недели обаяние Нивелля, его убедительность и владение английским языком сделали свое дело. Робертсону было поручено инструктировать Хейга, чтобы он следовал плану Нивелля «согласно букве и духу». Все остальное должно быть оставлено.

У британских генералов энтузиазма было меньше, чем у их премьер-министра. У них были в наличии свои готовые планы массированного наступления во Фландрии; особое значение придавалось ему в связи со значительными потерями от подводных лодок, большая часть которых, по неверно истолкованным данным военно-морской разведки, базировалась в Остенде и Зеебрюгге. Хейг и Робертсон установили взаимодействие с французским главнокомандующим. Однако Ллойд Джордж не был этим удовлетворен. Сомневаясь в способностях своих военных советников, он с энтузиазмом восхищался смелыми проектами Нивелля. Не будучи уверенным в прочности своего политического положения, он решил использовать Нивелля и его планы, чтобы скрытым образом понизить статус и полномочия британских генералов. Все, в чем он нуждался, – это предлог, и таковой не замедлил появиться.

Среди других жертв зимних морозов была северная железнодорожная система, от которой зависели британские войска во Франции. И теперь возник кризис первой величины – транспортный. Хейг и Нивелль неизбежно были втянуты в него, поскольку их эксперты не в состоянии были достичь удовлетворяющего обе стороны решения. Но согласие обоих главнокомандующих сохраняло взаимопонимание, которое делало обсуждение возможным. Однако Ллойд Джордж ухватился за этот кризис как повод для созыва межсоюзнической конференции, якобы для обсуждения транспортных проблем, а на деле (это не было согласовано с британским Военным министерством), чтобы переустроить структуру командования Западного фронта. Короче говоря, он собирался поставить Хейга и британские армии во Франции под непосредственное командование Нивелля. Сам Нивелль и его штаб были предупреждены об этом намерении и соответственно ему составили детальные предложения. Они не подозревали, что британский премьер-министр ведет «свою игру», не только не имея поддержки со стороны своих советников, но вопреки их мнению, а также мнению своих коллег в правительстве.

Ознакомительная версия.