Ни в Каире, ни в Александрии никто из нас даже не думал останавливаться для того, чтобы привести себя в порядок. Почти весь багаж остался на потерпевшем крушение корабле, многие вообще остались без всяких средств. Только в Париже мы сделали краткую остановку для того, чтобы принять приличный вид. Все мы следовали в Милан, поскольку порт Триеста был блокирован французами, а ехать через Италию было опасно по причине войны в Ломбардии. Известие о том, что французы объявили войну[137], и о смерти Александра фон Гумбольдта[138] я получил еще во время прокладки кабеля в Красном море. Обо всем этом нас информировали по нашему же кабелю, так что мы были прекрасно осведомлены о важных политических событиях, происходивших в Европе.
Во время путешествия мы с Мейером чуть было не остались на Мальте. Капитан французского пассажирского парохода категорично заявил, что не может везти дальше пассажиров без паспорта, и если мы потеряли документы во время крушения, нам следует получить их на Мальте. Он лично представил нас необходимым консулам как принятых в Александрии жертв кораблекрушения, поэтому все без лишних проволочек и трудностей получили проездные документы. Все, кроме нас. Прусский консул, которым оказался некий коммерсант, совмещавший торговлю и дипломатическое представительство, заявил, что без надлежащего удостоверения личности никаких паспортов выдать не может. Только после длительных и тяжелых уговоров он согласился выдать бумаги, и мы попали на борт корабля как раз перед самым его отплытием.
Наказание за самоуверенность
На следующий год индийская линия была продлена до Карачи, где Вильгельм Мейер взял на себя управление электромонтажными работами. К сожалению, проработала она недолго. Препятствующие нормальному телеграфному сообщению дефекты изоляции показали себя уже во время прокладки кабеля по дну Красного моря до Индии. Правда, наши электрики пытались оперативно исправить существенные повреждения, но им на смену приходили все новые и новые. Спустя год после сдачи кабель так густо оброс кораллами, что его стало невозможно поднять из воды, а следовательно, пропала возможность его отремонтировать, после чего линия окончательно и бесповоротно пришла в полную негодность. Главной причиной этого был признан тот факт, что подрядчик уложил кабель не в глубоких местах, а на мелководье вблизи Нубийского побережья, где располагались промежуточные станции, не учтя, что процесс кораллообразования здесь наиболее активен. Тогда еще плохо понимали, что при производстве кабеля и при его прокладке должно стремиться в первую очередь не к дешевизне, а к качеству. Многие отказывались понимать, что любое повреждение, которое невозможно отремонтировать, может привести к отказу всей линии, а любой мелкий дефект изоляции со временем вырастает в крупный. В результате почти все первые морские кабели, проложенные англичанами в канале[139], в Средиземном и Красном морях, а также первый, проложенный в 1858 году инженером Уайтхаусом[140], трансатлантический кабель в скором времени вышли из строя, так как при их производстве, прокладке и испытаниях не были соблюдены необходимые принципы.
Вернее всего, именно это побудило правительство Великобритании в 1859 году поручить контроль за производством и испытанием телеграфного кабеля нашему лондонскому отделению. Специально для этих испытаний мы разработали наиболее рациональные методы и технологии, позволявшие гарантировать качество готового кабеля в том случае, когда проводимость медной проволоки и сопротивление изоляции соответствовали удельным проводимости и сопротивлению использованных материалов. В результате нам удалось улучшить изоляцию новых партий кабеля в десять раз по сравнению с тем, что было раньше.
По результатам испытаний я и мой брат Вильгельм составили для английского правительства специальный отчет, в котором подробно описали методы их проведения, основные принципы и полученные итоги. Положения этого отчета легли в основу доклада «Краткое описание принципов и практических правил, употребляемых при испытании проводов, предназначенных для прокладки подводных телеграфных линий», прочитанного Вильгельмом в июле 1860 года в Британской ассоциации[141]. Таким образом мы сделали наш опыт общим достоянием.
С тех пор качество производимого повсеместно кабеля значительно выросло. Новые провода отличались высокой прочностью, и разрушить их было не так просто. Для этого требовались непредусмотренные причины или сильное механическое воздействие. Для кабелей, проложенных по дну Черного и по мелководью Средиземного моря, такой разрушительной причиной стали мелкие червяки-ксилофаги[142], чрезвычайно опасные для деревянных судов. В не защищенном железной оплеткой кабеле, проложенном компанией «Ньюалл и Ко» в 1858 и 1859 годах в восточной части Средиземноморья, уже в первый год эти твари сожрали почти всю пеньковую обмотку. И этого им было мало: в некоторых местах червяки съели гуттаперчевую изоляцию, оставив медную сердцевину без какой-либо защиты. Но и железная оплетка проложенного в мелких водах кабеля не давала полной защиты от вредного существа, которое проникало внутрь через участки, где она была сломана, и устраивало внутри гнезда для своего бурно растущего потомства, еще более расширяющего щель. Для того чтобы справиться с напастью, Вильгельм создал специальный мелководный кабель. В нем изготовленный из гуттаперчи или каучука изолирующий слой сначала для прочности обкладывался продольными прядями высококачественной пеньки, которую, в свою очередь, защищала от ксилофагов броня из плотно навитых медных полос. Заказ от французского правительства на производство такого кабеля для прокладки линии между Картахеной[143] и Ораном[144] получила в 1863 году наша лондонская фирма. К тому времени она построила большую механическую мастерскую и кабельный завод в Чарльтоне, неподалеку от Вулвича[145]. Как раз перед этим заказом генеральный директор французского телеграфа М. де Вужи в очередной раз потратил уйму денег на прокладку линии от французского до алжирского побережья и в очередной раз деньги эти были выброшены на ветер. На этот раз он решил ради экономии средств пустить кабель через Испанию, а нам доверил производство и укладку мелководного, защищенного медной броней кабеля между испанским и алжирским портами.
Для этой цели французское правительство купило пароход и укомплектовало его экипажем, командование которым было поручено офицерам императорского флота. Генеральный директор, которого я хорошо знал по выставке 1855 года в Париже, где мы вместе заседали в жюри, желал лично присутствовать на прокладке. Я и Вильгельм решили руководить предприятием совместно, поэтому в 1863 году мы вместе собрались в Мадриде. Я приехал туда из Москвы, через Санкт-Петербург, Берлин и Париж, нигде не останавливаясь и потратив на весь путь всего пять дней.
К тому времени, еще с 1859 года, брат был женат на дочери уже упоминавшегося мной господина Гордона, умной и очаровательной женщине. Он привез супругу с собой, так как она желала непременно разделить с мужем тяжесть и возможную опасность предстоящей работы. В Мадриде стояла неприятная, холодная и ветреная погода, так что я не ощутил особой перемены климата по сравнению с оставленной мною Москвой. Далее мы продолжили свой путь через Аранхуэс[146], Валенсию и Аликанте[147], и везде погода была прескверной. Зима для Испании была необычайно холодной, и нам было весьма любопытно наблюдать на всем пути от Аликанте до Картахены обильно увешанные плодами финиковые пальмы и апельсиновые деревья, укрытые пышными снежными шапками. Даже в Картахене, где нам пришлось несколько дней ждать прихода судна с кабелем, в домах было настолько холодно, что приходилось топить одновременно камины и плиты, а моя невестка часто потом говорила, что от смерти в холодной Испании ее спасли только привезенные мной из России меха. Лишь в Оране нам стало несколько легче. Проведя необходимую подготовку, мы надеялись, что на прокладку уйдет всего несколько дней. Но, как говорится, «пока подносишь чашку к губам, многое может произойти». После четырех недель, полных тяжелых трудов и настоящих опасностей, мы потеряли кабель и еще благодарили провидение за то, что сами остались живы и здоровы.
Сейчас, с высоты преклонных лет и жизненного опыта, я понимаю, что то наше предприятие было примером самой вопиющей глупости и самоуверенности, поскольку ни кабель, ни пароход, ни избранный нами способ прокладки совершенно не подходили для этой цели. В качестве слабого оправдания того, что при всей неподготовленности мы все-таки взялись за эту работу, можно привести только то, что нам очень хотелось проложить свой собственный кабель. До того английские кабелеукладочные компании, используя нашу аппаратуру, наши изобретения и разработанные нами технологии, даже не удосуживались упомянуть об этом, и имя компании для истории морского телеграфа оставалось в тени. Кроме того, созданный Вильгельмом кабель и способ его прокладки были настолько хорошо продуманы, что мы не могли и представить, что все это может остаться невостребованным.
