Ознакомительная версия.
Весь тон этого документа, смесь нового со старым, насквозь отмечен нацистским менталитетом и стилем. Однако там можно еще было услышать отголоски более старых мыслей и понятий, например, когда упоминалось «сословие» офицеров и других чинов. И это несмотря на тот факт, что в других случаях любые ссылки на понятие «сообщество» встречались возражениями, а сам Гитлер издевался над своими генералами, как над «старомодными рыцарями с засиженными мухами представлениями о чести».
Этот документ важен как образчик мировоззрения наступившего времени; однако в преамбуле содержится одно предложение, которое заслуживает специального упоминания, ибо оно связано непосредственно со старым миром идей и со старым порядком вещей: «Истинная честь немыслима без уважения к чести других!» Эти слова принадлежали главнокомандующему армией Браухичу, а сам документ был подписан на церемониальном торжественном мероприятии. Браухич был высшим офицером на службе фюрера и государства. Исходившие от такого человека типично рыцарские слова, заимствованные из прежних времен, кощунственно звучали в ушах каждого немца. Однако даже убийство Шлейхера не побудило офицерский корпус к действию или к протесту, как и последующие нападки на приличия и честь, хотя их тайно и осуждали. В целом офицеры не воспользовались мудрыми словами Теодора Фонтеня: «Времена меняются; есть время для ожидания и подчинения, и есть времена, когда действие – первейшая из обязанностей… Достойно презрения – говорить людям, что главная добродетель человека – тупое подчинение. Наивысшее из того, что мы знаем, – это свобода и любовь». Поступок генерала Йорка при Таурогене[26] – исход долгого ожидания и тяжелой борьбы с самим собой, в которой вопрос был решен в пользу высшего интереса его страны и короля, – этот поступок теперь стал неуместным мифом. А человек, «который предпочел бесчестие, когда послушание не принесло чести» (как написано на его могильном камне), также был давно забыт. На самом деле «времена меняются», и теперь офицерский корпус предпочитал засыпать при малейших угрызениях совести, убеждая себя, что такие незначительные, пустяковые вещи случаются во время любой революции, что в любом случае следует во всем винить мелких сошек, подчиненных, и что в конце концов фюрер добился невероятных результатов дома и за границей и сделал так много для вермахта в частности, что такого рода нарушения порядка на самом деле следует отнести на его счет. До недавнего времени фактически для офицера физическое сопротивление могло быть названо мятежом, и, более того, для офицера старой школы и офицеров, служивших в Первую мировую войну, это было бы настоящим преступлением.
Это верно, что старшие офицеры того времени вынесли суровый приговор армии, которая попрала свою честь, когда не смогла отреагировать на преступное убийство Шлейхера. Однако мы не должны забывать (и даже желать забыть) о том, что в отношении вопросов чести германский офицерский корпус жил много лет, а может, с незапамятных времен по имманентным законам трагедии в классическом понимании Еврипида и Софокла или их наследника Шиллера. Это был разрушительный рок судьбы, что представление о чести, имевшееся у прусского офицерского корпуса и почти у всех немцев, было так тесно связано с суверенами и их службой. Это представление воспитывалось веками. А потом, когда все монархии пали, традиционная вера внезапно сменилась другой и показала иную, совершенно неожиданную, ужасную сторону. У офицерского состава похитили королевскую путеводную звезду, офицерский кодекс чести утратил свои закрепленные в веках свойства и сместился в опасный крен, в тревожное положение нестабильности. Затем мало-помалу офицерство, похоже, нашло новую путеводную звезду, новую центральную точку во власти: вначале в своде «Правил» генерала Зеекта, потом в позиции Бенка в отношении флота и, наконец, в Гинденбурге, поскольку тот являлся президентом.
Но затем последовали дальнейшие сокрушительные удары. Человека, которого Гинденбург еще недавно называл «богемским капралом», он лично назначил канцлером. Вскоре после этого Гинденбург умер; Гитлер сменил его на посту, став главой рейха и его вооруженных сил; и что еще хуже, обязал Бломберга немедленно привести весь офицерский корпус к клятве верности лично фюреру. Совокупный эффект всего этого сделал абсолютно верным постулат, что при условии, что монархические традиции еще живы в офицерском корпусе, там мог возникнуть предательский образ, миф о фальшивой монархии.
Новая динамичная личность во главе народа, рейха и вермахта без труда добилась абсолютного повиновения во всем, что ей было нужно. В прошлом монархам всегда приносили клятву верности; теперь же ее приносили лично фюреру, и очень скоро случилось так, что его личность перекрыла собой все, включая и представление о чести, как индивидуальной, так и коллективной. Не существует других возможных объяснений того факта, что генерал Йодль (которого я назвал здесь как типичного из бессчетного числа старших офицеров и генералов) мог 13 мая 1945 года сказать такое: «Как солдат я подчинялся и верил, что моя честь требует от меня сохранять послушание, в котором я поклялся… Я провел эти пять лет, работая молча, несмотря на то что я часто полностью не соглашался и думал, что приказы, которые я получал, абсурдны и невозможны. Я понимал, что с весны 1942 года мы не могли выиграть войну…» Этот кодекс чести был полезным орудием для обучения офицеров их долгу при старой, настоящей монархии, но при фальшивой монархии, диктатуре, это было обречено на некое фальшивое же существование. В этом, в частности, заключалась трагедия высшего офицерства. Эта трагедия уходила корнями в ту же почву, что и они сами, но она держалась на взаимной связи исключительно враждебных обстоятельств – войны, ее последствий, а также двух революций.
Каждая революция до некоторой степени является брешью в цепи последовательности. Несмотря на гражданскую войну, такая страна, как Соединенные Штаты, преодолела эту брешь. Появился Вест-Пойнт, восхитительное военное училище, которое осталось верным традициям лояльности, уходившим в год его основания – 1802-й. Эта традиция сама основывалась на проекте, составленном в 1783 году генералом Фридрихом Вильгельмом фон Штейбеном, который когда-то был офицером при Фридрихе Великом, а позже стал гражданином Америки. Германский гость непременно поразится тому, что представление о чести в Вест-Пойнт нашло отражение в девизе училища: «Долг, честь, страна» – оборот почти прусского характера. На другом полюсе в совершенно иных условиях, чем в Германии, имело место нарушение традиции, посредством чего большевики в 1917 году разложили царскую армию. Мы слишком мало знаем о том, каким образом Красная армия справилась с возникшей впоследствии проблемой.
Что же до нашей соседки – Франции, чья история имела так много точек соприкосновения с нашей собственной историей, то мы можем припомнить, что в 1959 году ее старейший и наиболее уважаемый генерал Максим Вейган прочитал лекцию перед офицерами Высшей военной школы, в которой он передал свой большой практический и технический опыт и дал представление о мыслях и чувствах французских офицеров. По вопросу, который интересует нас, следующий отрывок кажется нам наиболее характерным: «Здесь следует четко провести черту между честью и тем, что может быть не более чем «вопросом чести», ибо в последнем всегда больше работает частичка чего-то личного, такая как привязанность человека или репутация, которую следует сохранять… По этой причине мне кажется, что для офицера прежде всего важно избегать приношения клятвы, которая привязывает его к человеку… Ибо из этого может возникнуть вопрос чести, который может вызвать конфликт с самой честью, притупить чувство абсолютного долга и терзать совесть». Именно такому трагическому искушению подверглись лидеры национал-социалистов и германский офицерский корпус. И это трагическое положение затрагивало в еще большей степени глубинные принципы германского государства.
Часть четвертая
Государство
Глава 20
Отношения с сувереном: «либерализм»
В 1920—1930-х годах появились два известных военных исследования. Одно из них – посмертная книга Клаузевица Vom Kriege («О войне»), а другая представляла собой труд сорокалетнего историка Леопольда Ранке, который рассматривал эту тему под углом зрения новой интерпретации военной истории, происходившей из Франции, а именно: что военные институты должны по своей природе отражать состояние гражданского общества. Для нас это может показаться очевидным; однако в его время логику политической истории нужно было еще распознать в путанице событий и убедиться, что она имеет под собой твердое основание. Состоятельность исторических исследований Ранке была показана на предыдущих страницах этой книги, и нигде она не проступает более отчетливо, чем в связи с офицерским кодексом чести, и прежде всего в деле дуэльных поединков, которое когда-то казалось столь важным. И все же условия, в которых эта проблема была задумана до Первой мировой войны, казалось, несли в себе непримиримый конфликт с легальными и конституциональными представлениями о государстве – государстве, которое становится более демократичным и которое в конечном итоге опирается, по крайней мере в теории, на христианские ценности и достоинство отдельного человека. До таких пределов, например, моральный конфликт, включающий индивидуума, совпадал с конфликтом, включавшим моральный характер государства. Один вырабатывался из другого, но время от времени весь комплекс претерпевал изменение аспектов.
Ознакомительная версия.
