Я помахал ему, уходящему через шлюзы в зиму, и надел наушники. Пробежал взглядом таблицы радарных профилей и действующих опознавательных сигналов. В пещере Альтамира на севере Испании наши палеолитические предки расписали каменный небосвод дивным созвездием звериных фигур. Исполненные в естественном цвете реалистичные изображения перенесли древних быков и вепрей, оленей, диких лошадей и волков в охотничьи угодья нетленного искусства.
Несколько тысяч лет спустя, в электронном неолите, я сидел в куда более глубокой пещере, охотясь на другой звериный круг в небесах. О Черной Даме говорить не буду. Нам все еще недоставало важнейших черт ее радарного профиля. Белый Кит капитана Ахава здесь тоже не актуален. Но заметь мы, что к нашим следам принюхивается русский медведь, нам было предписано тотчас кричать «ХАРЭ» по прямому проводу в САКЁВР, другими словами — в европейский штаб НАТО в Роканкуре под Парижем. Хотел Альфа Рома Экко — согласно фонетическому алфавиту.
Но пока что не было никаких причин кричать «волки!» (или «заяц!», если читать это сочетание букв как норвежское слово). Залитый неярким светом двенадцатидюймовый округлый стеклянный экран передо мной по-прежнему был пуст. Электроника жужжала. Вращающийся лучик индикатора кругового обзора свидетельствовал, что антенны РЛС наверху не дремлют, подчиненные воле электромотора. Одна из них позволяла определить курс и расстояние от станции. Радиовысотомер посылал свои импульсы на тридцать тысяч метров вверх, в стратосферу в зоне северного сияния, а концентрические радиоволны поискового локатора прощупывали весь горизонт.
Трехмерный результат можно было видеть на моих экранах. Скудный результат. Если не считать уходящих на запад, к Тромсу, рваных очертаний норвежского побережья, экраны были пусты. Вечерний рейс на Осло отменен, самолет спокойно ждал своей поры в Будё. На частотах гражданской авиации царила непривычная тишина. Мужественные и остроумные командиры экипажей не исполняли на шекспировском английском языке черный блюз для своих пассажиров и для диспетчеров в Бардуфоссе. Добавлю: на радость моим длинным антенным ушам.
Молчали и военные частоты. Обычно союзные корабли и самолеты не заходили дальше 24-го градуса восточной долготы. Чтобы напомнить о себе, норвежские военные самолеты раза два в году подлетали к границе, оставляя медленно тающий в небесах инверсионный след, и садились для заправки в Хёйбюктмуэне. Но сегодня погода не располагала к таким патриотическим демонстрациям.
Я оторвал взгляд от мерцающего стекла. Индикатор окружали панели и пульты с контактами, тумблерами, измерительными приборами. Электронные блоки со всеми своими приборами и шкалами группировались в шкафах возле индикаторов. Светящиеся ряды угловатых цифр вычеканивали данные о каждом сигнале, пробивающемся сквозь искусственные помехи в радиус действия РЛС. Все импульсы впитывались аппаратурой и в обработанном виде откладывались под металлическими черепами электронных мозгов. Оттуда им предстоял долгий путь до аналитических центров в Осло и в огромное компьютерное хозяйство Агентства национальной безопасности в Форт-Миде, штат Мэриленд, США.
За моей спиной послышался шум. Я выпрямился на стуле и посмотрел на дверь. В зал оперативного центра вошел мой коллега по радарному наведению, шифровальщик Лёэ Брурсон, Адольф Лёэ Брурсон, высоко ценимый, скажу без преувеличения, в широких кругах за умение расшифровывать мудреные коды. Ответив кивком на мой кивок, он сел у телефона и связался по прямому проводу с САКЕВРом. Об Адольфе Лёэ Брурсоне, который сейчас, разговаривая с Роканкуром, протянул вперед руки как бы для того, чтобы согреть ладони у одного из светящихся экранов, многое можно было порассказать. Если знать ключ к его коду. Как знал его я.
Мы вместе одолевали науку на курсах операторов РЛС в Грокаллене и в учебном центре забытого богом форта на востоке страны. Тренировались и совершенствовались в работе обычным ключом, сигнальными фонарями, на радиотелексе шифрованным и открытым текстом, в работе микрофоном, шифровке и дешифровке. Именно в двух последних областях Лёэ Брурсон обнаружил замечательную творческую фантазию.
Затем нас вместе направили в один из оперативных центров. После обычной проверки меня допустили в святая святых — подземелье с индикаторами, или, как в торжественных случаях любили выражаться наши начальники, к направленным на восток глазам и ушам свободы.
Итак, я сидел на РЛС и смотрел вдаль, куда доставал глаз свободы. Меж тем как великое светило дешифровки и шифровки Лёэ Брурсон слонялся, ничего не понимая, по улочкам военного городка над моей головой. Он понял лишь много позже.
Понял, когда обнаружилась горькая истина. Адольф Лёэ Брурсон был родом из города Свельген в губернии Согн-ог-Фьурдане, где отец его слыл одним из наиболее видных членов местной ячейки Христианско-народной партии. Вроде бы полный порядок. Так думает и Брурсон-младший. Да не так-то все просто на самом деле. Некогда Свельгенское отделение профсоюза химической промышленности, которое никто не назвал бы самым красным, избрало родителя будущего шифровальщика своим кассиром. И в одном профсоюзном издании вроде бы есть подлинная фотография, где старший Лёэ Брурсон, участвуя в рабочей демонстрации, держится за уголок красного знамени — на беду (как одно время казалось), во всяком случае, для одного из его потомков.
В силу серьезности вопроса, как говорится, проверка инстанциями возможной угрозы этого эпизода в предшествующем поколении для государственной безопасности неизбежно должна была стать и обширной, и продолжительной. Две, три, четыре недели Адольф Лёэ Брурсон, все больше недоумевая, разносил по разным канцеляриям несекретную почту. Наконец то ли из бункера Лэнгли, штат Виргиния, то ли из Форт-Мида, штат Мэриленд, то ли из САКЕВРа под Парижем, а может быть, из самой крепости Акерсхюс в Осло пришло заключение: Адольфа Лёэ Брурсона можно пускать под землю. Где он и пребывает на радость делу свободы.
* * *
Адольф уже закончил телефонные переговоры, когда я вынырнул из пучины воспоминаний и вновь сфокусировал на нем свой взгляд. Мои глаза успели свыкнуться с подземным северным сиянием, и я свободно отличал голубой цвет мундира от пастельно-бирюзовой стены за его спиной.
Однако Адольфу Лёэ Брурсону сейчас было не до пастельных оттенков. Он наклонился над экраном индикатора. Радар что-то засек. И я повернулся обратно на стуле.
Наконец-то признак жизни! Видимо, шторм обломал себе рога, не дойдя до Кольского полуострова. На экране было видно, что с Оленегорского аэродрома под Мурманском поднялся МиГ-16. Светящейся электронной стрелой он шел по дуге мимо полуострова Варангер и мыса Нордкин на почтительном расстоянии от норвежского воздушного пространства. Курс МиГа отвечал уже известному вектору, радарный профиль был тотчас опознан, проведена классификация по натовским таблицам, номер вылета запечатлен в мозгу ЭВМ.
Антенные уши фиксировали радиообмен самолет — земля. Было также слышно, как о чем-то болтают два танкиста. Наблюдатель-артиллерист передавал команды на батарею. Надводные и подводные суда слали на базу очередные доклады. Все было в норме, и вместе с целой армией других смиренных пещерных живописцев мы с Адольфом Лёэ Брурсоном соединяли нормальные элементы частой сетки кодов, частот, метафор и символов в огромный электронный портрет Неведомого По Ту Сторону Границы.
Картина получалась грозная, на холсте громоздились тактические ракеты, бомбардировщики дальнего действия, амфибии, самоходные орудия, полевые гаубицы, полки морской пехоты, вездеходы, минометы, полки ПВО, бронетранспортеры. Все это составляло норму, и на фоне электронного изображения этой нормы сразу бросилась бы в глаза любая сторонняя деталь.
Красная лампочка.
Красная лампочка замигала — сперва в моем подсознании, затем и на пульте рядом с индикатором. Она мигала возбужденно и ярко, и к ней присоединились другие. Что-то происходило. Я посмотрел на экран, но в электронном месиве под стеклом по-прежнему отражались только мое лицо и моя тревога.
И тут я увидел. Схватил, как говорится, на лету. Радар засек самолет. На экране передо мной возник крупный светящийся эхо-сигнал.
Он двигался с противоположной стороны, вдали от берега, но уже в пределах морской границы. Ясный, резко очерченный сигнал. Скорость не такая уж большая. 0,7 М — то есть около 540 английских миль в час. Но профиль на экране не отвечал ни одному из образцов на моей таблице. И высота была невероятно велика, в верхней четверти радиуса действия РЛС. Объект не ответил положенным кодом на запросы локатора и Адольфа Лёэ Брурсона. Он вообще не ответил. На экране ярко рисовался незнакомый профиль с огромным размахом крыльев. И цель уверенно выдерживала курс. Нет, это не мираж и не морок. Не метеозонд, не дирижабль и не спутник.
