Хотя Дарданелльская эпопея закончилась для Держав согласия, как это и должно было предполагать, полной тактической неудачей, все же необходимо заметить, что атака союзниками подступов к Константинополю со стороны Эгейского моря заставила турок начать стягивание в район столицы значительных сил, в общем, по-видимому, до 200 тысяч. Это сосредоточение естественно способствовало ослаблению турок в других районах и, таким образом, англичане и мы, русские, успели освободиться от возможности нового нападения на Египет и Кавказ. Впоследствии англичане сами стали подготавливаться ко вступлению в Палестину; в Месопотамии же они успели к ноябрю 1915 г. продвинуться почти до Багдада. В то же время отвлечение внимания турок от персидской границы содействовало в некоторой мере торжеству Держав согласия в Персии, примыкавшей своими восточными границами к Афганистану и Индии.
В декабре 1915 г. уволен с мундиром и пенсией. После Октябрьского переворота уехал на Юг России. Участник Белого движения; с октября 1918 г. в Одесском центре Добровольческой армии; с февраля 1919 г. – в резерве армии; с июля 1919 г. – в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР. В эмиграции с 1920 г.
3. Взаимоотношения Сербии и Болгарии. Черногория
Положение Турции стало значительно ухудшаться уже с весны 1915 г., и Германия тогда же стала чувствовать необходимость перенесения военных действий на Балканский театр, с целью оживления Турции и обеспечения удобного сообщения с Константинополем. Однако этому походу должна была предшествовать политическая подготовка и необходимость временного обезсилевания России, каковым целям и было посвящено все лето 1915 г.
Политическая подготовка Германии к походу на Балканы имела своей задачей привлечение к союзу Центральных держав Болгарии. Эта комбинация, которая справедливо в России полагалась противоестественной, стала, однако, возможной, вследствие австро-германских симпатий короля Фердинанда,[146] носившего звание царя болгар, и слепой вражды между Болгарией и Сербией, главным образом на почве влияния и владения Македонией. Все попытки дипломатов Держав согласия к образованию на Балканах блока из «христианских» государств с целью направления части сил этого блока против Австро-Венгрии (Румыния, Сербия и Черногория), части же против Турции (Болгария и Греция) не дали практических результатов. К концу 1914 г. французский министр иностранных дел пришел к твердому выводу, что Державы согласия должны изменить направление своей политики и попытаться использовать свой авторитет, приняв на свою ответственность решение вопросов, тормозивших соглашение.
Но как было разрешить македонскую проблему, являвшуюся для двух спорящих сторон – Сербии и Болгарии – неразрешимой?
В начале февраля 1915 г. в Париже происходили важные финансовые совещания министров трех главнейших Держав согласия. Участвовавший в этих совещаниях английский министр [Д.] Ллойд-Джордж[147] на одном из заседаний сделал совершенно неожиданное для других членов совещания предложение об отправке на Сербский фронт объединенного корпуса из войск Англии, России и Франции. Мере этой инициатором предложения, который был поддержан британским военным министром лордом Китченером, придавалось большое значение в смысле побуждения Греции, Румынии и Болгарии немедленно примкнуть к Державам согласия. В связи с предстоявшими атаками англо-французского флота Дарданелльских укреплений, англичане усматривали возможность достигнуть этим путем полного крушения Турции; в наступлении же союзного корпуса на Балканах с юга, совместно с сербской армией, они готовы были видеть возможность не только облегчить действия русских армий в Карпатах против Австро-Венгрии, но и оттянуть часть германских войск с Западного и Англо-французского фронта.
Французское министерство иностранных дел, руководимое Делькассе, в этой мере усмотрело благоприятный фактор, могущий способствовать осуществлению той политики, которую данный министр рекомендовал, взамен бесплодного искания добровольного соглашения между собой Балканских государств.
Предложение Ллойд-Джорджа вследствие этого было немедленно передано русским министром финансов П. Л. Барком[148] в Петроград, в адрес председателя Совета министров И. Л. Горемыкина. Однако оно не встретило сочувствия Великого князя Николая Николаевича. Последний находил, что состоявшееся в Париже совещание являлось некомпетентным для решения стратегических вопросов. При дальности расстояний и трудности сообщений войска союзников, отправленные на Балканский полуостров, могли бы там, в случае всегда возможной военной неудачи, оказаться в весьма тяжелом положении и только уронить авторитет Держав согласия, что было бы для них особенно опасно именно на Балканском полуострове. Лишь в целях некоторого нравственного содействия сербам и из-за нежелания нарушить согласие среди союзников, русский Верховный главнокомандующий изъявил согласие на отправку в состав сербской армии одного казачьего полка, который, вследствие дальнейших настояний союзников, Великий князь согласился еще усилить бригадой пехоты.
«По поводу ответа нашего Верховного главнокомандующего, – сообщал А. П. Извольский телеграммой от 11 февраля С. Д. Сазонову, – что он может уделить для операции лишь один казачий полк, в Лондоне было высказано предположение, что посылке более крупного отряда препятствует, видимо, недостаток в предметах вооружения, что может быть восполнено Англией и Францией». «Китченер убежден, – заключал русский посол в Париже, – что появление русских войск на Балканах тотчас увлечет болгар и окажет влияние на Румынию».
«Делькассе, – телеграфировал из Парижа дополнительно А. П. Извольский 15 февраля, – очень доволен полученным из Петрограда известием, что Верховный главнокомандующий сможет послать на Балканы пехотную бригаду и один казачий полк. В Лондоне ему удалось убедить Китченера послать дивизию, сверх четырех, обещанных Франции. Отсюда также пошлют дивизию с горной артиллерией. Таким образом, Делькассе считает, что вопрос о посылке войск на Балканы решен окончательно».
Однако затянувшаяся операция у Дарданелл и отсутствие достаточного количества войск не только для посылки на Сербский фронт, но и для сухопутного десанта на Галлиполийском полуострове, отодвинули эту новую отправку войск на Балканы на задний план, и на сей раз она не состоялась вовсе.
Явные стремления англичан захватывать новые районы действий, по-видимому, проистекали из существовавшего у них убеждения, что главный Англо-французский фронт (во Франции) уже насыщен вооруженными силами в достаточной степени и что поэтому дальнейшая подача английских войск на материк бесцельна. С этим мнением я встретился в личной беседе с английскими офицерами, прибывшими в Ставку в начале 1915 г. в свите генерала [А.] Пэджета.[149] Офицеры эти интересовались моей оценкой различных операционных направлений в пределах Балканского полуострова, и я указывал им, что, в случае активного привлечения на сторону Держав согласия Италии, приобретало бы особое значение действия англичан со стороны Далматинского побережья, в промежутке между итальянской и сербской армиями, в целях, во-первых, согласования наступления обеих названных армий и, во-вторых, направления общих усилий против Австро-Венгерской монархии, уже сильно поколебленной русскими победами над нею.
В конце мая неожиданно вновь оживила балканские переговоры новая позиция болгарского посланника в Париже Станчева.
– В то время, – говорил Станчев в беседе с А. П. Извольским, – когда до сих пор мне никогда не разрешалось говорить с французами о возможности выступления на их стороне Болгарии, ныне я получил предписание ознакомить Делькассе, неофициальным, правда, образом, с условиями, на которых Болгария готова тотчас присоединиться к союзниками. Условия эти: Македония, включая спорную полосу; Кавалла, Драма и Серес; возвращение Добруджи и линия Энос – Мидия.
Что могло послужить такой резкой перемены в политике болгарского правительства [В.] Радославова?[150] Дошел ли до последнего слух о предполагавшейся посылке на Балканы союзных войск? Произвело ли соответственное впечатление сведение о предстоящем присоединении Италии к Державам согласия, или действовало соображение о вероятной уступчивости этих держав, в виду неблагоприятно складывавшейся обстановки русских на Галичском фронте и англо-французов в Галлиполи. О тех или иных причинах можно было строить только догадки. Возможно, впрочем, еще одно предположение о недостаточной искренности заявления болгарского посланника в Париже, имевшего только целью пустить пробный шар для выяснения максимума возможных обещаний со стороны Держав согласия. По мнению бывшего русского посланника в Софии [А. А.] Савинского,[151] упоминание о спорной зоне было, во всяком случае, лишь средством запроса.
