Когда наши катера начали подбирать плавающих в воде, то некоторые из краснофлотцев не могли определить в темноте чьи катера наши или немецкие. Перед тем как быть поднятыми, спрашивали: “Чьи катера?”, предпочитая гибель в море фашистскому плену. Так, например, старшие краснофлотцы эсминца “Беспощадный” Громов и Корнеенко, приняв наш катер за немецкий, неоднократно отталкивались от его борта ногами и падали в воду, боясь попасть в плен. Их с трудом спасли. Не исключена возможность, что незначительная часть людей могла быть подобрана торпедными катерами противника, с которыми вел бой один из наших катеров МО.
Героически вели себя зенитчики. Ведя сильный огонь по противнику, зенитные орудия расстреляли все свои снаряды. Зенитным огнем кораблей сбили 6 самолетов противника».
Когда-то известный поэт фронтовик-черноморец Григорий Поженян написал строки, которые лучше всего характеризуют норму поведения наших моряков в критической ситуации:
Если радость на всех одна, на всех и беда одна.
В море встает за волной волна, а за стеной стена. Здесь у самой кромки бортов друга прикроет друг. Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг…
Увы, 6 октября 1943 года на фоне массового героизма и самопожертвования, взаимовыручки и настоящего товарищества произошел из ряда вон выходящий случай. И сегодня, узнавая о нем, адмиралы и офицеры буквально немеют, отказываясь верить услышанному. Многие из них советовали мне вообще не писать об этом случае, уж больно омерзителен он и гадок.
— Зачем ворошить былое? — говорили они мне. — Что было, то было. Нынешнему поколению знать обо всем ни к чему. Есть герои, и есть подвиги, вот на них и надо воспитывать молодежь!
Скажу честно, долгое время я и сам пребывал в сомнениях: стоит или нет писать о том, что я узнал. И все же я решился! Думаю, что все же пришло время, когда следует начать говорить правду, сколь горькой бы она ни была, называя при этом реальные фамилии. Каждый в конце концов должен отвечать за свои поступки не только перед Богом, но и перед потомками.
Чтобы меня не упрекнули в предвзятости или искажении фактов, процитирую. несколько абзацев политического донесения начальника политотдела эскадры Черноморского флота, сделанного сразу же по горячим следам происшедших событий: «По показаниям капитан-лейтенанта Телятникова, краснофлотцев Чопикян и Яхно, якобы командир эсминца “Способный” капитан 3 ранга Горшенин после гибели корабля застрелил несколько краснофлотцев, пытавшихся сесть в переполненную шлюпку, в которой находился Горшенин.
Со слов Чопикян и Яхно, дело происходило следующим образом. Когда эсминец “Способный” начал тонуть, то у его шлюпки-шестерки собралось много краснофлотцев. После спуска шлюпки в воду, в нее бросились все собравшиеся и затопили. Боясь попасть в водоворот тонувшего корабля и под его мачты, краснофлотцы бросили шлюпку и поплыли прочь от нее. Когда корабль утонул, все снова бросились к шлюпке, но поставить ее на киль, и вылить воду не могли, так как все сразу за нее хватались, и она тонула. В это время подплыл капитан 3 ранга Горшенин и как командир корабля приказал всем отплыть от шлюпки. После этого по его приказанию несколько краснофлотцев подплыли к шлюпке. Поставили ее на киль и подталкивая плечами, вылили из нее часть воды. Горшенин приказал краснофлотцу Яхно и еще двоим лезть в шлюпку и отливать воду. Когда вода была отлита, то Горшенин приказал Яхно и остальным оставить шлюпку, так как в нее будут посажены офицеры. В ответ на это комсомолец Яхно сказал: “Почему я должен сходить, если выкачивал воду”. Тогда Горшенин со словами «Много будешь разговаривать» выстрелил в него два раза из револьвера в грудь, но промахнулся, так как Яхно упал с банки. В это время офицеры и краснофлотцы стали забираться в шлюпку и заполнили ее. Вместе с краснофлотцами в шлюпку сели капитан-лейтенант Телятников, старший лейтенант Иевлев, капитан-лейтенант Орлов и некоторые другие. Последним в шлюпку сел капитан 3 ранга Горшенин. Шлюпка была переполнена. В ней было 36 человек. Вода доходила до банок. Несмотря на это Горшенин принял еще двух человек — краснофлотца Ботримова и еще одного, которые были обессилены. Больше принять на борт было невозможно. Плавающие хватались за борт, угрожая затопить шлюпку. Тогда старший помощник эсминца “Способный” капитан-лейтенант Орлов несколько раз выстрелил в воздух. В воздух стрелял и Горшенин. В это время к корме шлюпки подплыл краснофлотец Фоменко с лидера “Харьков” и попросил разрешения сесть в шлюпку Горшенин спросил у него, с какого он корабля. Узнав, что это краснофлотец с лидера “Харьков”, Горшенин не разрешил ему сесть в шлюпку, пригрозив, что в противном случае он будет стрелять. Краснофлотец Фоменко попросился вторично в шлюпку, заявив, что у него нет сил больше плавать. После этого, по заявлению краснофлотца Чопикян, якобы Горшенин выстрелил Фоменко в лоб и сказал: “Иди на дно морское, там тебе будет легче!” В это время к шлюпке подплыл краснофлотец Мнеух с лидера “Харьков” и тоже стал проситься в шлюпку. Горшенин спросил, с какого он корабля, узнав, что Мнеух с лидера “Харьков”, Горшенин якобы выстрелил в упор и убил его. Мнеух закричал “Прощайте товарищи! Умираю за Родину, за Сталина!” и утонул. Чопикян, Яхно и Телятников заявляют, что Горшенин в это время был в состоянии сильного опьянения. Сам Горшенин не отрицает того факта, что был пьян, так как перед оставлением корабля он выпил спирта, зная, что придется плавать в холодной воде.
Море было темное, поэтому даже находящимся вблизи трудно установить, когда и в кого стрелял капитан 3 ранга Горшенин.
Сам Горшенин и большинство находившихся в шлюпке отрицают факт стрельбы в людей.
Сейчас установить истину трудно, но, учитывая то, что Горшенин был в состоянии сильного опьянения и стремился в это время спасти шлюпку, переполненную людьми, вероятность стрельбы в людей не исключена.
Разговоры о том, что капитан 3 ранга Горшенин стрелял в людей, имеют место среди личного состава эскадры, что значительно скомпрометировало капитана 3 ранга Горшенина в глазах личного состава, поэтому желателен его перевод на другой флот».
В дополнение к этому могу сказать следующее. В свое время журнал «Морской сборник», в котором я служу, весьма тесно взаимодействовал с архивным управлением ФСБ РФ. Мы печатали их материалы, а они рассекречивали для нас некоторые старые документы. В одно из моих посещений хранилища мне показали несколько томов дела лидера «Харьков». Дело еще не было рассекречено, выписки из него делать тоже было нельзя, но полистать один том мне все-таки дали. Большую его часть занимали протоколы допросов оставшихся в живых матросов. При этом допрашивающий выяснял обстоятельства расстрела матросов сидевшими в шлюпке офицерами. В рассказах матросов все выглядело намного жестче и страшнее, чем описано в политдонесении. Во-первых, матросы говорили о гораздо большем количестве убитых, во-вторых, утверждали, что некоторые офицеры (видимо, те, которые «не видели» того, что творил сидевший рядом Горшенин) били подплывающих к шлюпке матросов веслами по голове, вследствие чего те тонули. В шлюпке сидели офицеры «Способного» и несколько офицеров с «Харькова». Находился в шлюпке и артиллерист «Харькова» старший лейтенант Сысоев — будущий командующий Черноморским флотом.
Я помню адмирала Сысоева, когда он в последние годы своей жизни приходил в ГШ ВМФ. Вот бы мне тогда расспросить его о тех далеких событиях! Но, увы, я тогда еще ни о чем не знал, а кроме этого, весьма сомневаюсь, что старый адмирал согласился бы рассказать мне что-то из того, о чем он, наверное, старался забыть всю свою жизнь. Именно мне довелось писать и некролог на адмирала Сысоева в «Красную Звезду»…
Вне всяких сомнений, адмирал Сысоев был достойный человек и настоящий флотоводец, это признают все ветераны ВМФ. Что касается документов о трагедии «Харькова», хранящихся в архиве ФСБ, то рано или поздно, но гриф секретности с них будет снят. Тогда можно будет посмотреть объяснительные всех, кто находился в шлюпке «Способного» вечером 6 октября 1943 года. Честно говоря, мне очень хочется, чтобы имя адмирала Сысоева осталось незапятнанным.
История зверств капитана 3-го ранга Горшенина в отношении рядовых матросов — весьма знаковая. Дело в том, что до сегодняшнего дня у нас принято говорить обо всех сражавшихся в годы Великой Отечественной войне только хорошо или не говорить вообще. Все попытки сказать правду о фактическом поведении в боях некоторых из участников войны встречаются в штыки. Это и понятно. Память о Великой войне священна для каждого из нас, так как каждая семья (в том числе и наша) принесла в той войне свою жертву на алтарь Отечества. Именно поэтому каждый из участников той страшной битвы для нас дорог, как дорога сама память о Великой Победе.
