Тех, кто не имел нужной специальности, заставляли таскать кирпич, возить тачки с песком и выполнять другую черную работу. Неспособных к выполнению и этой работы посылали в подвал плести веревки и канаты из утиля. Каждый должен был сплести в течение дня веревку определенной длины. В противном случае человека жестоко избивали.
Самую грязную работу, как правило, поручали священнослужителям или представителям гуманитарных профессий. Эти люди служили объектом издевательств со стороны эсэсовцев. Чем выше был уровень знаний и культуры человека, тем большее удовольствие получали эсэсовцы, низводя его до уровня животного.
Мишель много раз слышал от узников, что всех их ждет только смерть. Но Мишель был оптимистом и не принимал этих слов всерьез. Однако после нескольких недель пребывания в лагере он понял, что смерти не избежать. Вопрос состоял только в том, как оттянуть этот роковой исход. Помимо всего прочего, Мишель видел свой долг в том, чтобы продолжать борьбу и оставаться человеком.
Это была более трудная задача, чем сохранение жизни, и только люди с очень сильной волей оказались способными проявить тот героизм, который был необходим для достижения подобной цели.
Кроме Мишеля одним из немногих, сумевших справиться с трудной задачей, был журналист Луис Мартин Шофье. После войны он удивительно правдиво описал борьбу, которую вели люди, сохранившие чувство долга и не сдавшиеся, несмотря на все усилия противника сломить их дух и волю.
Книга, которую Шофье написал после войны, — «Человек и зверь» является не только лучшим произведением, рассказывающим о жизни узников лагеря смерти. Она — памятник силе и мужеству человека. Шофье писал:
«Одно из самых главных преступлений гитлеровцев состояло в том, что они стремились превратить людей в животных, убить в них чувство собственного достоинства…
Чудо состоит в том, что в условиях дикого разгула садизма люди не сдавались, сохраняли присутствие духа, несмотря на тяжелейшие физические испытания…»
На первом экземпляре книги «Человек и зверь», вышедшей ограниченным тиражом, автор собственной рукой написал, что книга посвящается Мишелю. Трудно представить себе более высокую оценку мужества нашего героя.
К весне 1945 года численность узников лагеря значительно уменьшилась. В последние месяцы многие умерли, а часть отправили в другие лагеря смерти. Датчане и норвежцы были репатриированы.
Лазарет лагеря опустел. Тяжелобольных отправили в Бельзен-Берген. Тех, кто еще мог передвигаться самостоятельно, посадили в вагоны и вывезли в неизвестном направлении. Позднее Мишель узнал, что после нескольких дней пути эшелон с больными из Нойенгамма прибыл в Гарделеген. Там заключенных заперли в хлеву. Затем эсэсовцы облили помещение бензином и подожгли его. Все люди погибли.
Однажды вечером в Нойенгамме услышали неподалеку звуки артиллерийской стрельбы. Можно было подумать, что линия фронта подходит вплотную к лагерю, но узники не были рады этому. Они считали, что им все равно не удастся спастись: эсэсовцы постараются своевременно вывезти их в другие лагеря смерти.
Утром двадцать тысяч заключенных, оставшихся в лагере, построили на центральной площади. Началось расформирование лагеря. Людей небольшими группами отправляли в самые различные районы Германии.
Группу, в которой оказался Мишель, повезли к железнодорожной станции и там погрузили в товарные вагоны, точно такие же, в которых Мишеля и многих его товарищей доставили в лагерь год назад из Компьена. Теперь, правда, в каждом вагоне было не сто, а сорок человек. Каждый вагон сопровождали два конвоира.
Эшелон направился к Гамбургу. Дверь вагона, в котором находился Мишель, была приоткрыта, и через щель заключенные видели, как вдоль дорог группами шли жители окрестных городов и селений с пожитками в руках. Они, видимо, хотели укрыться от налетов союзной авиации, подвергавшей усиленной бомбардировке объекты в Северо-Западной Германии.
Эшелон обогнул Гамбург с востока и остановился у небольшого причала на берегу канала. Позднее Мишель узнал, что этот канал вел к устью реки, что неподалеку от порта Любек.
У причала борт к борту стояли два грузовых судна. Узники вышли из вагонов, прошли через первое судно, под названием «Элменорст», и вступили на палубу другого — «Тильбек». Затем по узким трапам они спустились в нижний трюм, размещавшийся прямо над килем судна.
Мишель устроился у самого трапа перед выходом из трюма.
Мишель не знал точно, сколько времени провел он в трюме «Тильбека». Наверное, не меньше недели. В трюме все время было темно, и день не отличался от ночи. Верхний люк открывался только для передачи пищи.
Весь трюм, если не считать установленного в центре огромного бака, служившего отхожим местом, был заполнен людьми. Только немногим досталось место на ровном дне, остальным приходилось буквально балансировать на изогнутой поверхности корпуса судна.
Каждый раз, когда люк открывался для передачи пищи или для вызова заключенных на какую-то работу на палубе, Мишель поднимался по трапу вверх и проводил несколько мгновений на палубе. Правда, при этом Мишеля били, но ему все же удавалось вдохнуть свежего воздуха и даже найти немного воды, чтобы умыться.
Заключенные не строили никаких иллюзий относительно своей судьбы. Немцы, очевидно, не запрятали бы их сюда, если бы намеревались освободить. Ведь они могли бы сделать это и в лагере. Ходили слухи, что немцы уже не раз выводили в море суда с узниками лагерей, и эти суда исчезали.
Ежедневные вылазки на палубу позволили Мишелю установить, что судно все еще стоит у того самого причала, где они погружались. Второе судно ушло из порта.
Однажды утром люк трюма открыли, чтобы изъять и очистить бак с испражнениями. С палубы спустили четыре троса с крюками, которые зацепили за бак. В тот самый момент, когда бак был уже почти поднят на уровень палубы, один из тросов оборвался и все содержимое бака выплеснулось в трюм, на головы заключенным. Никто, конечно, и не подумал об уборке. Бак снова спустили, и люк трюма закрылся. С этого момента людям в трюме приходилось находиться по щиколотку в испражнениях. Большего издевательства нельзя было и придумать.
Несколько дней спустя до трюма слабым эхом донеслись звуки артиллерийской стрельбы.
На палубе послышался шум каких-то приготовлений, заскрипели лебедки, раздался глухой стук якорной цепи, и судно вздрогнуло. Вероятно, корабль готовился к отплытию.
В трюме воцарилась мертвая тишина. Каждый понимал, что настал решительный час. Вдруг в темноте раздался твердый голос Мишеля:
— Друзья, пришел наш черед отправиться в неизвестность. Все мы волнуемся. Должен признаться, что наши перспективы неутешительны. Не настал ли момент показать, на что мы способны?..
Мишель не успел договорить, как шум на палубе стих. Люди с тревогой смотрели на люк трюма. Неожиданно люк открылся, и кто-то по-немецки прокричал:
— Все, кто говорит по-французски, на палубу!
Никто не пошевельнулся. Видимо, от волнения люди не сразу уловили смысл услышанного. Команда прозвучала снова, на этот раз более резко.
— Они хотят, чтобы мы вышли наверх! — крикнул Мишель. — Все, кто говорит по-французски, быстрее на палубу!
Десятки людей устремились вверх по трапу. Мишель вышел одним из последних: он помогал ослабевшим подняться по крутой лестнице.
Судно по-прежнему стояло у причала. На верхней палубе собралось около двухсот заключенных — французы, бельгийцы, швейцарцы и датчане. Они по очереди подходили к столу, за которым сидела женщина в эсэсовской форме и записывала в толстую тетрадь фамилию, имя и место рождения каждого заключенного.
Никто не понимал, что затеяли гестаповцы. Однако пока опасаться было нечего. Совершенно неожиданно узники получили разрешение помыться у пожарной колонки.
День был теплый и солнечный. Мишель снял с себя грязную одежду и с удовольствием обтерся холодной водой. Он еще не мог поверить, что свобода близка.
Однако вскоре надежды заключенных на быстрое освобождение улетучились, ибо после окончания регистрации их снова загнали в трюм. Но теперь их поместили отдельно от остальных, в кормовом отсеке судна.
На следующее утро людей снова вывели на палубу. Теперь все сомнения отпали: был спущен трап, по которому всем предстояло сойти на берег. Надежды на спасение снова воскресли.
В конце причала заключенных ждала колонна грузовых автомобилей. Здесь уже не было эсэсовцев, и узниками распоряжалась какая-то военизированная охрана.
На грузовиках людей доставили к другому причалу у которого стояли два корабля торгового флота — «Магдалена» и «Лили Матессен». На мачтах судов реяли голубые флаги с золотым крестом.
