Ознакомительная версия.
– Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
* * *
Тоскую о несыгранных ролях. Прожить бы еще несколько жизней.
* * *
Сняли на телевидении. Я в ужасе: хлопочу мордой. Надо теперь учиться заново, как не надо.
* * *
Еще мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов, как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар, Константин Мелихан и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их поэтому тоже благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.
* * *
…Я не учу слова роли. Я запоминаю роль, когда уже живу жизнью человека, которого буду играть, и знаю о нем все, что может знать один человек о другом.
* * *
Я знаю, кого буду играть, а как – не знаю. Нужна основа, нужна задача – тогда можно импровизировать. Немыслимо одинаково сыграть даже десять спектаклей, не то что сто.
* * *
Одинаково играть не могу, даже если накануне хотела повторить найденное. Подличать штампами не умею. Когда приходится слушать интонации партнера как бы записанными на пластинку, хочется вскочить, удрать. Ненавижу разговоры о посторонних вещах. Перед выходом на сцену отвратительно волнуюсь. Начинаю играть спокойно перед тем, как спектакль снимают с репертуара.
* * *
…Всегда очень волнуюсь, как правило, на премьере проваливаюсь. Не бываю готова. Полное понимание роли иногда приходит тогда, когда спектакль снимают с репертуара. От спектакля к спектаклю продолжаю работать над ролью, продолжаю думать о роли, которую играю. Скоро будет шестьдесят лет, как я на сцене, а у меня только одно желание – громадное желание играть с артистами, у которых я могла бы еще учиться. И говорю это абсолютно искренне.
* * *
Когда же персонаж пьесы по жизни незнаком, непонятен, работа идет труднее.
Иногда образ возникает от внешнего представления, но внешнее всегда служит выражением внутренней сути.
* * *
Успех – глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой… Одной рукой щупает пульс, другой играет…
* * *
Успех – единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.
* * *
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:
– Муля! Не нервируй меня!
– Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.
Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:
– Простите, но я вас очень люблю.
* * *
Назойливая поклонница выпрашивает у Фаины Григорьевны номер ее телефона. На что та отвечает с изумлением в глазах:
– Милая, вы что, с ума сошли? Ну откуда я знаю свой телефон? Я же сама себе никогда не звоню.
* * *
После очередного спектакля, уже в гримерке, глядя на цветы, записки, письма, открытки, Раневская нередко замечала:
– Как много любви, а в аптеку сходить некому…
* * *
Есть же такие дураки, которые завидуют «известности». Врагу не пожелаю проклятой известности. В том, что вас все знают, все узнают, есть для меня что-то глубоко оскорбляющее, завидую безмятежной жизни любой маникюрши.
* * *
Этим ограничивается моя слава – «улицей», а начальство не признает. Все, как полагается в таких случаях.
* *` *
Я убила в себе червя тщеславия в одно мгновение, когда подумала, что у меня не будет ни славы Чаплина, ни славы Шаляпина, раз у меня нет их гения. И тут же успокоилась. Но когда ругнут – чуть ли не плачу. А похвалят – рада, но не больше, чем вкусному пирожному, не больше.
* * *
…Впервые в жизни получила ругательное анонимное письмо, а то я думала, что я такая дуся, что меня все обожают!!!
* * *
Раневская повторяла: «Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?»
* * *
Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..
* * *
Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
* * *
На улице, у театрального подъезда, после окончания спектакля. Муж, оборачиваясь к уныло плетущейся сзади жене:
– А все ты, блядь: «Пойдем в театр, пойдем в театр!» – Вот лучшая рецензия! – комментирует Раневская.
* * *
Режиссеры меня не любили, я платила им взаимностью. Исключением был Таиров, поверивший мне.
* * *
Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все как у людей.
* * *
Для меня загадка: как могли Великие актеры играть с любым дерьмом?…Я мученица, ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре – Голгофа. Хорошее начало для „Воспоминаний”».
* * *
У меня теперь «жизнь в искусстве» – когда читаю жизнь и творчество Станиславского в четырех томах. Театр? Его нет – есть пародия на театр. (1946 год)
* * *
Я сегодня играла очень плохо. Огорчилась перед спектаклем и не могла играть: мне сказали, что вымыли сцену для меня.
Думали порадовать, а я расстроена, потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле.
* * *
Я не учу слова роли. Я запоминаю роль, когда уже живу жизнью человека, которого буду играть, и знаю о нем все, что может знать один человек о другом.
* * *
Карикатурист Борис Ефимов в своей книге «Десять десятилетий» вспоминал:
– Когда мы выходили из зала после просмотра картины, сюжетом которой была довольно мутная история о кровосмесительной связи между братом и сестрой, кто-то спросил:
– Какое у вас впечатление, Фаина Георгиевна?
На что последовал ответ, целиком в духе Раневской:
– Впечатление, как будто наелась кошачьего дерьма.
* * *
Рина Зеленая заманила меня сниматься в «Подкидыше». Когда меня снимали, на улице Горького собралась толпа любопытных. У меня было ощущение, что я моюсь в бане, а туда привели экскурсию рабочих.
* * *
Снимаюсь в ерунде. Съемки похожи на каторгу. Сплошное унижение человеческого достоинства, а впереди провал, срам, если картина вылезет на экран.
Стараюсь припомнить, встречала ли в кино за 26 лет человекообразных? Пожалуй, один Черняк – умерший от порядочности. (1942 году)
* * *
Сняться в плохом фильме – все равно что плюнуть в вечность.
* * *
Деньги съедены, а позор остался. (О своих работах в кино)
* * *
Когда мне снится кошмар – это значит, я во сне снимаюсь в кино.
* * *
Ахматова мне говорила: «Вы великая актриса». Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа.
* * *
Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» – ничего о себе не знаю.
* * *
…Почему мои любимые роли: бандитка Манька из «Шторма», продувная Дунька из «Любови Яровой» и даже спекулянтка Марго из «Легкой жизни»? Может быть, в моих глубинах затаилась преступница? Или каждого вообще тянет к тому, чего в нем нет?
* * *
Старая харя не стала моей трагедией – в 22 года я уже гримировалась старухой, и привыкла, и полюбила старух моих в ролях.
А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!
* * *
Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод.
* * *
Теперь, в старости, я поняла, что «играть» ничего не надо.
* * *
Сегодняшний театр – торговая точка. Контора спектаклей… Это не театр, а дачный сортир. Так тошно кончать свою жизнь в сортире.
* * *
Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.
* * *
В театр хожу, как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие, ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!
* * *
В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.
* * *
Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам. Бедный, бедный К. С.
* * *
После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.
* * *
Что делать, когда надо действовать, надо напрягать нечеловеческие усилия без желания, а напротив, играя с отвращением непреодолимым, – почти все, над чем я тружусь всю мою жизнь?
* * *
Для меня каждый спектакль мой – очередная репетиция. Может быть, поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо – никогда.
* * *
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
* * *
Чтобы играть Раскольникова, нужно в себе умертвить обычного, земного, нужно стать над собой – нужно искать в себе Бога.
Ознакомительная версия.
