В это время для борьбы с налетчиками, а главное, с Ленькой Пантелеевым, в ГПУ была образована особая «ударная группа», в которую от милиции вошли сначала я и со мною агент, товарищ Давыдов, и два дня мы работали только вдвоем, причем успели в одной хазе накрыть сразу троих налетчиков. Дело было со стрельбой, но без убийства и ранения. Через два дня ГПУ дало еще сотрудников, и образовалась боевая группа. Работа закипела…
Главной ударной задачей было захватить и ликвидировать его банду. Более захватывающей, кипучей работы я не помню. Мы узнали все притоны и все квартиры, где бывает Ленька Пантелеев со своими товарищами. К этому времени он совсем обнаглел и, что для нас важно, начал пьянствовать. До своего ареста он был трезвенник, а значит, и зорче, и осторожнее, и всегда во всей силе. А теперь, если он и не бывал пьян как колода, то все же бывал в затмении. Это было в нашу пользу. Да и большая компания, что теснилась около него, и марухи, которых у него было достаточно, тоже приносили нам пользу. Среди такой компании оказались предатели. Одни из зависти, другие обиженные Ленькой, третьи — не поделившие с ним. Среди марух были брошенные, были ревнивые. И все они давали нам указания, так что, можно сказать, мы знали каждый шаг Леньки и шли по его пятам. Но и он знал, что мы о нем знаем, — и захватить его было нелегко.
Я работал пять дней в неделю, круглые сутки, не смыкая глаз. В день по нескольку раз выезжал на дело, по ночам ехал на свою работу — ловить и стеречь. Неразлучным спутником моим был кольт четырнадцатого калибра. И все товарищи так жили, при каждом деле рискуя получить пулю. Меня как-то миновали и пули врагов-бандитов, и всякая беда. Помню, однажды мы мчались на автомобиле, стремясь застать Леньку в одном из притонов, где его ждали. Перед этим мы были на месте только что совершенного налета и потеряли много времени. Теперь мы хотели наверстать потерянное, и вдруг на углу Комиссаровской и Мойки нам перерезала дорогу другая машина. Раздался треск, звон, и я вылетел из машины, как футбольный мяч, пролетел саженей десять и зарылся в кучу снега. Благодаря этому я остался невредимым, а мои товарищи все пострадали, и некоторые серьезно.
В другой раз я встретился с бандитом, когда он спускался с лестницы. Он сделал по мне два выстрела, но обе пули пролетели мимо. В этих опасностях есть особая прелесть, и кружат они голову сильнее вина, сильнее страсти»…
«Вот это да!.. — оторопел я, читая эти строки. — Опасности, и вдруг сильнее страсти!» Я, видимо, создал в своем воображении этакий штампованный, известный по художественной литературе и кино образ сыщика без страха и упрека. На первом месте, конечно, верность долгу, революционный порыв, пролетарская сознательность… Таким я видел поколение двадцатых. Словно безликие люди выстроены рядами, все как на подбор бравые, лихие, не боящиеся смерти… А оказывается, все далеко не так. Кондратьев искал опасные ситуации, находил в них прелесть. Мальчишество? Издержки романтики? Да, обыкновенными мальчишками со своими проказами, наивными убеждениями, юношеским максимализмом они и были. Мне встречались довольно странные документы, которые подтверждали мою версию — молодые сотрудники уголовного розыска боролись с нэпманами, но каким странным путем…
«Начальнику уголовного розыска Петрограда Л. Петржаку от ответственного дежурного по отделу, помощника инспектора Петра Громова.
РАПОРТ
Настоящим довожу до вашего сведения о нижеследующем. Около 23 часов поступило сообщение по телефону, что в ресторане «Скала», помещающемся на проспекте Нахимсона, агентами уголовного розыска первой бригады устроен дебош и стрельба.
На место выехал я, совместно с ответственным дежурным по гормилиции тов. Литвинским, агентами М. Ивановым и П. Юрским, где выяснилось, что в означенный ресторан пришли инспектор 1-й бригады Кондратьев, его помощник Свиридов, агенты Коробко и Тарасов, где произвели вскрытие опечатанного кабинета, в каковом 18 февраля произошло убийство путем самоповешения. Сотрудники милиции на месте составили акт, а по окончании работы в одном из кабинетов того же ресторана выпили несколько бутылок пива и, будучи в возбужденном состоянии, произвели два выстрела в самом кабинете.
Настоящий рапорт представляю в ваше распоряжение.
20.III.1924 г.
П. Громов».
Объяснение давал Коробко —
«…мы выпили несколько бутылок вина и дюжину пива. Этим мы хотели разорить буржуя-мироеда. Вину осознал полностью, выстрелы произвели непроизвольно, так как оружие оказалось неисправным…».
Вот такой произошел случай! Могло окончиться трагедией? Могло. Но, как мне кажется, в то время, в те дни, когда в милицию стреляли каждодневно, редко кто ставил пистолеты на предохранитель. На другой день провинившиеся, но непобедившие нэп, взяли бандита Двурцова и… были прощены. А с моих глаз спала пелена этакого наносного литературного героизма, непогрешимости, многоопытности. Я видел перед собой повзрослевших, но не выросших до конца мальчишек… Кондратьеву — двадцать шесть, Коробко — двадцать один, Тарасову и того меньше… Ах, как хотелось насолить нэпмапу, а насолили себе…
Итак, продолжаю повествование:
«Погоня за Ленькой продолжалась уже три недели. Неустанная, день за днем, а он, скрываясь от нас, продолжал свои налеты. Про его налеты сочиняли легенды, и они походили на страницы французских бульварных романов. Все последние налеты отличались особой наглостью, и некоторые сопровождались убийствами. В то же время мы успели его совсем окружить, и он походил на загнанного зверя, который мечется во все стороны. Мы узнавали один за другим его притоны и наконец заключили его в кольцо, закрыв все выходы девятнадцатью засадами. Накануне его конца мне чуть-чуть не попал в руки его главный товарищ Мишка Корявый. Дело было так: я узнал, что сестра Леньки живет на углу Столярного переулка и Екатерининского канала и что в эту ночь Ленька собирается быть у нее. Думая захватить его, я с товарищами из ударной группы приехал на эту квартиру, сестру Леньки заперли в задней комнате и устроили засаду.
Сидим, ждем. Вдруг звонок. Я пошел открыть. Смотрю — Мишка Корявый. Он тоже узнал и тотчас назад по лестнице. Я за ним. Он выбежал во двор и сразу выстрелил в меня, я ответил, и у нас началась перестрелка.
Он скрылся за кучей снега, и на него падал неровный свет качающегося фонаря. Я стал внизу лестницы за косяком двери. В какие-нибудь две-три минуты он расстрелял всю обойму, а я выпустил все заряды своего кольта. Потом он убежал, а я гнаться за ним не мог, потому что не мог оставить засады. Подоспей кто-нибудь на помощь, и он был бы захвачен. Впрочем, его захватили на следующий день на Можайской улице. Там тоже была засада. Ленька Пантелеев и Мишка Корявый не знали об этом и пришли для пьянства. Оба несли корзинки с питьем и закусками, но они не дошли до дверей, как наши агенты открыли по ним стрельбу.
Ленька был убит наповал. Мишка ранен. Их забрали…»
В этом месте я вынужден прервать рассказ Сергея Ивановича и дать необходимые пояснения. Видимо, из соображений секретности того времени Кондратьев ограничился скороговоркой. Однако материалы уголовного дела по обвинению бандитов, входящих в шайку Пантелеева, говорят об ином.
В ночь с 12 на 13 февраля 1923 года в засаде на Можайской улице сотрудников уголовного розыска не было. Там дежурили четверо молодых бойцов войск ГПУ, приданных на помощь милиции, среди которых был и семнадцатилетний чекист Иван Бусько.
Когда бандиты вошли в квартиру, Бусько, спрятавшись за входной дверью, наблюдал за ними. Ленька увидел военную форму и понял, что попался.
— В чем дело, товарищи? — произнес он, ставя на стол корзины с продуктами.
— Руки вверх! — последовала команда.
Пантелеев спешно выхватил из карманов кожана два пистолета и направил их на чекистов. Бусько, не раздумывая, вскинул винтовку, задев при этом прикладом дверь. Ленька обернулся, опешил — он не думал, что кто-то может находиться у него за спиной. Ловким приемом бойцы выбили у него из рук оружие и повалили Леньку на пол. В этот момент и грянул выстрел от входной двери. Лежащий на боку Пантелеев был убит первым же выстрелом. Пуля вошла в правую щеку и вышла, пробив левую височную кость. Старые фотографии из уголовного дела со всей очевидностью показывают — с бандитом было все кончено!
Продолжим чтение…
«…В эту же ночь в хазе на углу Сенной и Международного проспекта был арестован другой помощник Леньки — Сашка Пан, а там один за другим и вся шайка.
Банда Пантелеева была ликвидирована в одну ночь. Труп Леньки был выставлен для обозрения в мертвецком покое Обуховской больницы, и туда валом валил народ в течение трех дней. Естественно, все не могли его видеть, и долго еще наиболее наглые налеты приписывались ему, а иные более дерзкие налетчики назывались его именем.
