как Борисов подмигнул мне и скрылся за входной дверью. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с двумя билетами первого ряда.
— По блату? — поинтересовался я.
— Конечно, — засмеялся он.
Подошли грузовики, крытые брезентом. Первыми из них выскочили охранники с винтовками. За ними вылезли артисты с музыкальными инструментами, с какими-то тюками и чемоданами.
Сопровождаемые охранниками, они пошли в клуб с чёрного хода.
Проводив их взглядом, мы тоже пошли и сели на свои места. Публики было уже много, но первые ряды пустовали.
После второго звонка стали занимать и их. Приходили мужчины, в большинстве офицеры внутренних войск, с дамами в парадных платьях.
— Видал, трали-вали, что делается? — шепнул Борисов, показывая глазами на расфранчённую публику. — В Москве таких не увидишь.
Прозвенел третий звонок, но занавес был неподвижен.
В задних рядах волновались, хлопали, просили начинать концерт. Передние ряды соблюдали спокойствие.
Только когда в широком проходе появилась полная дама в длинном платье из чёрного бархата со сверкающей брошью на высокой груди, публика в передних рядах заволновалась и словно по команде повернулась к проходу. Дама шла, не обращая ни на кого внимания, придерживая на плече палантин из чернобурой лисы. Следом за ней шёл Антонов в военном парадном мундире.
В передних рядах мужчины вставали, приветствуя чету Антоновых. Антонов, удостоив немногих лёгким кивком головы, прошёл с женой в единственную ложу у сцены.
Как только они сели, занавес поднялся.
Конферансье, уже немолодой мужчина, густо напудренный, с подведёнными бровями, объявил программу концерта. Он с подъёмом, повысив голос, объявил о предстоящем выступлении на концерте знаменитости. Рассказав две-три смешные, но давно избитые истории, он объявил:
— Первый номер: русская пляска!
На сцену вихрем влетели до десятка пар в костюмах балетных деревенских парней и девушек. Девушки были сильно размалёваны. Но даже сквозь густой грим на их лицах были заметны бледность и усталость. Плясали пары старательно и слаженно, лихо оттопывали ногами, склоняли друг к другу головы, а затем подбрасывали их так, что спустившиеся на лоб волосы вихрем перекидывались на затылок.
После пляски молодой артист спел арию Ленского. Потом была показана сцена из оперетты «Свадьба в Малиновке». Публика смеялась, бурно аплодируя.
Наконец выступила знаменитость.
Конферансье не перечислял её артистических достоинств, но публика и так знала, что это бывшая заслуженная артистка, с успехом выступавшая в эстрадных концертах. Когда она вышла на сцену с высоко поднятой головой, придерживая рукой длинный шлейф прекрасного платья, в зале наступила абсолютная тишина.
Под аккомпанемент рояля она спела два цыганских романса и, поклонившись, вышла.
Гром аплодисментов и громовой бас Антонова заставили её выйти снова.
— «Костёр»! «Бродягу»! — кричала публика.
Артистка поклонилась и кивком головы пригласила подругу сесть за рояль. Она так же прекрасно исполнила «Костёр» и «Бродягу», после чего ушла со сцены и, несмотря на крики и аплодисменты, больше не выходила.
Было уже поздно, когда мы с Борисовым вернулись на его квартиру, а утром я с попутным самолётом, летевшим в Салехард, возвратился домой.
В Уренгое по-прежнему стояли наши утлые жилища — палатки, а между тем зима была уже не за горами. Времени до наступления холодов оставалось совсем мало.
Ниже от нас по реке заключённые строили в своей зоне бараки, а за зоной — дома для охраны и начальства. Буксир притащил туда из губы баржи с «рабсилой», строительными материалами и продовольствием. Привезли также тракторы и автомашины. У нас ничего этого не было — даже гвоздей.
Разгрузившись, пароход потащил караван снова в губу к лихтерам. Хоть Пур по ширине и не меньше Таза, но мелководный. Лихтеры не смогли войти даже в его устье, и теперь строители вынуждены были всё перегружать с них на баржи прямо на рейде.
Мы с Болотовым сидели в штабной палатке и гадали, как построить за два месяца жильё, чтобы разместить триста человек. От домов мы, правда, сразу же отказались и решили строить полуземлянки — это намного проще, да в них зимой и теплее. Но даже для полуземлянок нужен лес, нужны доски, тёс, стекло, гвозди и многое другое.
Я позвал Аладьина и Пономаренко, чтобы посоветоваться с ними.
— Материала достану сколько угодно, — не задумываясь, ответил Пономаренко.
— Что, опять в лагпункте корешей встретил? — улыбнулся Болотов.
— Хоть не корешей, но народ сюда прибыл на красотулечку, с ними можно дела делать. И в ЧОС 7 и в ЧТС 8 разбитные ребята, — хвалил Пономаренко. — Они мне обещали всё, даже автомашину могут достать, только в разобранном виде и без кузова. Но кузов мы можем и сами сделать. А этого барахла — гвоздей, стекла, толя, цемента и всего, что нам нужно, вот так могу достать. — И Пономаренко провёл ладонью по горлу.
— Хорошо, — согласился я. — Выписывайте заявки, и вместе пройдём к начальнику лагпункта.
— Зачем заявки? — возразил начальник базы. — Я так, без заявок, бесплатно всё получу.
Мы недоумевали, а он горячился, словно у него отнимали последний кусок хлеба.
— Мне так, за пол-литра, всё отпустят. Они столько потопили в губе при перегрузке в шторм, что наша заявка для них чепуха.
Он убеждал нас, прикладывая руки к груди, суетился, надеясь отстоять план своей «операции».
— Официально невозможно будет получить, — доказывал он. — Начальство закуражится, тогда всё пропало.
— Ладно, хватит, — прервал я его. — Деньги у нас есть, мы даже план не выполняем из-за того, что меньше тратим, чем намечено, а вы ещё хотите сэкономить.
Через день мы получили всё, что нам требовалось. Даже автомашину лагпункт нам выделил и катер «Ярославец» дал сроком на два месяца. Всё это мы оплатили через банк, чем повысили цифру, по которой плановики судят о выполнении нашего плана.
А Пономаренко всё же раздобыл «слева» циркулярную пилу, но пообещал мне её вернуть, как только закончит
