Протопопов. – Слушаюсь.
Председатель. …дабы Комиссия, выслушав ваше объяснение, имела суждение в дальнейшем о том, надлежит ли открыть предварительное следствие по поводу тех действий, которые вам могут быть инкриминируемы.
Протопопов. – Слушаюсь.
Председатель. – Так что юридическая сторона вам ясна?
Протопопов. – Совершенно ясна.
Председатель. – Так благоволите теперь дать ваше показание. В интересах сохранения времени, я должен вам в нескольких словах очертить схему этого показания, объяснения, по каким вопросам ждет от вас Комиссия, но это – рамки в видах вашего удобства и в интересах сохранения времени. Вам, конечно, если вы будете иметь объяснить что-либо Комиссии, принадлежит право расширить рамки вашего объяснения.
Протопопов. – Слушаюсь.
Председатель. – Я бы сказал, что вам надлежит объяснить Комиссии о тех обстоятельствах, при которых вы были назначены на пост министра внутренних дел, прежде всего руководствуясь, как канвой, историческим прохождением вами вашей деятельности. Значит вы попутно должны дать объяснение о ваших собственных действиях по тому основному моменту русской политической государственной жизни, которую вы знаете и мы знаем, но также попутно вы должны рассказать Комиссии о тех отношениях, в которые вы становились с высшими должностными лицами старого порядка, по поводу важных моментов государственной жизни прошлого режима. В частности, вами должно быть освещено ваше отношение к Государственной Думе, ваша поездка за границу, и затем ваша деятельность около события конца февраля настоящего года, который вам, по крайней мере в значительной мере, хорошо известен. Вот значит канва ваших объяснений, рамки. В этих пределах вам будут задаваться вопросы, на которые вы будете отвечать, но повторяю, если вы имеете чем-нибудь дополнить объяснение Комиссии, вы должны это сделать.
Протопопов. – Слушаюсь.
Председатель. – Вот после этого вы приступите к вашим объяснениям.
Протопопов. – Первый вопрос – каким образом я был назначен?
Председатель. – Да.
Протопопов. – Когда я вернулся из-за границы, то тогда я видел тогдашнего министра иностранных дел Сазонова, которому я рассказал все те замечательные происшествия, которые были с нами за границей: зачем я был оставлен, по просьбе Барка, в Лондоне, что заставило меня отстать от моих товарищей, по поводу русского займа. Затем я там же рассказал по поводу моей встречи в Стокгольме с г. Вартбургом. Весь мой рассказ показался интересным Сазонову, и он сказал, что было бы важно все это подробно рассказать государю, и затем, когда он поехал в Ставку, он, должно быть, доложил государю. Приехав обратно из Ставки, Сазонов написал мне письмо о том, что государь желает меня видеть, числа он мне не назначил и рекомендовал мне обратиться к Нератову, к своему товарищу, которого он оставил вместо себя. В это время он уехал в Финляндию, оказалось, вместо него назначен Штюрмер. Через некоторое время Штюрмер мне сказал, что государь меня вызывает в Ставку. Государь был очень ласков со мною. У меня был довольно долгий разговор с государем, в течение дня три раза и затем вечером, после обеда, он мне сказал: «А теперь мы поговорим». Я ему подробно говорил о еврейском вопросе…
Председатель. – Прежде, чем перейти к еврейскому вопросу, мне, и, вероятно, всей Комиссии хотелось бы, чтобы вы не скользили по поверхности; вы, конечно, знаете, какие вопросы нас интересуют: я просил бы вас остановить ваше внимание на этих основных вопросах. Вы говорите о мелких моментах, о переговорах со Штюрмером, что вы три раза говорили с государем, нам же интересны те обстоятельства и те влияния, которые вас привели к власти, будьте добры на это и опираться.
Протопопов. – Слушаюсь, я так и хотел. Так вот первая встреча была эта с государем. Вечером он был со мной очень ласков и сказал: «Мы успеем еще с вами поговорить».
Председатель. – Относительно еврейского вопроса?
Протопопов. – Да, потому что я его довольно широко поставил. Вот первая моя встреча с государем, при которой присутствовал Алексеев.
Председатель. – Простите, какой был повод для встречи с отрекшимся государем. Зачем вы были вызваны в Ставку?
Протопопов. – Я был вызван в Ставку для того, чтоб рассказать, как я был за границей, что там было замечательного. Я думаю, что о нашей поездке писали послы. Вероятно, это и послужило поводом, по крайней мере, это было сказано в письме Сазоновым, который писал, что государь желает меня видеть, срока не назначил, а о сроке надо спросить у Нератова.
Председатель. – Значит, вам указал на желание видеть вас в Ставке бывший министр, т.-е. тогда настоящий министр иностранных дел Сазонов?
Протопопов. – Да, у меня письмо есть, вероятно, оно цело, я много раз снимал копию с него, потому что оно мне было нужно, ибо меня сопровождала тяжелая атмосфера травли, которая началась с того, что мне хотелось издавать газету, и это – газета, которая первая заставила поднять против меня большую травлю, какой до этого я никогда не испытывал. Если я не обратил внимания на эту травлю, то только потому, что я был глубоко убежден, что дело это – дело хорошее.
Председатель. – То, что вы называете травлей, и ваша история о предположении издавать газету, это частные эпизоды, к которым мы вернемся впоследствии, а пока благоволите остаться в рамках общих, основных.
Протопопов. – После того, как я видел государя, он меня спросил, куда я еду, я сказал, что еду в Петроград, на том основании, что дела, которые без меня оставались здесь, а именно текстильный комитет, который я основал для снабжения одеждой армии, должны были притти в плохое состояние и, правда, пришли в состояние неладное. Тогда он говорит насчет одежды для армии: «Вероятно, это шло у вас хорошо, потому что я много слышал об этом». Я говорю: «Не хорошо, а было выработано 160.000 кв. арш. на одежду для армии». Потом я приехал в Петроград и пробыл недели полторы, две, я не помню точно сколько времени, а потом на короткий срок поехал к себе в деревню; затем из деревни я приехал обратно в Петроград и уже дорогой получил телеграмму о том, что мне предлагают пост министра. Я думал, что пост министра торговли и промышленности, и был этим очень счастлив, но оказалось, что не министром торговли, а министром внутренних дел. Когда, я сюда приехал, здесь я слышал об этом еще и еще раз. Слышал я у доктора Бадмаева. Есть такой доктор Бадмаев, у которого я лечился очень давно и, между прочим, я там видел несколько раз, может быть двенадцать или пятнадцать, Распутина. Я знал, что этот кружок осведомлен о предположениях, которые имеются, и действительно через некоторое время…
Председатель. – Почему вы знали, что этот кружок осведомлен?
Протопопов. – Потому что я на Распутина смотрел всегда, как на одного из влиятельных челядинцев…
Председатель. – Как?
Протопопов. – Челядинцев. Такие были люди, как, например, долго служившие при императоре Александре II, такие есть при дворе лица, которые являются влиятельными. Конечно, для меня не представляло секрета, что Распутин бывает часто при дворе и в курсе всего того, что там делается. А потом, когда я был министром внутренних дел, когда я видел его, я так себе и объяснял его влияние. Во-первых, это был не вполне нормальный, по моему мнению, человек, который действительно пользовался свойством особого взгляда; он мог на некоторых, в особенности женщин, влиять гипнотически, на маленьких тоже детей. Я лично, когда был назначен…
Председатель. – Вы опять скользите по поверхности. Ваши объяснения очень интересны, но после того, как вы изложите факты. Вы скользнули по поверхности ваших отношений к кружку Бадмаева. Вы вскользь упомянули, что вы у него лечились, вы действительно давно у него лечились, но вы его посещали не для лечения только.
Протопопов. – И для лечения.
Председатель. – Лечение нас не интересует, нас интересуют факты, касающиеся ваших отношений к кружку Бадмаева, и, значит, вопрос о назначении вашем министром внутренних дел, между прочим в этой связи.
Протопопов. – Я затрудняюсь указать факты, я фактов никаких не могу привести. Я видел там только несколько раз Распутина, раза четыре или пять встречался с ним там, но собственно Штюрмер уверял меня в том, что он меня предложил; но я впоследствии не доверял этому, потому что государь мне сказал, что я его личный выбор. Это он мне буквально сказал: «Вы мой личный выбор», это его слова. Даже на указе, который был, было написано: «Дай бог в добрый час». Он особенно подчеркивал, что он меня хотел на этом месте. Теперь хлопотал ли обо мне Распутин? Вероятно, да, потому что он меня всегда в лицо хвалил, а, во-вторых, я к нему относился так – вся та мерзость, что была там, весь тот вред, который этот человек сделал, я не мог приписывать лично ему. Это – паршивый кружок, который его окружал, безобразных, безнравственных людей, которые искали личных выгод, которые проталкивали через него грязные дела. Это мне казалось ужасным. Я ничего подобного не делал. Моя цель была ликвидировать, чтобы не было скандала, пьянства, чтобы кутежей было меньше и, если хотите, это было до известной степени достигнуто. Он мне сказал, что я из тех людей, которых должны слушать. Я должен сказать, что и Бадмаев просил Распутина бросить пьянство. Он никогда его не угощал; может быть, какая-нибудь мадера стояла на столе, но никаких толканий по этому пути не было. Я начал с того, что я был против него в 3-й Государственной Думе. Когда я его увидел? Первый раз я увидел его, когда был болен и шесть месяцев лежал больной у Бадмаева на Спасской, не мог встать с постели. Бадмаев привел ко мне Распутина. Я был сильно удивлен видеть этого человека. Я его представлял себе другим, с мягкими манерами. Я сам уроженец Нижегородской губ., и он мне напомнил нижегородского старообрядческого начетчика. Потом, смотрю, неглупый человек, но не в полном рассудке, с серыми проницательными глазами.
