Ознакомительная версия.
За что же тогда столь высокая награда?
Видимо, кто-то был очень заинтересован в том, чтобы именно Курчатов получил премию имени Сталина.
Но кто?
И зачем?
Из всех, кто имел отношение к той наградной истории, самым заинтересованным лицом был, пожалуй, А.Ф. Иоффе. Как вице-президент Академии наук он входил в узкий круг людей, занимавшихся выдвижением кандидатов на Сталинские премии. И ещё, как мы помним, он очень резко осуждал переход Алиханова под «крыло» Капицы.
Кто знает, может быть, желая «наказать» строптивого члена-корреспондента за его «измену» делу ЛФТИ, Абрам Фёдорович и решил продемонстрировать Алиханову, какой престижнейшей награды он лишился? И выдвинул на соискание Сталинской премии (да ещё первой степени!) кандидатуру человека, который к «изобретению метода размагничивания кораблей» не имел никакого отношения.
Есть ещё одно обстоятельство, как-то проясняющее причину выдвижения Курчатова на получение Сталинской премии. Оно — в воспоминаниях академика Михаила Александровича Садовского. О первых месяцах войны, проведённых в Казани, там сказано следующее:
«Абрам Фёдорович в тот период сунул меня в отдел специальных работ Президиума Академии наук, назначение которого состояло в обеспечении связи армии с наукой. Не видя особенного энтузиазма с моей стороны, Абрам Фёдорович утешал меня тем, что я всегда могу отвести душу в поздних и ночных разговорах с ним о физике.
Во время одного из таких разговоров Абрам Фёдорович и сказал мне, что принял чрезвычайно важное решение о своём преемнике на посту директора Физико-технического института, любимого своего детища. Он говорил, что для него это было одним из важнейших решений в жизни. И лишь сейчас он спокоен за будущее.
Признаться, когда я услышал, что его выбор пал на Игоря Васильевича, я несколько удивился. Заметив это, Абрам Фёдорович задумался, а потом сказал, что в Игоре Васильевиче собран весь комплекс качеств, необходимых руководителю такого нового научного учреждения, как Физико-технический: он широко понимает задачи науки, отлично разбирается в технических проблемах и, как никто, умеет вовлечь, заинтересовать участников своего дела. Кроме того, он понимает возможности каждого и умеет правильно выбрать для них наиболее подходящую роль».
Иоффе, видимо, был абсолютно уверен в том, что академиком Курчатов никогда не станет. Поэтому статус сталинского лауреата в тот момент, когда встанет вопрос о назначении нового директора ЛФТИ, мог оказаться решающим. И Абрам Фёдорович вписал фамилию Курчатова в список кандидатов на самую престижную советскую премию.
Требуются специалисты по расщеплению
Итак, война, полыхавшая на западе страны и стремительно приближавшаяся к её столице, резко отодвинула в сторону всё, что имело отношение к атомному ядру.
«Но это направление не за, были, — вспоминал А.П. Александров. — Оно даже фигурировало в планах работ Физико-технического института на военный период. Я читал, своими глазами читал какой-то план, где было надписано: «Работы по атомной бомбе». Прямо так и было написано. Но этот план не был никак утверждён».
Причины подобного «неутверждения» понять не сложно. Учёные, эвакуированные в Казань, занимались только тем, что имело отношение к обороне. «Всё для фронта, всё для победы!» — этот лозунг был в ту пору определяющим.
Лишь одно ведомство страны Советов продолжало проявлять к «проблемеурана» неослабевающий интерес — военная разведка.
20 сентября 1941 года в Москву от резидента из Лондона поступило очередное агентурное донесение:
«… о состоявшемся 16.IX.41 г. совещании Комитета по урану…
На совещании было сообщено следующее.
Урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет.
Комитетом начальников штабов на своём совещании, состоявшемся 20.IX.41 г., было вынесено решение о немедленном начале строительства в Англии завода для изготовления урановых бомб».
А 4 октября из Лондона в Москву был отправлен секретный доклад британского Уранового комитета, составленный для кабинета министров.
19 октября 1941 года начальник 4-го спецотдела НКВД СССР Валентин Александрович Кравченко передал народному комиссару внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии записку, в которой говорилось, что полученные советской стороной разведданные…
«… представляют безусловный интерес как свидетельство большой работы, проводимой в Англии в области использования атомной энергии урана для военных целей».
Чекист Кравченко (кстати, имевший высшее техническое образование — окончил Одесский институт инженеров связи) предлагал наркому:
«Имея в виду исключительное значение успешного решения проблемы практического использования атомной энергии (проблемы, над которой работают в течение десятков лет крупнейшие учёные мира), считал бы необходимым:
1) поручить заграничной агентуре 1-го Управления НКВД СССР собрать конкретные проверенные материалы относительно постройки аппаратуры и опытного завода по производству урановых бомб;
2) создать при ГКО СССР специальную комиссию из числа крупных учёных СССР, работающих в области расщепления атомного ядра, которой поручить представить соображения о возможности проведения в СССР работ по использованию атомной энергии для военных целей.
Вопросами расщепления атомного ядра в СССР занимались: академик Капица — Академия наук СССР, академик Скобельцын — Ленинградский физический институт и профессор Слуцкий — Харьковский физический институт».
Последний абзац приводимого документа свидетельствует о том, что в вопросах «расщепления атомного ядра» начальник 4-го спецотдела НКВД большим специалистом не был. Потому и причислил к главным атомным «расщепителям» страны Советов учёных, впрямую ядерными делами (к тому моменту, во всяком случае) не занимавшихся.
Пётр Леонидович Капица, как мы знаем, к работам по атомной тематике отношения не имел. Дмитрий Владимирович Скобельцын был тогда ещё членом-корреспондентом, а не академиком, и его научные интересы находились тоже вдали от урановых проблем. Профессор Абрам Александрович Слуцкин (а не Слуцкий!) заведовал сектором электромагнитных колебаний в УФТИ и расщеплением атомных ядер не занимался.
Институты, в которых работали Скобельцын и Слуцкин, тоже названы не совсем правильно.
Берия с присланной ему запиской ознакомился. И распорядился составить проект письма Сталину.
Письмо подготовили. Оно начиналось с фразы, призванной сразу же заинтересовать вождя:
«В 1939 году во Франции, Англии, США и Германии развернулась интенсивная научно-исследовательская работа по разработке метода применения урана для новых взрывчатых веществ. Эти работы ведутся в условиях большой секретности».
К письму были приложены «совершенно секретные материалы, полученные НКВД СССР из Англии агентурным путём». Из них следовало, что…
«… английский Военный кабинет, учитывая возможность успешного разрешения этой задачи Германией, уделяет большое внимание проблеме использования энергии урана для военных целей».
Письмо завершалось двумя пунктами, взятыми из записки Кравченко. Их слегка подредактировали, и теперь они выглядели так:
«… было бы целесообразно:
1. Проработать вопрос о создании научно-технического органа при Государственном комитете обороны СССР из авторитетных лиц для планирования, изучения и направления работ всех учёных, научно-исследовательских организаций СССР, занимающихся вопросами атомной энергии урана.
2. Обеспечить секретное ознакомление с материалами НКВД СССР по урану видных специалистов с целью дачи оценки и соответствующего использования этих материалов».
Далее перечислялись всё те же «специалисты»: академик Капица, академик Скобельцын и профессор Слуцкий.
Итак, проект письма был готов. Однако время, для того чтобы ознакомиться с ним, было самым неподходящим — немцы приближались к Москве, правительственные учреждения, заводы и фабрики спешно эвакуировались в тыл. В середине октября из самой советской столицы началось паническое бегство.
Поэтому ознакомление Сталина с секретной «атомной» информацией было решено отложить до лучших времён.
Но какие-то консультации с учёными были, видимо, всё же проведены. Например, с тем же Капицей, одним из трёх «видных специалистов» по атомному ядру. Ему вполне могли показать агентурные сводки и попросить прокомментировать их.
Ознакомительная версия.
