— Что же ты делаешь?
— Пробую, не горячий ли хлеб: чтобы Маша не обожгла себе ротика.
Я думаю, такому лукавству мог бы позавидовать любой иезуит.
Двухлетняя Зоя не хочет, чтобы дети, пришедшие в гости, играли ее игрушками. Ради этого она прибегает к таким измышлениям:
— Куклу нельзя трогать: кукла больна. Мишку тоже нельзя: он кусается.
Откуда в ней это лукавство? Растет она в очень правдивой семье, не выносящей никакого криводушия.
А совсем недавно та же Зоя, уже достигшая четырехлетнего возраста, громко за столом произнесла непонятную фразу, услышанную ею по радио:
— Антифашистская демонстрация в Греции.
— Что это, по-твоему, значит? — спросила у нее удивленная тетка.
Вместо того чтобы откровенно признаться, что вся фраза недоступна ее пониманию, Зоя уличает в непонимании тетку:
— Ты не знаешь, что это значит? Папа, да объясни ты ей, пожалуйста, а то мне стыдно, что она не знает.
Родители запретили Ирочке просить у посторонних людей угощения. Ирочка пришла к соседям в гости. Стол еще не накрыт. Ирочка с невиннейшим видом:
— Когда я была у вас в прошлый раз, вы угощали меня конфетами.
IX. ПРОДОЛЖАЮ ПРИСЛУШИВАТЬСЯ
В виде дополнения к настоящей главе привожу без всяких комментариев пестрые записи о речах и поступках детей, сделанные мною и моими друзьями главным образом в последнее время.
Надеюсь, что внимательный читатель и сам прокомментирует их — на основе предыдущего текста.
Сенсационные открытия:
— Папа, ты знаешь, оказывается: у лошадей нет рогов!
— Мама, ведь правда, домовых нет, а есть только домоуправы?
— Володя, знаешь: у петуха нос — это рот!
— Знаешь, папа, у всех зверей спина наверху, а живот внизу!
— А плохо быть птичкой: захочешь поцеловать маму — и уклюнешь ее.
— Когда конфету держишь во рту, она вкусная. А когда в руке невкусная.
— А из замужа обратно выйти можно?
— Вовка меня по-деревянному сегодня обозвал.
— Как это?
— Он сказал: сучка.
Люда Плеханова трех лет:
— А мы по радио слушали песню кувшини!
Люда спутала кувшин и графин, — то была ария графини из «Пиковой дамы».
— Я спала, а баба ушла, а тут такой крик стоял…
— Кто же кричал?
— Да я.
— Лена, куда ты! Постой! Не надо показывать собачке, что ты ее боишься.
Лена, убегая:
— А зачем я ей буду врать, если я ее и вправду боюсь?
— Юбка — это когда две ноги в одну штанину.
О портрете Гончарова:
— Он уже умер, да? А кто же теперь его заместитель?
Жена филолога ласкает четырехлетнего сына:
— Ах ты, мусенька, дусенька, пусенька.
Сын:
— Мама, не кривляй русский язык!
— Это не настольная игра, а настульная. Ведь я же играю не на столе, а на стуле.
Отсидела ногу.
— У меня в ножке боржом!
— Как же ты упал с кровати?
— А я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу: меня там нет.
Неистребимая страсть к похвальбе.
— А мой папа храпеть умеет!
— А у нас на даче столько пыли!
Соседский Саша так гордился живущими в его постели клопами, что пятилетний Антоша Иванов (с которым мы уже познакомились на предыдущих страницах) заплакал от зависти:
— Хочу, чтобы у меня были клопы!
— Вот ты говоришь — чудес не бывает. А разве это не чудесо, что вишни в одну ночь зацвели?
— Звезды очень далеко. Так откуда же люди знают, как их зовут?
— Рыба мрыть (умирать) не умеет; у нее головы нету. Только глаза на животе и хвост.
— Как рубану человека!
— Как же это можно рубануть человека?
— Не человека — буржуя!
— Тетенька, вы очень красивая.
— Да что же во мне красивого?
— Очки и тюбетейка.
— …Жили-были царь и царица, а у них был маленький царёныш.
— Кто красивее — папа или мама?
— Не буду вам отвечать, потому что не хочу обижать маму.
— Достань мне луну, хоть надкушенную!
— У нас бабушка в деревне всех петушков перерезала. Пусть теперь сама яйца несет.
— Папа, какие милиционеры смешные! Он мне говорил вы, как будто меня несколько!
Впрочем, дети очень скоро научаются понимать, что слово «вы», обращенное к одному лицу, знаменует собою учтивость.
— Нинка выдра, выдра, выдра! — кричит пятилетняя Маша.
Ее сверстнице Клаве такое ругательство кажется слишком уж вежливым.
— Надо не выдра, а тыдра, — поучает она.
— Тыдра, тыдра, тыдра! — дружно кричат они обе.
Нина не выдерживает и в слезах убегает.
Вырвали зуб.
— Пусть он теперь у врача в банке болит!
Нормы поведения, внушаемые взрослыми детям, воспринимаются детьми как универсальные правила, равно обязательные для детей и животных.
— Бабушка, смотри, какие утки глупые — сырую воду пьют из лужи!
Девочка, живущая на юге, угощает виноградом козу и все время кричит ей:
— Плюнь косточку!
Мы уже видели, что малый ребенок далеко не всегда отличает вещь от того слова, которым эта вещь обозначена.
То же происходит и с рисунками: изображенные на них существа воспринимаются ребенком как живые.
Владику было полтора года. Ему прочитали басню «Ворона и Лисица» и показали иллюстрацию к ней. Он пожалел несчастную ворону, которая осталась без сыра. Когда через две-три недели к завтраку был подан голландский сыр любимое лакомство Владика, — он побежал за книжкой, отыскал тот рисунок, где изображена ворона с открытым клювом, и, тыча вороне сыр, стал приговаривать:
— На, ворона, кушай сыр, кушай!
В детском саду воспитатель показывает детям картинку. На картинке изображен мальчуган, который убегает от разъяренного гуся; вдали домик, окруженный деревьями.
Пятилетняя девочка берет указку и сильно стучит по домику.
— Я стучу, — поясняет она, — чтобы мальчику скорее открыли, а то его гусь укусит.
В другой раз воспитатель показал тем же детям картинку, на которой нарисована спящая женщина, а рядом ее дочь, вся в слезах: играя, она поцарапала руку.
Девочка, всмотревшись в картинку, начинает тыкать указкой в спящую:
— Мама, просыпайся: жалко девочку.
Двухлетней Кате очень понравилась картинка, изображавшая козликов на зеленой лужайке. Она стала тянуть маму за руку:
— Пойдем туда в картинку, к козликам!
Наташа принесла в детский сад корейскую сказку «Ласточка».
В книге есть картинка: к птичьему гнезду подбирается злая змея.
Увидев картинку, приятель Наташи, пятилетний Валерка, набросился на змею с кулаками.
— Не бей! — закричала Наташа. — Я уже побила ее дома.
На картинке нарисован бегемот, бегущий за мишкой. Трехлетняя Саша прикрыла медведя ладонью, чтобы бегемот его не догнал.
Глядя на лысого:
— Почему у тебя так много лица?
Увидел в Зоопарке полосатую зебру:
— Лошадь в тельняшке.
Сережа Сосинский с философским уклоном ума:
— Когда я сплю, мне кажется, что меня нигде нет: ни в одной постели, ни даже в комнате. Где я тогда, мама?
— Мама, а можно спать назад?
— Как — назад?
— Утром уснуть и проснуться вчера вечером?
Сын учителя, пятилетний Валерий:
— Пушкин сейчас живет?
— Нет.
— А Толстой?
— Нет.
— А живые писатели бывают?
— Бывают.
— А их кто-нибудь видел?
Это напомнило мне один эпизод, приключившийся лет тридцать назад. Меня знакомят с пятилетней Ириной.
— Это, Ирочка, писатель Чуковский.
Та спрятала руки за спину и засмеялась, как человек, хорошо понимающий шутку.
— Чуковский давно умер.
Когда же меня пригласили к столу, она окончательно уличила меня в самозванстве:
— Ага! Разве писатели кушают?
В автобусе мальчик четырех лет сидит на руках у отца. Входит женщина. Мальчик, желая быть вежливым, вскакивает с отцовских колен:
— Садитесь, пожалуйста!
В заключение — несколько примеров того, как своеобразно отражаются в детских умах количественные отношения вещей.
Математический спор двух четырехлетних соперников:
— Я на четвереньках умею.
— А я на пятереньках.
— А я на шестереньках.
— А я на семереньках.
— А я…
К счастью, дальше семи они не умели считать. Дошли бы до тысячеренек.
Кот стоит на четвереньках,
А Наташа на двуеньках.
Трехлетняя Анка.
— А я двумями ногами могу прыгать!
У Эрны и Таты три чашки. Разделить их поровну никак невозможно. Та, кому во время игры достается одна чашка, страдает от зависти, плачет, а та, у кого их две, важничает и дразнит страдалицу.
Вдруг Эрну перед игрой осеняет:
