Ознакомительная версия.
Игорь Баринов, автор диссертации об оккупационном режиме нацистов на Украине, справедливо указал на то, что спланированный голод «вызвал массовые вспышки инфекционных заболеваний, в ряде мест переросших в эпидемии. Так, зимой 1941/42 гг. эпидемия сыпного тифа охватила Донбасс, Днепропетровск и Кривой Рог. В целом за время оккупации по сравнению с довоенным уровнем в 15 раз увеличилась заболеваемость сыпным тифом и 18 раз – дифтеритом»[442]. Как поясняет учёный, «доступ к медицинскому обслуживанию по указу рейхскомиссара Коха от 1 мая 1942 г. имели только лица, работавшие на рейх, причём зачастую оно было платным: так, цена обычной перевязки доходила до 40 карбованцев. Ситуацию усугубляли и карательные действия ведомств Гиммлера по отношению к заболевшим. СД уничтожала больных прямо в больницах, а те, кто успевал скрыться, только способствовали распространению инфекционных заболеваний». Таким образом нацистская верхушка готовила почву для колонизации Украины. В меморандуме штаба «Восток» в июне 1942-го уже прозвучал леденящий кровь эвфемизм: в отношении населения Украины предпочтительна «не эвакуация, а замена»[443].
Но ещё более радикальная «замена», в соответствии с майскими решениями «Ольденбурга», планировалась для населения крупных городов так называемой «лесистой зоны». Первым из них на пути вермахта был город на Неве.
Как ни странно, связь блокады Ленинграда с общей национал-социалистической политикой уничтожения исследована мало. Среди историков, которые занимаются вопросами нацистского геноцида, есть относительный консенсус о том, что «уничтожение путём блокады мирного населения Ленинграда изначально было запланировано нацистами»[444]. Однако даже автор этой цитаты Александр Дюков не проводил прямой связи между весенними документами хозяйственного штаба «Ольденбург» и теми директивами, которые получала группа армий «Север» от ОКВ и ОКХ с июля по октябрь 1941 года.
На наш взгляд, любой разговор о трагедии Ленинграда стоит начинать с того, что продовольственную блокаду города на Неве программировало распоряжение Бакке – Томаса от 23 мая 1941 года. Менее чем через месяц, 16 июня, штаб военно-экономического планирования исторг из бюрократического чрева документ, в котором о будущей судьбе Северной столицы СССР говорилось с помощью прозрачного эвфемизма:
«Особые условия в великорусском Ленинграде, городе, который весьма трудно прокормить, с его ценными верфями и близлежащей алюминиевой промышленностью, требуют особых мероприятий, которые будут предприняты своевременно»[445].
В этой цитате особенно красноречивы слова «который весьма трудно прокормить». А про особые мероприятия более откровенно сказал сам Гитлер на совещании с военными 8 июля. В этот день Франц Гальдер, как обычно бесстрастно, записал в своём дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае потом мы будем вынуждены кормить в течение зимы… Это будет народное бедствие, которое лишит центров не только большевиков, но и московитов (русских) вообще». 16 июля Гальдер вновь отметил желание фюрера «сровнять Ленинград с землёй»[446].
Таким образом, хотя военный план «Барбаросса» и подразумевал взятие Ленинграда, из приведённых цитат видно, что Гитлер скорее подразумевал под этим его уничтожение, что не противоречило логике плана Бакке, главный смысл которого – отнять пропитание у местных жителей в пользу немцев. На то, что фюрер изначально следовал предначертаниям статс-секретаря министерства продовольствия и планировал очищать территории с помощью голода, указывает следующий факт: уже 15 июля ОКХ сообщило в штаб группы армий «Север» о задаче не брать Ленинград, а пока блокировать его. Командующий группой армий фельдмаршал Вильгельм фон Лееб отметил в дневнике 26 июля: «Ленинград не должен быть взят, его следует только окружить»[447].
Для Лееба, человека консервативных взглядов, окружение подавалось как рациональный способ измором принудить город к капитуляции. Поэтому в самой группе армий долгое время рассматривался вариант, что вермахт войдёт в Ленинград, и даже разрабатывались детали его оккупации.
28 августа, когда немцы оказались близки к тому, чтобы блокировать Ленинград с суши, ОКХ отдало приказ пресекать попытки населения прорваться сквозь кольцо, пока ещё неполное. 1 сентября Кейтель сообщил фон Леебу, что кормить гражданское население города Германия не может, хотя сам он знал об этом уже давно. А уже спустя четыре дня Гитлер к неудовольствию Лееба санкционировал переброску части войск из-под Ленинграда в группу армий «Центр» для наступления на Москву. Положение вермахта на севере и так казалось фюреру достаточным для его намерений: спустя три дня немцы взяли Шлиссельбург и замкнули сухопутную блокаду. В этот период планы относительно ленинградцев стали уже окончательно явными: Лееб их не оспорил. Наоборот, 11 сентября командующий 18-й армией Георг фон Кюхлер запросил у командования группы армий информацию, как войска будут снабжать горожан после капитуляции, и получил ответ: «Это абсолютно не предусмотрено. Группа армий “Север” не заинтересована кормить целый город всю зиму»[448]. Принципиальный Кюхлер с этим не смирился и внёс предложение направить в оккупированный Ленинград одиннадцать эшелонов низкосортного продовольствия. На этот раз вразумлять военного с его представлениями о рыцарской войне пришлось самому генерал-квартирмейстеру ОКХ Эдуарду Вагнеру. Напомним, что Вагнер в мае присутствовал на совещании штаба «Ольденбург», где согласовал с генералом Томасом продовольственную блокаду индустриальных центров в нечернозёмной зоне России. Именно Вагнер установил убийственные нормы питания для военнопленных по линии ОКХ. Неудивительно, что его отклик на предложение Кюхлера был категоричным: «Командование 18-й армии не должно предпринимать каких-либо мер для снабжения Ленинграда»[449]. Вскоре на совещании в ОКХ Вагнер заявит: «Не подлежит сомнению, что именно Ленинград должен умереть голодной смертью, так как нет возможности прокормить этот город. Единственная задача командования – держать войска на удалении от всего того, что в нём происходит»[450].
Всё это было в первую очередь мнением самого фюрера. 16 сентября Гитлер, проявляя постоянство, внушал германскому послу в Виши Отто Абетцу:
«Ядовитое гнездо Петербург, из которого в Балтийское море так долго “бьет ключом” яд, должен исчезнуть с лица земли. Город уже блокирован; теперь остаётся только обстреливать его артиллерией и бомбить, пока водопровод, центры энергии и всё, что необходимо для жизнедеятельности населения, не будет уничтожено. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен».
Думается, нет сомнений в том, кого фюрер подразумевает под азиатами, однако сейчас для нас важнее, что эта политика не встречала сопротивления в гитлеровском командовании. «Мы в город не входим и не можем его кормить», – так 20 сентября заявил Кейтель начальнику штаба ГА «Север» генералу Курту Бреннеке.
Кульминация наступила 10 октября: в этот день ГА «Север» получила судьбоносный приказ ОКВ, в котором наиболее чётко просматривается связь с майской директивой Бакке – Томаса.
«Фюрер решил, что капитуляция Ленинграда не будет принята, даже если противник её предложит… Ни один немецкий солдат не должен входить в город. Попытки жителей пройти через нашу линию фронта следует пресекать, открывая огонь. Открытые узкие коридоры, которые позволят населению бежать вглубь России, следует, напротив, приветствовать»[451].
Последнее замечание не стоит расценивать как проявление гуманности. Далеко ли могли уйти истощённые пешие беженцы, особенно в таком скудном с точки зрения плодородия краю, как Северо-Запад России, осенью-зимой 1941 года? К тому же выталкивать их предлагалось в ту самую нечернозёмную «лесистую зону», население которой после победы Германии нацисты не собирались снабжать продовольствием. Таким образом, речь в приказе ОКВ шла об особой, хотя и завуалированной форме массового убийства.
Тесную связь этого распоряжения с директивой Бакке – Томаса демонстрирует распространение принципа обезлюживания методом голода и насильственного сгона с территорий во все русские мегаполисы, которыми вермахту ещё предстояло овладеть.
«Для всех остальных городов действует правило, что перед взятием они должны быть разрушены артиллерийским огнём и атаками авиации, а население должно быть принуждено к бегству. Ставить на карту жизнь немецких солдат для спасения русских городов от опасности пожаров или кормить их население за счёт немецкой родины – безответственно»[452].
Ознакомительная версия.
