И тотчас же память, эта несовершенная, но единственно реальная машина времени, перенесла его в начало века.
…Сережке пошел девятый годок, когда в одночасье помер его отец, крестьянин деревни Кузнечиково Клинского уезда. И до этой беды несказанной перебивались Голубевы с хлеба на квас, а тут и вовсе — хоть ложись рядом с покойным батей да помирай. Бедовали — страсть, а едва стукнуло Сережке двенадцать, поплакала над ним мать да и отдала в ученье в Высоковскую мануфактуру — дымила эта ткацкая фабрика в нескольких верстах от Клина. Там, у станка, начиналась для Сергея Голубева дорога в жизнь. Трудно приходилось, ох как трудно — работали ведь по двенадцать часов, но сумел все-таки любознательный парнишка окончить несколько классов в местной школе. Даже похвальный лист получил. И вот в пятнадцатом году привезла его мать в Москву, к старшей дочери — ткачихе: пора определить малого к стоящему делу.
Квартировали тогда в Трехгорном переулке, снимали комнату в полуподвале у Дмитрия Дмитриевича Титова — старшего писаря канцелярии начальника над всеми пожарными Москвы, брандмайора Матвеева. Дмитрию Дмитриевичу Сергей понравился, и старший писарь ходатайствовал перед начальством: дескать, имеется на примете паренек, семнадцати лет от роду, смышленый, к работе привычный и — грамотный. Их высокоблагородие милостиво снизошли: приводи парня. «Смотрины» прошли благополучно, тем более что всех здоровых мужиков подмела война. Последовал приказ: определить в Мясницкую пожарную часть.
Больше четверти века миновало с той поры, а перед глазами Голубева и сейчас тесная, темная, насквозь прокуренная казарма в Малом Трехсвятительском переулке, рядышком с печально знаменитым Хитровым рынком. Отсюда по звону сигнального колокола поскакал он на свой первый пожар, отсюда начал отсчет дням и ночам заполненной тревогами и опасностями службы.
…К действительности Голубева вернул голос посыльного:
— Товарищ подполковник, вас срочно вызывает начальник.
В просторном кабинете Блейхмана собрался руководящий состав техникума, преподаватели, все коммунисты. Полковой комиссар был, как всегда, спокоен, деловит, краток:
— Товарищи, городской комитет партии и исполком Ленсовета рассмотрели вопросы охраны Ленинграда от огня. Создан штаб пожарной службы города. Намечен ряд неотложных мер по укреплению противопожарной обороны. В частности, необходимо немедленно эвакуировать горючие материалы из промышленных и общественных помещений. Приказано также очистить все чердаки и расставить там бочки с водой. Разобрать сараи, заборы и другие деревянные сооружения. Но самое основное — предстоит в кратчайшие сроки обучить рабочих и служащих, домашних хозяек, студентов и школьников старших классов приемам борьбы с зажигательными бомбами, которые враг может применить при налетах на город.
Каждый из вас, товарищи, через час получит назначение на определенный объект и конкретные указания. Пока все свободны. Подполковника Голубева прошу задержаться.
Когда все покинули кабинет, Блейхман жестом пригласил садиться.
— Получено указание перейти на ускоренную подготовку специалистов, Сергей Гордеевич, — начал он. — И вы, как начальник учебного отдела, автор учебников и наставлений по тактике пожаротушения, конечно же, очень нужны сейчас в аудиториях. Но… — Он развел руками. — Горком и Ленсовет поставили перед нами одновременно и другие важные задачи. В частности, необходимо в очень короткие сроки подготовить к эвакуации сокровища искусства из Эрмитажа и Русского музея. Решено поручить эту работу вам. Так что придется поспевать на манер Фигаро, уж извините за не совсем удачное сравнение, — закончил с улыбкой Михаил Петрович.
— Когда прикажете дебютировать в этой роли? — принял шутку Голубев.
— Думаю, что обстановка не даст вам времени на длительную репетицию. — Он согнал с лица улыбку и продолжал уже в обычном для себя суховато-деловом тоне: — Суток двое… от силы — трое даю на коренную перестройку учебных программ всех курсов, на организацию учебного процесса в условиях военного времени. Об исполнении доложить в девять часов двадцать седьмого. Да, вот еще что. — Он пристально посмотрел на Голубева. Осунувшееся лицо… Резко обозначившиеся морщинки… Покрасневшие веки… — Сколько времени не спали?
— Тридцать часов.
— Немедленно поезжайте домой. Приказываю пять часов отдыхать.
С. Г. ГолубевИтак, отныне и для Голубева, и для всех его товарищей уже не существовало таких привычных понятий, как день и ночь. Они слились в один нескончаемый круговорот событий, дел, забот. Продолжительность суток измерялась теперь не количеством часов. Она оценивалась исключительно по количеству сделанного. Время нужно было сжать, спрессовать, утрамбовать — назовите этот процесс, как хотите, — но успеть сделать как можно больше, лучше, надежнее для обороны города.
И только каждый раз, когда в репродукторе или приемнике звучали слова «От Советского информбюро…», люди будто по команде останавливались, замирали, затаив дыхание. В такие минуты всем их существом овладевали трепетное ожидание и негасимая надежда. Но снова и снова в бархатистых переливах Левитановского баритона сквозили лишь сдержанно-скорбные нотки: «Сегодня после упорных, ожесточенных боев наши войска оставили…» И острой болью отзывались в сердцах такие знакомые, такие родные названия городов.
А потом… Проходило минутное оцепенение, люди будто стряхивали с себя гнетущую тяжесть только что осознанного и с яростной решимостью возвращались к прерванной работе: значит, нужно еще больше, лучше, надежнее.
В тот день, когда немного отдохнувший Голубев возвратился на Московский проспект и решил засесть за пересмотр учебных программ, его опять вызвали к Блейхману:
— Сергей Гордеевич, немедленно выезжайте на мясокомбинат. Там за последнее время скопилось много горючих материалов. Звонили из штаба пожарной службы, настаивают, чтобы именно вы организовали их срочную эвакуацию. В ваше распоряжение поступает отряд слушателей старшего курса. Когда закончите выполнение задания, сообщите в штаб и мне по телефону.
Он позвонил поздним вечером:
— Докладываю: эвакуация закончена в двадцать три часа.
И снова получил приказ:
— Возьмите на мясокомбинате любую машину и выезжайте в Пулково. Туда уже отправлено до роты слушателей нашего техникума и курсантов школы военизированной пожарной охраны имени Куйбышева. Примете над ними командование. Задача: помочь отдельному батальону саперов подполковника Северцева в сооружении дзотов.
…Уже немолодой, с густо припорошенными сединой висками, Северцев устало сказал:
— От ваших людей, подполковник, требуется только одно — кровь из носу, но чтобы к четырнадцати ноль-ноль закончить рытье котлованов под все огневые точки. — И невесело пошутил: — Вот видите, как оно обернулось. Приходится перекапывать Пулковский меридиан.
Домой он попал к четырем часам дня. Когда ввалился в квартиру, Елена Никифоровна только ахнула:
— Да ты же на ногах не держишься!
— Ничего, Леля, мы, клинские мужики, — народ жилистый, все сдюжим. Вот сейчас холодный душ приму — и снова как огурчик. Блейхман звонил?
— Просил сообщить, как только вернешься. Господи, неужели хоть немного отдохнуть не дадут?
Он подошел к жене, взял в большие свои ладони похудевшее за эти дни ее лицо:
— Леля, пока нет бомбежек — нет в Ленинграде и пожаров. И мы обязаны использовать такую передышку до дна, каких бы трудов и лишений это ни стоило. Потому что буквально каждый выигранный час сегодня означает сотни и тысячи спасенных жизней завтра.
— Я все понимаю, Сережа, но уж очень ты устал. Жалко ведь…
— Жалеть меня не надо, Леля. От жалости раскисают, а раскисать сейчас никак нельзя. Иначе — грош мне цена.
Созвонился с Блейхманом, бросил в трубку короткое: «Выезжаю» — и исчез. И снова подхватил его вихрь неотложных забот. Целыми днями сновал он из одного конца города в другой. По заданию штаба инспектировал состояние противопожарного инвентаря на заводах Нарвской заставы. Руководил разборкой сараев и заборов на Малой Охте. Возвращался на Московский проспект, чтобы прочесть запланированную лекцию по тактике пожаротушения. Контролировал состояние чердаков жилых домов на Лиговке. Проверял, достаточно ли специальных щипцов для борьбы с зажигательными бомбами доставлено в команды МПВО. А к полуночи снова возвращался в техникум. Обессиленно посидев несколько минут, подходил к телефону. Бодрым голосом спрашивал Лелю: «Ну, как ты там? Здорова? Сыта? У меня все в порядке, сейчас ложусь спать», а сам до утра корпел над новыми учебными программами.
