Ознакомительная версия.
В материалах об этом акте творчества написано, что над ним трудились много лет много людей. У меня в голове не укладывается! Это как надо любить деньги, чтобы много лет и сил потратить на такое бессмысленное и бездарное дело. Чего только не выдумают, чтобы освоить бюджет…
В этом раскрашивании любимого фильма и в производстве огромного числа многосерийных фильмов на тему Великой Отечественной войны, которые вышли за последнее время – про юных диверсантов, про мифических снайперов, про создание немцами летающей тарелки, про суперразведчиков… Во всём этом мусоре главным образом видно одно – всеобъемлющее РАВНОДУШИЕ. Тем людям, которые это делают, безразлично, по какому поводу осваивать бюджеты. Им не важно, что делать: снимать ли фильмы про смутное время, про Первую мировую войну или про подвиги защитников Сталинграда. Поступит заказ сделать прямо противоположное – сделают. Закажут «Семнадцать мгновений» в трёхмерном изображении – изобразят.
Абсолютное равнодушие. И из этого равнодушия ничего не может вырасти, выползают только вернувшиеся мушкетёры, реинкарнация «Иронии судьбы», бесконечные песни о чём угодно, только не о главном, и экранизации великой литературы в виде многосерийных пособий для тех, кто не любит читать…
То есть что я увидел в этом раскрашивании?.. Я увидел, что люди, которые это делали, не любят того, что есть. А есть прекрасный фильм, любимый многими поколениями миллионами зрителей… Любить можно то, что есть, и то, как оно есть. А если не любишь, можно пытаться менять, переделывать, перекрашивать. То есть те, кто покрасил Штирлица, Штирлица не любят и никогда не любили.
Трагедии большой не случилось. Кто-то денег дал, кто-то за эти деньги покрасил любимых героев. Благо у нас есть возможность смотреть и видеть этот фильм таким, каким мы его любим. Сам этот факт обнаруживает присутствие в нашем мире огромного, циничного, бессмысленного, лишённого всякого вкуса и чувства жизни РАВНОДУШИЯ.
Когда-то Майкл Джексон из цветного стал белым. Шаг сильный и странный. Цветным он мне нравился больше, чем мумифицированным. Но это его дело, он сам себя перекрашивал. Чувствуете разницу?
Сегодня вечером предстоят сборы сумки. Завтра вылетать. Эта операция у меня доведена до автоматизма. Сбор сумки для выезда на две недели… могу сделать это с закрытыми глазами, как хорошо тренированный солдат собирает и разбирает автомат Калашникова. Правда, ранней осенью и поздней весной такие сборы усложнены. Тем более что вылетаю я из Калининграда на Урал. В это время погода в разных регионах очень разная и совершенно непредсказуемая.
За годы гастролей и бесконечных переездов было перепробовано много разных вариантов чемоданов и сумок. По чемодану или саквояжу, который несёт или катит человек в аэропорту, я могу безошибочно сказать, много ли он ездит, привык ли к длительным командировкам или вылетает на один-два дня. Если человек несёт в руках дорогой, светлой кожи, стилизованный под старину саквояж, для него поездка – это редкое и, скорее всего, приятное дело, ему хочется покрасоваться, а удобство и целесообразность ему неведомы. Если он идёт с портпледом через плечо, не глядя в расписание и не посматривая на часы… идёт уверенно, прямиком к своей стойке регистрации, значит, летит на день-два в город, где бывает каждую неделю. Если он катит пластмассовый или алюминиевый чемодан, весь в рубцах, в остатках разнообразных наклеек, свидетельствующих о том, что его проверили во многих аэропортах мира, – чемодан дорого стоил, а его владелец знал, на что тратил деньги. И вот он катит этот чемодан, а под мышкой или в руке держит свёрток из нескольких газет и журналов. Не сомневайтесь: перед вами матёрый путешественник, который проводит в аэропортах и самолётах чуть ли не четверть жизни. Скорее всего, европеец, который что-то выискивает для себя и своей фирмы в Бразилии, Индии, Китае или у нас.
Я всё перепробовал: чемоданы, спортивные сумки, сумки на колёсах… И вот уже который год пользуюсь среднего размера сумкой, с удобными ручками, чтобы можно было нести в руке, а не на плече. В эту сумку должны войти рубашки, футболки, пара пуловеров, две пары брюк, одна пара обуви, несессер и бельё на две недели. При этом надо продумать варианты, чтобы выглядеть неплохо, всё-таки работа у меня публичная, и чтобы удобно было проехать от Челябинска до Тюмени на автомобиле. Сумка должна быть крепкая, с полужёсткими стенками, лучше всего не очень яркая, но всё же не лишённая какой-то красоты (улыбка). Мне её обычно хватает года на полтора. Это очень важная составляющая моей жизни, так как с сумкой я провожу почти половину своего времени, и в ней должно быть всё, что мне нужно. И ещё она должна быть такой, чтобы в ней удобно было находить нужный предмет… За долгие путешествия у меня выработался стандарт: моя сумка никогда не весит больше пятнадцати килограммов, даже зимой.
Завтра полечу в Москву, потом в Уфу, а дальше – Магнитогорск, Челябинск, Екатеринбург, Тюмень. Все переезды между городами будут на машине. Намотаем на колёса мно-о-о-го уже знакомых километров.
Вчера ездил к родителям на дачу, чудесно и долго чаёвничали. Мама прочла то, что я написал про раскрашенные «Семнадцать мгновений весны». Меня заинтересовало, что она по этому поводу думает, и мама сказала так точно, верно и тонко, что я вижу необходимость её процитировать, потому что для меня мама своим высказыванием объяснила всё окончательно и практически закрыла тему. Для меня закрыла. Мама же моя (улыбка).
Она сказала приблизительно следующее: «Я помню прекрасно, как смотрела этот фильм в первый раз, когда он только вышел, то есть когда фильм был свежий и ещё не был ни культовым, ни классическим, ни неприкосновенным. А просто вышел на экраны телевизоров многосерийный фильм. (Кстати, я тоже это хорошо помню. Мне было шесть лет. Мне не нравилось это кино, потому что на время его показа со мной никто не играл, мне не разрешали задавать вопросы и требовали от меня тишины.) Мы стали его смотреть и, конечно же, сразу полюбили. И я помню, какое от фильма исходило таинственное ощущение чего-то значительного, глубокого и умного. Такими мы никогда не видели немцев, никогда не видели любимых артистов в такой обстановке и такой одежде. Голос Капеляна звучал завораживающе… А сейчас, в майские праздники, делать было нечего, и я посмотрела весь фильм в цвете. Мне совершенно неважно, хорошо его раскрасили, плохо, просто я поняла, что впервые его смотрю как обычный телевизионный детективчик. Вся значительность и таинственность исчезла. Обычный сериал, ничего особенного. То-то, наверное, юные, кто смотрел в первый раз, удивлялись придыханию, с которым мы говорим об этом фильме. Хорошо сделанная работа. Научились у нас на телевидении из всего сделать обычный детективчик».
Приблизительно так мама сказала, очень спокойно, с улыбкой…
Мне приходят эсэмэски, а ещё друзья звонят из Иркутска, Хабаровска, Владивостока, пишут, мол, держись, не переживай, или говорят: наплюй, мы с тобой. Я спрашиваю: «По какому поводу соболезнования?» А они говорят: «Да мы тут в газетах почли про твою премьеру…»
Все неприятные или гнусные высказывания журналистов прежде всего задевают друзей или самых близких, их это огорчает больше всего. А ещё мне обидно за зрителей, которые заранее покупали билеты, ждали, аплодировали, дарили цветы, приветствовали спектакль стоя. Те, кто написал мерзости про премьеру, находились же среди этих зрителей. И написав ехидную глупость, оскорбили не меня… а как бы сказали тем, для кого спектакль оказался важным и сильным переживанием, мол, вы дураки, ничего не понимаете, этот Гришковец вас в очередной раз обманул. Вот такого отношения к публике, которую могу назвать своей, я им простить не могу. За себя я вступаюсь редко. А за своих – всегда (улыбка).
Пойду, принесу из кладовки сумку.
Диктую по телефону из Магнитогорска. Вчера приехал сюда из Уфы. Сыграю спектакль и завтра отправлюсь в Челябинск. Последние два дня живу с сильным ощущением большой утраты. Узнал позавчера о смерти Олега Ивановича Янковского. Не очень знал, с каким настроением и какой краской играть вечером спектакль. К тому же не так давно Олег Иванович был на той самой сцене Уфимского драматического театра… Не удержался, сказал перед спектаклем о беде, которая буквально накрыла русский театр и русский кинематограф. Зрители долго аплодировали. Как вы понимаете, не мне.
Мне посчастливилось быть знакомым с Олегом Ивановичем. Четыре года назад у меня было к нему предложение… В итоге ничего не вышло, но около трёх месяцев мы довольно много общались. Не буду говорить о нём как о человеке, потому что у меня нет никаких прав и оснований это делать. Мы не были ни приятелями, ни друзьями. У нас был только небольшой эпизод… и симпатия, надеюсь, взаимная. Могу сказать, что он не очень был похож на своих персонажей… но это всё неважно. Сильнейшее горе я испытываю из-за того, что не стало великого русского артиста.
Ознакомительная версия.
