Александр Соловьев - Ограбления, которые потрясли мир

Количество неправдоподобных легенд о Видоке вообще превышает разумные пределы, впрочем, все они берут начало из одного источника – мемуаров самого Видока, которые увидели свет в 1826 году. Автор честно признавался, что история его жизни местами сильно приукрашена неким писателем, которого он нанял в качестве «литературного негра». И в самом деле, книга изобиловала романтическими подробностями вроде грозы при рождении героя, темных предсказаний гадалок и т. п., но читающая публика – в том числе и Пушкин, требовавший от друзей срочно прислать ему мемуары Видока, – была в восторге от возможности заглянуть в мир криминала и не стала слишком придирчиво выяснять, где кончается правда и начинается художественный вымысел.

Мемуары Видока породили спрос на криминальные истории, чем воспользовались многие писатели, начиная с Эдгара По, который справедливо считается отцом детективного жанра. Но публика жаждала не только детективов, но и подлинных историй настоящих тюремных сидельцев. И такие истории со временем появились.

Хотя жанр тюремных мемуаров зародился во Франции, свое развитие он получил в странах англосаксонской культуры, где традиционно высоко ценятся профессионалы, которые «сделали себя сами». Такими-то «профессионалами» и начали себя изображать различные карманники, домушники и медвежатники, взявшиеся за перо.

Первая волна криминальных мемуаров появилась в США в начале 1890-х годов, когда страна уже привыкла к бесконечным коррупционным скандалам и крупным биржевым аферам, на фоне которых делишки грабителей и воров выглядели чуть ли не невинными проделками. В ту пору мало кто в США сомневался в порочности представителей власти и в злонамеренности крупных монополистов, и бывшие преступники, взявшиеся после отсидки за перо, дали публике то, чего она ждала, – скандалы и разоблачения.

Бывший грабитель Джордж Уайт, прославившийся налетами на банки, подробно описал в своих воспоминаниях теплые отношения между бандитами и полицейскими: «Когда я приехал в Нью-Йорк, партнерство между полицией и профессиональными преступниками было уже давно налажено. Жирные, тощие, большие, маленькие, длинные и короткие лапы копов торчали отовсюду, ожидая взяток… Если коп получал от одного жулика больше, чем от другого, он начинал жадничать, и тому второму приходилось худо». Зато воровской мир в сочинении Уайта выглядел как собрание вполне достойных людей – «грабителей, взломщиков, воров, крупных мошенников и иных профессионалов высокого класса».

Уайту вторил вор Джордж Бидуэлл, с удовольствием повествовавший о том, как полицейский давал ему наводку на жилище немецкого ювелира, а также рассказавший о том, как нью-йоркский общак отдавал дань уважения одному из крупных местных политиков. По словам мемуариста, воры подарили отцу города большую серебряную чашу, причем передавал подарок суперинтендант нью-йоркской полиции.

Подобных текстов в те годы было выпущено немало, и читатели относились к ним с большой благосклонностью, поскольку в них говорилось о том, о чем и так все догадывались, – что копы продажны, что политики лживы, а преступники – чаще всего лишь несчастные люди, загнанные системой в угол.

Волна преступных мемуаров достигла своего пика в начале ХХ века, но вскоре пошла на спад, поскольку в 1920-е годы светлый образ преступника в глазах простых американцев заметно потускнел. Бесконечные кровавые разборки времен сухого закона и нищета эпохи Великой депрессии мало способствовали росту популярности нарушителей закона. Но даже в эти непростые времена некоторые обитатели тюрем ухитрялись добиться общественного признания, а также заработать деньги, не выходя из камеры.

В 1909 году началась тюремная карьера Роберта Страуда, который стал первым заключенным, добившимся мировой известности – не вопреки, а благодаря своему пожизненному сроку.

Страуд был обычным уличным подонком без образования и перспектив когда-либо получить достойную работу, который подрабатывал различными криминальными промыслами, включая сутенерство. Однажды клиент, не пожелавший расплачиваться, избил проститутку Китти, находившуюся под патронажем Страуда, после чего тот хладнокровно застрелил дебошира. Сутенер сел на 20 лет, но не успокоился. Страуд постоянно дрался с охраной и другими осужденными, пырнул заточкой одного из заключенных, наконец зарезал надзирателя, после чего получил смертный приговор. В 1918 году казнь была заменена на пожизненное заключение, и Страуда как особо опасного преступника пересадили в одиночку. Тут-то для откровенного психопата и убийцы и началась новая жизнь.

Однажды во время прогулки по тюремному двору Страуд подобрал больного воробья и начал за ним ухаживать. Воробей выжил, и вскоре ему составили компанию еще две птахи. Вскоре в тюрьме Ливенворт, где убийца отбывал наказание, появился новый директор, который превратил Страуда в достопримечательность своего учреждения. Любителю птиц были предоставлены клетки, лучшие корма и любые материалы, относящиеся к птицеводству, и вскоре у Страуда уже проживало несколько сот канареек. Разумеется, начальник тюрьмы водил к Страуду высокопоставленных посетителей и демонстрировал им, как из отпетого негодяя, склонного к насилию, получился гуманный ветеринар. Вскоре птиц стало так много, что тюремное начальство стало ими приторговывать, что положительно сказывалось на условиях содержания птицелюба. Страуд тем временем завел знакомства по переписке со светилами орнитологической науки, проживавшими как в США, так и за границей, и вскоре сам написал две книги – «Болезни канареек» и «Справочник Страуда по птичьим болезням». Более того, заключенный начал разрабатывать лекарства для пернатых, которые с 1931 года стали продаваться на воле.

Бизнес Страуда был поставлен на широкую ногу: по его камере свободно летали сотни птиц, лекарства продавались на ура, а его переписку с учеными мужами планеты обрабатывала специально нанятая для этого секретарша. Наконец тюремной администрации это надоело, и у заключенного попытались отнять его крылатых сокамерников, после чего за стенами узилища разразилась шумная кампания в поддержку обиженного страдальца. Птицелюбы, знавшие его по переписке, собрали 50 тыс. подписей в защиту заключенного, и администрация отступила.

Только в 1942 году тюремщики наконец догадались, что Страуд использует свою лекарственную лабораторию для производства самогона, и осужденный был переведен в знаменитую тюрьму Алькатрас, где о канарейках и речи быть не могло. Но Страуд и тут не успокоился и взялся за мемуары, а также объемистый труд по истории американских тюрем. Публиковать работы узнику было запрещено, но на воле о нем не забывали.

Судьбой Страуда заинтересовался писатель Томас Гэддис, который в 1955 году написал книгу под названием «Любитель птиц из Алькатраса» о безобидном гуманисте Страуде, на которого давит бесчеловечная система. В 1962 году, за год до смерти Страуда, по этой книге был снят одноименный голливудский фильм с Бертом Ланкастером в главной роли, который даже номинировался на несколько «Оскаров».

Как и криминальные мемуары конца XIX века, отвечавшие потребностям тогдашних американских читателей, фильм о Страуде удачно лег в общее русло общественных настроений 1960-х годов с их протестом против ущемления свободной личности государственной машиной. Так благодаря стараниям писателей и кинематографистов жанр тюремных мемуаров вновь вошел в моду, а образ преступника обрел романтический ореол бунтаря против бесчеловечной системы.

Изменить отношение американского общества к творчеству преступников помогло преступление, которое потрясло американцев, как ни одно другое в ХХ веке. Подробности случившегося в ночь 8 августа 1969 года в Голливуде широко известны. Банда из четырех человек, исполнявшая приказ своего вождя Чарльза Мэнсона, ворвалась в роскошный особняк режиссера Романа Поланского, где в тот момент находилась его беременная жена Шарон Тейт и семеро ее друзей, и зверски убила всех, кто был в доме. Через 24 часа так же зверски были в своем особняке замучены супруги Ла Бианка.

Америка была потрясена не только жестокостью убийств и не только тем, что жертвами оказались богатые и знаменитые люди, но и тем, что оба преступления походили на какое-то дьявольское шоу.