Один за другим подбегают к Голубеву связные, передают донесения командиров боевых расчетов и дружин МПВО. Он мгновенно оценивает обстановку на различных участках. Передает через связных четкие, исчерпывающие приказы командирам подразделений. Координирует, сводит воедино их действия. Теперь ему ясно одно: переломный момент наступил, пора переходить к полной ликвидации очагов загорания. Ну что ж, с такой задачей, пожалуй, справятся дружинники. И в это время появляется еще один связной, от начальника Управления пожарной охраны города полковника Серикова:
— Товарищ подполковник, пожар на Бадаевских складах. Приказано всех ваших людей и всю технику немедленно перебросить туда. Конкретную задачу получите на месте. Штаб — у основных ворот главного склада на Киевской улице.
Бадаевские склады… Так ведь там — огромные запасы продовольствия! Да, немцы знали, куда целить. Нанося устрашающий и, по их расчетам, парализующий волю осажденных бомбовый удар, они одновременно стремились задушить город голодом.
Когда Голубев со своими слушателями примчался на Киевскую улицу, большую часть складов уже поглотило море огня. Оно полностью охватило тринадцать деревянных пакгаузов и два огромных кирпичных амбара. Двор перед ними буквально затопила река расплавленного сахара, вытекавшая, подобно магме, из разверстой пасти прогоревших ворот. «Это, пожалуй, пофантастичнее сказочных молочных рек!» — невольно подумал Сергей Гордеевич. А в других складах горели, гибли, превращались в ничто тысячи тонн крупы и муки.
Голубев мгновенно оценил обстановку.
— Все это нам уже не спасти, — прокричал он, перекрывая гул и треск разгулявшейся огненной стихии, подбежавшему начальнику отдела службы и пожаротушения Георгию Георгиевичу Тарвиду. — Считаю, что основная задача — не дать огню распространиться к главному каменному зданию склада и заводу имени Карпова.
— Правильно, — поддержал его Тарвид. — Тем более, что рядом находится склад с консервами, а за ним — ящики с боеприпасами. Прошу вас, Сергей Гордеевич, взять на себя руководство четырьмя боевыми участками на левом фланге — вон от того, крайнего, лабаза и до штабелей бочечной тары. Полагаю, надо во что бы то ни стало «держать» огонь на этой линии.
Голубев мысленно прикинул площадь той части складской территории, на которой предстояло действовать его слушателям. Выходило приблизительно до семи тысяч квадратных метров. Он отдал приказания, и за считанные секунды в намеченных им местах уже развернулись боевые расчеты: отсюда, как правило, было кратчайшее расстояние до источников воды — и до гидрантов городского водопровода, и до мутноватой глади Обводного канала. Люди раскатывали рукавные линии. Их юркие сгорбленные фигурки особенно четко выделялись на фоне багровой стены огня. И вот один за другим вступили в дело четыре автонасоса. Ствольщики двинулись вперед, и тугие струи стремительно обрушились на причудливо-хищные языки пламени.
Однако не успел Голубев даже мысленно похвалить ребят за быстроту и хватку, как по барабанным перепонкам ударил пронзительный свист и чья-то чудовищная лапа вдруг сдавила его, приподняла на воздух и тут же со страшной силой швырнула обратно наземь. Оглушенный, он несколько мгновений пролежал пластом. Потом, опираясь о землю руками, медленно приподнялся на дрожащих ногах. В ушах звенело, на зубах скрипел песок, глаза застилала мутная пелена. «Фугаска, — еще не совсем опомнившись, понял он. — Бомбят по пожару».
Когда спала застилавшая глаза завеса, увидел Голубев: с пламенем борются лишь трое из четырех ствольщиков. Тотчас подбежал связной:
— Товарищ подполковник, осколком бомбы перебит рукав автонасоса младшего командира Изотова.
— Начальнику тыла срочно обеспечить запасной рукав!
Связной бросился выполнять приказание. И сразу же бойцы расчета Изотова начали раскатывать запасной рукав. Но тут снова — в который уже раз — раздался тяжкий, оглушающий взрыв, а следом за ним хлестнули по людям и машинам пулеметные очереди. Истребители сопровождения прицельно били по ярко освещенной мишени. Бойцы приникли к земле, но когда отгремел очередной свинцовый шквал, опять принялись за дело. Вскоре все четыре расчета продолжали борьбу с бушующей стихией.
Обстановка изменялась ежеминутно. Едва успевали люди преградить путь огню на одном участке, как он прорывался в другом месте. Приходилось непрерывно маневрировать, с различных направлений отсекать все новые плацдармы пламени, ставить перед расчетами продиктованные сиюсекундной обстановкой тактические задачи. Под непрерывным обстрелом вражеских истребителей связные метались от машин к Голубеву и обратно. У него нестерпимо болела голова. Порою мелкой противной дрожью подрагивали ставшие чужими, ватными ноги. Но именно теперь с какой-то обостренной восприимчивостью улавливал он все перипетии ситуации, и решения приходили мгновенно.
Четкие приказы следовали один за другим. Исполнявшие их люди воочию убеждались: операцией руководит не только смелый, но и умелый командир, знаток своего дела. Это сознание придавало сил, вселяло уверенность, помогало победить естественное чувство страха. И они наступали на огонь, повинуясь приказам Голубева, как пошли бы за ним в атаку.
…Сентябрьская ночь была уже на исходе, когда боевые расчеты пожарного техникума подавили последний очаг огня на своих участках. Со всех концов громадного складского двора поступали в штаб донесения: пожар ликвидирован. Голубев взглянул на часы — стрелки показывали ровно четыре. Он тяжело опустился на стоявший ящик, рядом с Тарвидом.
— Ну что ж, — устало перевел дух Георгий Георгиевич, — можно считать, что первый экзамен мы выдержали.
Да, это был беспрецедентный экзамен на мужество и стойкость бойцов, на оперативность и тактическую зрелость руководителей. И хотя большая часть продовольствия погибла в огне, все же сотни тонн муки и крупы, десятки тысяч банок консервов удалось спасти.
— А ведь каждый килограмм муки теперь — на вес золота, — задумчиво прошептал Тарвид.
Голубев слушал товарища и поразился совпадению: эту же мысль, и почти теми же словами, высказал когда-то другой человек, но в очень похожей обстановке.
…Шел грозовой восемнадцатый год. Молодая Советская Республика задыхалась в огненном кольце фронтов гражданской войны и интервенции. Рабочая Москва голодала на осьмушке хлеба в день. И вот в конце мая столицу буквально потряс грандиозный взрыв. В результате диверсии на товарной станции Казанской железной дороги взлетели на воздух несколько эшелонов с боеприпасами. На путях загорелись вагоны с другими грузами, и с каждой минутой огонь неудержимо приближался к складам лесоматериалов и хлопка, к пакгаузам с продовольствием.
Когда пожарные Мясницкой части прискакали на станцию, там уже действовали несколько десятков красноармейцев из охраны горевших эшелонов. Опрометью соскочив с линейки, увидел Сергей, как пытались они сбить пламя с вагонов, стоявших неподалеку от заполненных нефтью цистерн. Командовал ими совсем еще молодой парень. В распахнутой кожаной куртке и такой же фуражке с красной звездочкой, он торопливыми, но уверенными движениями переводил стрелку, покрикивая мальчишеским фальцетом:
— Федотов, отцепляй к чертовой матери вон тот вагон! Давай, ребята, навались, надобно подальше откатить его на запасные пути — в нем снаряды содержатся…
Подбежав к бойцам, вместе с ними стал толкать отцепленный вагон, а едва завидев пожарных, озорно присвистнул:
— Ух ты, мать честная, теперь дело пойдет — подмога прискакала!
«Хваткий парень и соображает быстро, — одобрительно подумал Сергей. — Видно, что жизнь многому его научила».
— А кто у вас за старшо́го? — снова крикнул «хваткий парень». И, не дожидаясь ответа, озабоченной скороговоркой посоветовал:
— Надобно, товарищи, ближний к путям лабаз спасать — видите, крыша-то уже занялась. А ведь там мука да крупа разная хранится. Погорит это добро — как перед людьми, перед революцией ответ держать будем? Москва и так на осьмухе сидит, детишки голодают… Так что каждый фунт хлебушка теперь — на вес этого распроклятого золота…
…Сколько часов продолжалась тогда схватка с огнем, Голубев уже и не помнил. Под градом осколков от взрывавшихся боеприпасов, в маслянистом чаду горевшей нефти расцепляли, оттаскивали они уцелевшие вагоны, не давали пламени подобраться к пакгаузам с продовольствием. И неизменно в самых опасных местах рядом с ними чернела кожаная куртка отчаянного парня.
— Ты бы поосторожнее, — кричал ему Сергей. — Мы-то к огню привыкшие, одно слово — пожарники, а ты… Смотри, неровен час…
— Да ничего, — отмахивался парень, — на то мы и большевики, чтоб за народ — и в огонь, и в воду…
