Изображенный в «Крокодиле» держал в руках большой лист бумаги с заглавием «Новые социалистические обязательства коллектива домны».
Ниже рисунка — подпись: «Шерабурко размышляет…» и больше ни слова.
Кирилл Афанасьевич, вытирая со лба пот, осмотрелся кругом, обрадовался, что его никто сейчас не видит, начал успокаивать себя: «Не дюже здорово. После такой перепалки со Степаном могли бы…»
В этот день он стыдился смотреть людям в глаза, мало разговаривал. Но над ним никто не смеялся, все делали вид, что ничего не произошло. Он мысленно благодарил и рабочих и редколлегию, что к нему отнеслись милостиво.
Может быть, эта доброта коллектива и надломила его упрямство.
Надломила, но не сломила. Внешне он старался быть таким же, как раньше, — важным, строгим, неразговорчивым. Он все еще размышлял сам с собой: как быть дальше, как себя вести?.. Решение не приходило…
Молча ходил со Степаном, осматривал сложное, громоздкое хозяйство домны, прислушивался к гудению моторов, вентиляторов, к свисту воздуха. Был по-прежнему угрюмым, сердитым, хотя на душе уже потеплело и частенько, кстати и некстати, подвертывалась юркая, непоседливая, как воробей, мысль: улыбнуться сменщику, пожать руку… Но мешала гордость.
А Задоров тоже молчал. Он понимал, что мастеру нелегко, «Крокодил» есть «Крокодил», да и спор их по поводу новых обязательств еще не забылся.
…Жизнь на доменной печи шла как обычно, размеренно.
Шерабурко вышел на рабочую площадку. Горновые готовили канаву. Мастер посмотрел на часы: вот пройдет еще 50 минут, и они пробьют летку. Домна, словно разозленная, фыркнет огненными брызгами и отдаст скопившийся на лещади чугун.
Вот так и будет. В этом мастер был уверен. Здесь каждый рабочий хорошо знал свое дело, вел его исправно и не нуждался в постоянной опеке мастера. Так было не только на первой, но и на остальных домнах завода. За последние годы в цех пришло много инженеров, техников, выпускников ремесленного училища. Старые рабочие прошли школы техминимума, школы мастеров. Это были не просто рабочие, а специалисты своего дела, они в подсказках не нуждались. Недаром же в цехе все чаще стали поговаривать, что теперь на каждую печь мастер, пожалуй, и не нужен — один две домны вполне обслужит.
…От фурм Кирилл Афанасьевич направился в будку газовщика, на «капитанский мостик» домны, чтобы взглянуть на автоматические приборы. В глаза опять бросился «Крокодил»…
Газовщик Исмагилов, держа в левой руке «Плавильный журнал», правой выводил на Доске показателей цифры выполнения плана. Графа «Сверх плана» пока еще была пуста.
Заложив руки за спину, мастер посматривал на приборы, а сам думал: «Что-то туда запишем? Как запоет Степан… Не хихикают — и то хорошо. Эх, Кирилл, стареешь, брат. Брось разозленным бугаем ходить!.. Бросить? А почему они? Хоть бы поговорили, спросили: как думаешь, старик, — вытянем? Нет, не спросили! — Но, сделав несколько шагов, опять начал на себя ворчать: — Не спросили — значит, уже знали: не соглашусь. Знали, дорогой…»
Телефонный звонок спугнул его мысли. Приложил к уху трубку, в глубине ее слышался спокойный голос начальника цеха Бугрова:
— Кирилл Афанасьевич? Как новые обязательства начали выполнять?
— Да вот, воюем, — вдруг бухнул Шерабурко и тут же ругнул себя: «С кем, за что воюем? Балда!..»
Но начальник цеха, видимо, понимал душевное состояние старого мастера, не придрался к слову, а все так же добродушно продолжал:
— Давайте, давайте, покажите всем. У вас на печи кадры-то какие! Знания и молодой задор сочетаются с многолетним опытом кадровиков. Вашими обязательствами директор заинтересовался, да и из министерства звонили.
— Из министерства?
— Да. А что же, домна — не вагранка, каждая на учете. Там и мастеров знают.
— И… про меня спрашивали?
Тут начальник цеха что-то вдруг замялся, а потам сказал:
— Разумеется… Я заверил, что мастера первой не подкачают.
— Спасибо за добрые вести, Михайло Григорич, спасибо. Постараемся. Парни наши, думаю, подналягут, да и я, хоть и устарел уж…
— Но, но! Старый конь борозды не портит.
Шерабурко положил трубку и посмотрел на Исмагилова — молчаливого, узкоглазого казаха, черные волосы которого блестели, как крыло молодого ворона.
— Чуешь? Сам Бугров звонил насчет обязательств. И что же это такое? Меня ругать надо, а они…
Газовщик не понял его, удивился:
— Тебя ругают, шибко ругают?
— Да нет, Исмагилыч, хорошее говорят.
— О, у нас, в Казахстане, человек хорошее слово любит, шибко любит. С ним в степь, в горы идет, зверя бьет.
— Да кто ж доброе слово не любит? Слово, брат, великая сила, оно может и свалить человека и поднять его, сделать сильным, стальным. Это уж я, брат, знаю!..
6Целую неделю постепенно приучали домну к новому режиму работы. Теперь воздух подавался в печь раскаленным до 850 градусов. Это радовало доменщиков: все считали, что 800 градусов — предел, что при этих соплах сильнее нагревать воздух рискованно. А вот попробовали — ничего, идет. Фурмы стоят!
Мастера и газовщики с соседних печей теперь частенько заходили на первую, посматривали то в фурмы, то на приборы, размещенные в будке газовщика. Здесь на высокой панели, как и на других домнах, стояло более полсотни замысловатых автоматических приборов. Все они, не зная отдыха, день и ночь несли свою вахту: одни медленно поворачивали диск, показывая цифры; другие сигналили цветными лампочками; третьи на специальной диаграммной бумаге выводили синими чернилами причудливые зигзаги… Посмотрит посторонний человек и не поймет, что автомат пишет, о чем сообщает, а доменщики этих кудесников понимают: вот здесь температура дутья, этот показывает движение шихты, а вот температура тазов, покидающих печь…
…Эти умные приборы показывали, что газовое хозяйство, фурмы, вся домна при новом температурном режиме работают хорошо, печь не сбивается с ритма. Доля кокса в шихте уменьшается, а доля руды растет. Это хорошо!
Теперь можно сделать еще один шаг…
7Изменить систему завалки шихты решили в смене Задорова.
Пришли начальник цеха Бугров, инженеры технологической группы. Шерабурко, сдав вахту, пошел в душевую, помылся. В тепле так разморило его, что он совсем было решил сейчас же пойти домой спать, но вышел на улицу, посмотрел в сторону первой, тряхнул кулаком и торопливо зашагал к ней.
Когда вошел в будку газовщика, доменщики все еще толклись вокруг стола, что-то подсчитывали да пересчитывали, ставили разные «провокационные» вопросы и сами же отвечали на них. Сколько раз повторялось «а если?..»
Бугров повернулся к Шерабурко, улыбнулся:
— Ну как думаешь, Кирилл Афанасьевич? Лучше будет, а? Надо немножко придержать газ. Пусть он не спешит из печи на волю.
— Это резонно. Улицу отапливать не надо, это дело солнца, а не доменного газа. Но как лучше это сделать? — Он пожал плечами, помолчал: — Решайте, вы — инженеры, а я что…
— Иной практик больше инженера знает, — сказал Бугров.
— Може и так. Надо попробовать. А если что — начальство на месте, само решит, — глаза Шерабурко блеснули.
Но начальник цеха этого блеска будто и не заметил, он спокойно ответил:
— Да, если случится непредвиденное — придумаем решение на ходу. Командиры в наступлении так же делают? — Он взглянул на Степана: — Давай, действуй.
Мастер позвонил машинисту вагон-весов и дал команду. Сердито гудящую, прожорливую печь начали питать по-новому.
Раньше загрузку шихты начинали с кокса: он, падая с края конуса, прикрывающего ствол шахты сверху, ложился первым слоем по окружности, возле самой стенки печи, доменщики говорят — по периферии. Кокс горел, давая дорогу газу, который стремился с огромной скоростью улететь вверх, покинуть домну.
При такой системе загрузки доменщикам легче работалось — ведь шихтовый ствол кругом «обгорал», без всяких задержек медленно оседал, таял, превращаясь в шлак и чугун. Тут уж шихта к стенке не «пристынет». Но при этом много газу улетало впустую, к тому же стенки шахты все время калились, постепенно выгорали, сокращая и без того недолгий век печи.
И вот теперь доменщики решили к стенкам домны, к кладке, засыпать не кокс, а руду. Если раньше давали в печь дозу кокса, две дозы руды и снова две дозы кокса, то теперь стали засыпать дозу кокса, две дозы руды и две дозы кокса. При таком размещении материалов шихты, решили командиры, раскаленный газ уже не проскочит возле стенки ствола шахты — руда помешает, она придержит его, заберет у него почти все тепло, а тогда иди!
Сыпали и час, и два, и три… Домна вела себя спокойно. Мастера, начальник цеха то поднимались наверх и смотрели, как кокс и рудный агломерат с грохотом скользили по конусу, скрываясь в шахте, то снова спускались на площадку, заглядывали в фурмы, тревожно прислушивались к гудению печи, словно ожидая, что вот-вот что-то должно произойти.
