Ознакомительная версия.
Если петлюровцы в булгаковском романе представлены целой галереей весьма колоритных персонажей, многие из которых имеют реальных прототипов, то большевиков в «Белой гвардии» почти нет. 7 февраля 1927 года на диспуте по поводу пьес «Дни Турбиных» и «Любовь Яровая» в Театре Мейерхольда Булгаков утверждал, что в его пьесе, написанной по мотивам «Белой гвардии», ясно показан «большевистский фон»: «Если бы сидеть в окружении этой власти Скоропадского, офицеров, бежавшей интеллигенции, то был бы ясен тот большевистский фон, та страшная сила, которая с севера надвигалась на Киев и вышибла оттуда скоропадщину».
Большевистский фон в романе представлен прежде всего военным вождем большевиков Львом Давидовичем Троцким. В качестве действующего лица в романе он так не появляется, но постоянно присутствует в мыслях героев в качестве зловещего апокалиптического образа. Если бы трилогия продолжена и время ее действия охватило бы весь 1919 года, то Троцкий появился бы в булгаковском тексте и как непосредственное действующее лицо. Не исключено, что писателю довелось слышать выступление Троцкого в Киеве в конце весны 1919 года. Знаменитый хореограф Серж Лифарь, учившийся тогда в Киевской школе младших командиров, а позднее посещавший балетную школу Брониславы Нижинской, описал эту речь и события, с ней связанные, в «Мемуарах Икара»: «Неожиданно объявили о прибытии в Киев пресловутого «Красного Наполеона» – Троцкого, знаменитого изобретателя «перманентной революции». На площади Софийского собора он намеревался выступить с пространной речью перед молодыми курсантами Красной Армии, с тем, чтобы воодушевить их и мобилизовать все силы на борьбу с белыми.
Будучи в первых рядах, мы должны были выслушать эту скучную речь. Однако большинство преподавателей… оставались до глубины души преданными старому режиму. Созрел заговор. Нам предстояло пробраться в первый ряд, встать в нескольких шагах от оратора и совершить покушение – бросить в него гранату. Набрали добровольцев. Я оказался среди них, так как прочно впитал идеалы верности олицетворявшему Россию царю, чье чудовищное убийство и уничтожение всей его семьи привело нас в глубочайшее смятение. Решено было бросить жребий среди добровольцев, дабы назначить исполнителя казни. Жребий мог пасть на меня, но этого не произошло. Он выпал на долю одного из моих товарищей. Может быть, ловкие привлекательные аргументы оратора взволновали его, или остановил страх за собственную судьбу, ожидавшую его в связи с поступком, который он намеревался совершить, но он воздержался от выполнения обещания, так и не вытащив гранату из кармана». Возможно, Булгаков был в тот день на Софийской площади и внимал «ловким привлекательным аргументам» Троцкого, незаурядного оратора, сумевшего, очевидно, даже потенциального террориста убедить отказаться от своего намерения.
Троцкий выступил в Киеве 20 мая 1919 года на рабочем митинге. Он, в частности, заявил: «У нас еще и теперь имеются буржуи, живущие на проценты от награбленного ими добра, еще и теперь на улицах Киева мы встречаем много несчастных, нищих, умоляющих о куске хлеба. Но это далеко не вина Советской власти. Это наследие гнилого буржуазного строя. Правящие классы за все время их господства безжалостно грабили и эксплуатировали народ, они бросили его на кровавую бойню и покрыли всю землю кровью, гнилью, падалью и мерзостью. Власть же рабочих всего несколько месяцев как получила возможность производить чистку страны от буржуазного наследия. А на это нужно время». Возможно, эта фраза побудила Булгакова вложить слова о Троцком – ангеле-губителе в уста гниющего от сифилиса поэта Русакова, чей образ пародирует «гниющий старый мир». Лев Давыдович указал, что «враги рабочих и крестьян тешили себя тем, что пролетарский всадник не долго удержится в государственном седле. Особенно много надежд буржуазия возлагала на весну 1918 года, когда, по ее понятиям, проклятый голод должен был доконать московских и петроградских рабочих и вообще весь революционный пролетариат». Быть может, в связи с этими словами в романе появилась фраза о том, что «после нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом московские смылись куда-то за сизые леса есть дохлятину».
И в заключение своей киевской речи Троцкий сказал о Красной Армии: «Я сегодня смотрел вашу молодую Красную Армию. Правда, ваша Красная Армия имеет недостатки: она еще молода. Необходимо превратить партизанские отряды в регулярные дисциплинированные революционные батальоны и полки. В России нами эта работа уже проделана с успехом, и Красная Советская Армия представляет собою сейчас могучую силу, пред которой дрожат различные контр революционные банды, но наша армия, товарищи, – это ваша армия. Если отсюда будет брошен клич «Киев в опасности», то петроградские, московские, иваново-вознесенские и другие рабочие немедленно ответят: «Мы здесь!» Именно такой воспринимают Красную Армию главные герои «Белой гвардии». Ее символизирует бронепоезд «Пролетарий» и стоящий возле него часовой, замерзающий, но не уходящий с поста до смены. А в фельетоне «Киев-город» киевляне пророчески восклицают: «Большевики опять будут скоро».
В белом лагере в годы Гражданской войны склонны были преувеличивать политическую роль Троцкого, чуть ли не отдавая ему первенство перед Лениным. М.К. Дитерихс, например, утверждал: «Бронштейн и его сподвижники – это прямые потомки революционеров древнего Израиля; революционеров прежде всего против Бога, а затем против всех народов, исповедующих Единого Бога, в том числе и против своего еврейского народа. Их революционный фанатизм не остановился в древности перед разрушением ради борьбы с Богом своего народа, перед его рассеянием по всему миру перед навлечением на него проклятия других народов мира».
Поэтому наверное, в «Белой гвардии» поэт Русаков, в прошлом воинствующий атеист, после заражения сифилисом обратившийся к Богу, говорит Алексею Турбину о Троцком: «Он молод. Но мерзости в нем, как в тысячелетнем дьяволе. Жен он склоняет на разврат, юношей на порок, и трубят, уже трубят боевые трубы грешных полчищ и виден над полями лик сатаны, идущего за ним.
– Троцкого?
– Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион, что значит губитель.
– Серьезно вам говорю, если вы не прекратите это, вы, смотрите… у вас мания развивается…
– Нет, доктор, я нормален. Сколько, доктор, вы берете за ваш святой труд?»
Турбин к такому определению относится с определенной иронией, хотя с уподоблением большевиков аггелам (падшим ангелам, злым духам, служителям дьявола), которое делает тут же Русаков, соглашается. К 1924 году Булгаков уже прекрасно знал, что политическое значение Троцкого сошло на нет и что страхи насчет него оказались сильно преувеличенными. Он давно уже понимал, что в бедах России виноват отнюдь не только и даже не главным образом Троцкий, хотя, как мы помним, Булгаков писал о «зловещей фигуре Троцкого» еще в ноябре 1919 года в фельетоне «Грядущие перспективы».
Больной сифилисом поэт Русаков романе цитирует следующее место из Апокалипсиса: «По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней – как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие; и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была – вредить людям пять месяцев. Царем над собою имела она ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион (Откр. 9:7-11)».
Между прочим, фамилию Русаков Булгаков мог позаимствовать из книги Дитерихса. Там упоминается Николай Михайлович Русаков, рабочий Сысетского завода, в составе отряда особого назначения охранявшего Романовых в доме Ипатьева. Упоминает Дитерихс и рабочего Злоказовского завода Александра Корзухина, служившего в том же отряде. Сравнительно редкой фамилией Корзухин Булгаков наградил несимпатичного персонажа «Бега». Фамилия Русаков, разумеется, широко распространена, чего, однако, не скажешь о фамилии Корзухин.
Подчеркнем и то, что в Белой армии именно Троцкого считали главным архитектором побед красных и испытывали чувства ненависти и уважения одновременно. В булгаковском «Мастере и Маргарите» Аваддон превратился в демона войны Абадонну за которым при желании тоже можно увидеть фигуру Троцкого. В варианте окончания «Белой гвардии», не увидевшем свет из-за закрытия журнала «Россия», возможно, отразились впечатления от митинга на Софийской площади, где выступал Троцкий:
«– Поздравляю вас, товарищи, – мгновенно изобразил Николка оратора на митинге, – таперича наши идут: Троцкий, Луначарский и прочие, – он заложил руку за борт блузы и оттопырил левую ногу. – Прравильно, – ответил он сам себе от имени невидимой толпы, а затем зажал рот руками и изобразил, как солдаты на площади кричат «ура».
Ознакомительная версия.
