А побывать в Японии, в совсем странной среде – приближает человека до обрыва сумасшествия, по тому что всё там странно и непонятно.
Обнимаю тебя.
Том.P.S. Что значит, «тьфу, тьфу»? Это какое-то заклинание, что ли?
18 июня 1999 г.
Алла, здравствуйте! Пишу вслед своего письма. Взял эту бумагу, потому что мне легче писать на ней. Понимаю, что я потерял почти все, что знал (не очень много) о русском языке. Даже падежи забыл. Ваше Письмо из Японии приехало через 30 минут после того, как мы разговаривали по телефону. Чудесно и… странно. А японская картинка, с видом, невероятно красива. Все так знакомое, но выражающее что-то глубоко духовное. Значит, японцы очень высоко ценят ваше художество – это не первый раз, как вы посетили Японию, кажется, что вы там играли «Федру» и ваш «Квартет». Мне очень жаль, что никогда не видел вас в «Квартете».
Спасибо за ваши замечания и добрые пожелания насчет нашего внука. Андрей действительно прелесть и радость нам всем. Очень активное дитя, уже (в 8 месяцев) подражает птицам; он – старая душа, по-моему. Очень задумчивое существо. Юлия, конечно, в восторге! Все эти материнские качества, которые она подавляла (сдерживала?) по отношению к нашим детям, она как-то выражает, когда она с Андреем. И он любит ее – это абсолютно ясно. Я, конечно, рад, но радость моя больше всего за них, мать и отца (сына). Они очень довольны и счастливы.
Алла: твое (если могу «tutoyer», в этот момент) Письмо меня испугало/ тревожило меня, как и предпоследнее. Этот ваш стоицизм, даже фатализм, хорошо совпадает с твоим русским характером, но, может быть, лучше в этот этап твоей жизни быть в руках положительного американского доктора. Как ты думаешь – не хотела бы приехать сюда на проверку? Объясни мне, пожалуйста, в чем дело. У тебя здесь возможность посещать таких гениев и жить при нас во время этого «осмотра».
Скажи, когда ты хочешь приехать сюда, и я устрою все, что нужно.
Обнимаю и целую.
Том.20 июля 1999 г.
Том, здравствуйте! Пишу Вам из Карловых Вар – это курорт в Чехословакии. Пью тут воду. Я здесь уже раньше была при «советской» власти – раза два в санаториях и один раз на кинофестивале, как раз перед «чешскими» событиями в 1968 году. Мы тогда привезли фильм «6 июля», где я играла Спиридонову – противницу Ленина, и думала, что, несмотря даже на мою «гениальную» игру, я получу премию только за то, что она в 18 году выступала против Ленина, но чехи были так настроены против русских, что им было уже все равно, кто «за», а кто «против».
Курорт стал недорогой (например: в 3-звезд. отеле с лечением и питанием на 2 недели – 1200 долларов и с дорогой, конечно). За меня заплатила какая-то дружеская к театру фирма. Вокруг слышна только русская и еврейская речь. В основном сюда едут из Израиля, где сейчас очень жарко (как, впрочем, и в Москве, где сейчас мается в 35° жару мой муж со своим больным отцом, которого он не может оставить. Кстати, Том, из-за его отца, которому 95 лет и он живет с нами, я не могу Вас с Юлией пригласить к себе, хотя квартира у нас достаточно большая по московским понятиям – 5 комнат). Нас здесь небольшая группа актеров из московских театров, так что гулять есть с кем. Я чувствую себя довольно сносно, тьфу, тьфу, тьфу. «Тьфу, тьфу, тьфу» – это поговорка, чтобы не сглазить.
Том, я Вам бесконечно благодарна за все, что Вы для меня делаете и за приглашение показаться американскому доктору. Пока, думаю, этого не требуется. А дальше… Как говорят русские: «поживем – увидим». Вы правы: во мне, действительно, много фатального. Я убеждена, что от судьбы не уйти. Но лечиться надо, чтобы быть в форме. Если будут силы, с осени у меня опять поездки и работа. 25 сентября в Театре поэзии в Париже мой сольный концерт по Пушкину. Потом поездка в Израиль и Италию. И надо начинать новые работы. Очень странно, что три (прекрасных!) режиссера – Анатолий Васильев, Теодор Терзопулос и Роберт Уилсон – мне предлагают играть мужские роли. В этом есть какая-то закономерность – женскую тему я исчерпала, вернее, мне стало это неинтересно играть. И к декабрю нужно сдать рукопись в издательство, условное название «Осколки зеркала» о моих талантливых друзьях, которые уже ушли из жизни.
Как хорошо Вы написали о своем внуке Андрее, что он «старая душа». Как это бывает верно! Я, например, чувствую, что своей жизнью заканчиваю какой-то длинный цикл предыдущих жизней.
Все, Том, заканчиваю. Еще раз спасибо за приглашение, – но пока не надо. Кредитную карточку свою я пытаюсь здесь использовать, но покупать абсолютно нечего, а я на всем готовом. Вот в сентябре пошикую в Париже. Целую. Юлии поклон.
Ваша Алла Демидова.9 августа 1999 г.
Дорогая Алла! Я рад, что ты продолжаешь свое лечение. Бог бережет тебя, я чувствую. Бог берег тебя и тогда, когда операцию делал талантливый хирург. И то, что ты, несмотря на болезнь, работаешь. Не всякому дано быть одаренным таким характером!
Хочешь играть мужские роли? Почему бы и нет? Ты знаешь, что Karl Jung написал большую работу о тенденции мужчин, старающих принимать женские черты и обратно. Объяснение совсем простое. Есть и физическое объяснение – падение estrogen’a в женщине. Я знаю, ты справишься со всем, что захочешь – ты сильная!
Я помню в 1968 году, когда были «чешские события», я был в Югославии со своей семьей. Помню, как обрадовался, когда узнал о чешской революции против коммунистической системы. Конечно, в то время чехи не обратили внимания на вашу Спиридонову. Для них протест одной женщины, причем исторической и киношной, для той реальности чешской жизни, конечно, ничего не значил. Чехи просто проигнорировали гуманные качества ваши и ее.
Набирайся сил для дальнейшего. Целую.
Том.28 сентября 1999 г.
Том!
Я опять оказалась в Париже. На сей раз в Театре поэзии около Центра Помпиду я открывала серию концертов-вечеров по Пушкину. Меня удивило, что в зале помимо моих постоянных парижских друзей сидели французы с отксерокопированными переводами текстов стихов Пушкина и внимательно и тихо прислушивались к музыке незнакомой речи. Мне иногда казалось, что в зале никого нет – такая стояла тишина. И вспомнила, как много лет назад мы с «Виртуозами Москвы» во главе со Спиваковым приехали в Париж, чтобы дать концерт в зале «Plejel» (как наша консерватория). Я должна была читать ахматовский «Реквием» в конце первого отделения. Музыка Шостаковича, выхожу, начинаю текст и слышу шелест программок – французы стали искать перевод, а там была моя фотография (почему-то из «Гамлета»), подробное описание моего костюма от Ив Сен-Лорана, который мне подарили родственники Лили Брик и ни слова из ахматовского «Реквиема». А Вы знаете, как французы терпеть не могут чужую речь. Начался ропот. Я стиснула за спиной кулаки так, что потом на ладонях остался кровавый след от моих ногтей и, забыв про зал, сконцентрировалась на ритме строчек. Через какое-то время слышу тишину. Стихи, как и музыка, несут помимо слов свою эмоциональную нагрузку. Правда, если это хорошие стихи.
А сейчас в Париже они открывали для себя Пушкина. В буквальном смысле – открыли в каком-то сквере памятник Пушкину – небольшой бюст. А после концертов в театре оставались в зале и устраивали «радения» при свечах. Я однажды послушала, о чем они говорят: ну например, полночи они спорили, был ли Дантес голубым или нет – ведь он был влюблен в Гончарову. Так хотелось включиться в эти разговоры, но потом подумала – пусть сами для себя находят истину. Моя задача – читать стихи.
Ваша Алла Демидова.Последние годы мне легче выходить на сцену в поэтических вечерах – не «я» читаю, а я вхожу в образ поэта и присваиваю себе его стихи. Но от имени разных поэтов – по-разному. Пригов, например, читал очень забавно. Я его как-то спросила: «А Ахматову вы точно так же будете выкрикивать?» – «Да». И он прав, потому что это его манера. Чухонцев читает Цветаеву как свое, и Бродский на 100-летии Ахматовой в Бостоне читал Ахматову с таким же напевом, как свои стихи. А я отличаюсь от поэтов тем, что каждый раз вхожу в образ. Ведь я актриса, моя профессия – входить в образ.
Если же я начинаю читать от себя, то ломаю строчку. Меня Любимов в этом часто упрекал, когда репетировали и «Гамлета», и «Пир во время чумы», и «Электру». Потому что играю не поэта, а персонаж, у которого свой внутренний ритм. Надо, видимо, было сначала придумать образ поэта, войти в него, а потом уже быть Электрой, например. Но я первый раз столкнулась с древнегреческой трагедией, поэтому перепрыгнула, упустила какое-то звено. И мне роль далась очень тяжело.
Кажется, что Пушкина читать умеет каждый. На самом деле легче передать чувства, душевные качества людей. Мысль, образ – труднее, духовные качества – очень трудно. Для того чтобы «прорваться в дух», нужна новая техника, театр к ней еще не готов.
