До взрыва полковник выдал всем специальные затемненные очки и дважды объяснил правила поведения:
а) за минуту до «Ч» надеть очки;
б) после вспышки можно снять очки и в течение 20 секунд наблюдать стоя;
в) через 20 секунд после «Ч» принять горизонтальное положение, пока не пройдет взрывная волна;
г) после прохождения волны действовать произвольно, но ничего не записывать.
Присутствующие здесь ученые были прекрасно знакомы с отчетом Смита и помнили его на память: «Световой эффект вспышки не поддается описанию. Вся местность была освещена палящим светом, сила которого во много раз превосходила силу полуденного солнца…»
Ничего подобного наблюдатели не увидели. Вспышка была сравнима по яркости с солнцем, но дополнительной освещенности местности не давала.
По мнению Докучаева, мощность взрыва была намного ниже расчетной.
После взрывной волны все поднялись и отряхнулись. Н.Л.Духов, который по личному приказу Сталина как лучший конструктор советских танков был назначен «для усиления КБ-11» заместителем Харитона, настроен был патетически.
Он закричал:
— Да здравствует товарищ Сталин! Ура!!!
Никитин и Виноградов пожали друг другу руки. Зельдович и Мещеряков молчали, каждый думая по-своему о результатах взрыва.
Столб пыли и пепла над эпицентром продолжал подниматься все выше и выше. Он был темным. И над ним постепенно стала образовываться почти черная шапка («гриб»), которая постепенно нарастала и расширялась.
В том месте, где ранее стояла башня, из земли испускались световые отблески. Это от расплавленной и уже затвердевшей корки песка отражались солнечные блики.
С НП-1 поступило извещение: «Ожидайте прибытия Бороды!»
В 900 он появился. Никитин поздравил его от имени всех присутствующих: «Это явление не земное, а космическое!»
Игорь Васильевич не улыбался, не проявлял никакой радости. Более того, он был мрачен и чем-то очень озабочен. Он пригласил Мещерякова на собеседование в блиндаж. Двадцать минут они беседовали наедине. После этого Курчатов быстрой походкой вышел из блиндажа, молча сел в машину и уехал.
Особенных причин для радости у него не было. Взрыв, конечно, атомный. Но слабее, чем ожидалось и хотелось. Впрочем, измерения кое-что прояснят… К сожалению, незадолго до взрыва сильные порывы ветра сорвали аэростаты и информация с воздушных индикаторов не будет получена. Более того… Во время тренировочных полетов телеуправляемые самолеты были повреждены и в работе не участвовали.
Не поднялись в воздух из-за нелетной погоды и ЛИ-2, так что из облака взрыва проб тоже не будет. Но наземная аппаратура должна сработать… Курчатов ещё не знал о том, что из-за мощных электрических «наводок», возникших при взрыве в кабелях и проводах ближней зоны, большая часть информации, которую должны были зарегистрировать шлейфовые и катодные осциллографы, тоже безвозвратно утеряна.
Курчатов дал команду всем службам и лабораториям немедленно приступить к отбору проб в разных участках на поверхности земли и к обработке результатов измерения. Сам отправился в коттедж для составления предварительного отчета Сталину.
На следующий день, 30 августа, Берия улетал в Москву, и надо было подготовить доклад обязательно… Отбором проб занимались несколько групп, составленных из научных работников РИАНа и других институтов. Были солдатские группы, руководимые офицерами. На «газиках» группы подвозили поближе к радиоактивной зоне, где были оборудованы санпропускники. Здесь переодевались. Снаряжение состояло из комбинезона, противогаза, резиновых перчаток, маленького металлического совка, брезентового мешочка для отбора проб, солдатских ботинок и нательного белья. Индивидуальных дозиметров ни у кого не было. Но прибор для замера гамма-фона был в каждой группе, и по его показателям оценивали допустимое время работы группы в зараженной зоне. Обычно это время в зоне отбора составляло 5-15 минут. За это время получали дозу примерно в сто рентген (смертельной считается доза в 450–600 рентген). Все участвующие в отборах проб отмечали ощущение сильного головокружения при выходе из зоны. Многие солдаты даже теряли равновесие и шатались.
Из описания Я.П.Докучаева:
«Было ощущение легкого опьянения, ослабление чувства опасности, ложная «храбрость». Появилось головокружение и понижение чувствительности зрения к дневному освещению. Мне показалось, что уже наступает вечер, но солнце находилось высоко над горизонтом. Возвратившись в городок на берегу Иртыша, я хорошо поел в столовой, но ощущал приступы тошноты. Пошел на берег Иртыша, спокойно подышал свежим воздухом, искупался в бодрящей воде и, добравшись до постели, лег спать. Спал 2–3 часа. Головокружение почти прекратилось, чувствительность зрения восстановилась. Только через 5–6 часов после пробоотбора я увидел, когда в действительности стал наступать вечер».
Курчатов почти не ел и не спал 29-го и 30-го. К нему оперативно поступали первые данные анализа показаний приборов во время испытаний и анализа проб. Кое-что он пересчитывал и тут же вписывал итоговые результаты в готовящийся доклад. По ходу подготовки доклада он пришел к выводу, что главный результат при испытании достигнут и для пессимистических выводов оснований особых нет… Кое-что было и непредвиденное… В середине дня 29 августа к начальнику полигона С.Г.Колесникову прибыл командир батальона охраны Опытного поля и доложил о том, что на оболочке одного из сорванных ветром аэростатов обнаружены оплавленные частицы в виде небольших дробинок. Они радиоактивны. Туда послали дозиметриста, к которому примкнул и Харитон, ставший случайным свидетелем этого разговора.
От границы Опытного поля поехали на машине по следу этих радиоактивных выпавших частиц. Было установлено, что след ведет далеко за пределы Опытного поля и, возможно, за пределы полигона. Доложили об этом Курчатову. Обнаружение следа радиоактивного загрязнения по направлению ветра оказалось полной неожиданностью. Вспоминали отчет Смита. Но у него об этом не было ни слова.
Курчатов принял решение о проведении наземной и воздушной радиационной разведки на правом берегу реки Иртыш и на территории Алтайского края.
Как оказалось, даже на расстоянии 300 километров от эпицентра наблюдалось резкое повышение интенсивности излучения в зоне следа.
Радиоактивному загрязнению подверглись Новопокровский и Бескарагайский районы Семипалатинской области и несколько районов Алтайского края. Максимальная доза облучения, зафиксированная вблизи села Долонь, на расстоянии 118 километров от эпицентра, превышала 200 рентген. Ну что поделаешь?.. Курчатов писал и считал.
Считал и писал. Надо было успеть до отъезда Берия. После некоторого раздумья Игорь Васильевич вставил в доклад все цифры, соответствующие планируемым. Мелочные отклонения от плана не должны беспокоить вождя.
Кроме того, надо было предпослать докладу общее торжественное вступление.
«Доклад Л.П. Берия и И.В. Курчатова И.В. Сталину
о предварительных данных, полученных при испытании атомной бомбы
Район испытаний (в 170 км западнее г. Семипалатинска)
30 августа 49 г.
Сов. секретно
(Особой важности)
Товарищу Сталину И.В.
Докладываем Вам, товарищ Сталин, что усилиями большого коллектива советских ученых, конструкторов, инженеров, руководящих работников и рабочих нашей промышленности, в итоге 4-летней напряженной работы, Ваше задание создать советскую атомную бомбу выполнено.
Создание атомной бомбы в нашей стране достигнуто благодаря Вашему повседневному вниманию, заботе и помощи в решении этой задачи. Докладываем следующие предварительные данные о результатах испытания первого экземпляра атомной бомбы с зарядом из плутония, сконструированной и изготовленной Первым главным управлением при Совете Министров СССР под научным руководством академика Курчатова и главного конструктора атомной бомбы члена-корреспондента Академии Наук СССР проф. Харитона:
29 августа 1949 года в 4 часа утра по московскому и 7 утра по местному времени в отдаленном степном районе Казахской ССР, в 170 км западнее г. Семипалатинска, на специально построенном и оборудованном опытном полигоне получен впервые в СССР взрыв атомной бомбы, исключительной по своей разрушительной и поражающей силе мощности.
Атомный взрыв зафиксирован с помощью специальных приборов, а также наблюдениями большой группы научных работников, военных и других специалистов и наблюдателей, непосредственно участвовавших в проведении испытания, членов Специального комитета т. т. Берия, Курчатова, Первухина, Завенягина и Махнева.
В числе участников-экспертов испытания находился физик Мещеряков, бывший нашим наблюдателем испытаний атомных бомб в Бикини.
