«Братья и друзья наши! Вы сами знаете, сколько раз эти теулы, что там расположились в поле в ожидании битвы, посылали к нам своих гонцов с просьбой о мире, причем они говорят, что придут нам на помощь и будут нас считать своими братьями, а также вы знаете, что сколько бы раз они ни захватывали наших людей в плен, вреда им не причиняют и сразу отпускают на свободу.
Вам также известно, что мы трижды выступали против них со всеми нашими войсками, бились и днем и ночью, но не могли их одолеть, а они в этих сраженьях перебили множество наших людей, наших сыновей, и родственников, и вождей. Теперь они опять предлагают нам мир, и индейцы из Семпоальяна, которые у них в войске, говорят, что они враги Моктесумы и мексиканцев и наказали тотонакам в горных селениях, равно как семпоальянцам, не платить ему дань. А вы конечно же помните, что мексиканцы каждый год приходят к нам с боями, и так уже более ста лет подряд, и знаете, что мы на своей земле живем как в осаде, не решаемся уйти подальше промыслить соли, и не едим ее, и хлопка не имеем, и у нас почти нет одежд из него, а ежели кто из нас пытался за ними отправиться, мало кто возвращается живым, ибо коварные мексиканцы и их союзники убивают наших людей или забирают в рабство.
Наши тлаканауальи, гадатели и жрецы, поведали, что им стало известно об этих теулах, а именно — что они могучие воины. Я полагаю так, что нам надобно завязать с ними дружбу, и ежели они и впрямь не люди, но теулы, мы в любом случае будем с ними обходиться хорошо, и пусть к ним не мешкая отправятся четверо наших старейшин и отнесут им еду получше, и я предлагаю выказывать им любовь и мирные намерения, чтобы они нам помогали и защищали нас от врагов, и пригласим их жить с нами, и дадим им жен, чтобы их потомство было нашей родней, ибо присланные ими для мирных переговоров гонцы рассказывают, что среди них есть женщины».
Когда все касики и старейшины эту речь выслушали, она им пришлась по душе, и они сказали, что это будет правильно, и они тотчас же поведут разговоры о мире, и надобно о том известить их военачальника Хикотенгу и прочих вождей, при нем находящихся, чтобы они отныне сражений не завязывали и знали, что мы заключили мир. И посланцы с такой вестью были немедля отправлены.
Военачальник же Хикотенга-младший не пожелал слушать старейшин, но сильно разгневался и выбранил их дурными словами, говоря, что не намерен заключать мир. Он сказал, что уже убил многих теулов и их кобылу и следующей ночью хочет на нас напасть, чтобы окончательно разбить и уничтожить.
Таковой ответ, когда он дошел до слуха его отца Хикотенги-старшего, и Масеэскаси, и прочих касиков, привел их в ярость, и они тотчас послали приказ вождям и всему войску, чтобы не смели идти с Хикотенгой супротив нас и, раз дело так обернулось, не повиновались никаким его приказам, разве что он пойдет заключать мир. Но Хикотенга и тут не послушался. Когда ж они увидели, что главнокомандующий им не повинуется, они тем старейшинам, которых к нему посылали, велели теперь идти в наш лагерь, и отнести нам провизию, и заключить мир от имени всей Тласкалы и Уэксосинго. Но четверо этих старцев, страшась Хикотенги-младшего, в ту пору к нам не пришли.
Глава LXI
о том, как мы решили побывать в селении, расположенном близ нашего лагеря
Два дня мы провели, не совершив ничего заслуживающего упоминания, а потом решили, и даже стали советовать это Кортесу, что надо сделать вылазку в селение, отстоящее от нашего лагеря примерно на лигу, куда мы отправили посланца с предложением мира, но он не вернулся; мы предлагали напасть ночью, но не с целью причинить им зло, — не убивать, и не ранить, и не брать пленных, — а только чтобы раздобыть съестное и либо настращать их, либо поговорить о мире, смотря по тому, как они себя поведут. Называется это селение Сумпансинго, и оно главное для нескольких меньших, ибо окрестности там густо заселены.
И вот ночью, ближе к рассвету, мы все поднялись, чтобы идти в то селение с шестью верховыми из самых крепких и с солдатами поздоровее, да еще с десятью арбалетчиками и восемью аркебузирами, и командовал нами Кортес, хотя у наго был жар или трехдневная лихорадка, в лагере же мы оставили самую надежную защиту, какую было возможно.
За два часа до рассвета мы тронулись в путь, а ветер, дувший с заснеженных гор, в то утро был такой холодный, что мы дрожали и щелкали зубами, и даже лошадей, которые были при нас, проняло, и на двух из них напали судороги, они тряслись всем телом, и мы сильно встревожились, как бы они у нас не издохли. Кортес приказал тем двоим верховым, чьи лошади это были, возвратиться в лагерь.
Селение было недалеко, мы пришли туда еще затемно. И как только его жители услышали, что мы идем, они стали убегать из своих домов, и стар и млад, крича один другому, чтобы спасались от теулов, — мы, мол, идем их убивать. Когда мы такое увидели, то остановились в одном из дворов и подождали, пока рассвело, не причиняя им никакого вреда. Тут несколько их жрецов, оставшихся в кумирнях, и другие старые индейцы, увидев, что мы стоим спокойно и ничего дурного не делаем, приходят к Кортесу и говорят — пусть, мол, он их простит, что они не пришли в наш лагерь с миром и не принесли нам припасов, когда мы о том попросили, а причина была такая, что вождь Хикотенга, который стоит с войском поблизости, прислал им приказ этого не делать, к тому же их селение и многие другие доставляют съестное в его лагерь, и воины его по большей части сыновья людей из этого селения и из всей провинции Тласкала.
Через наших толмачей донью Марину и Агилара, которые всегда были с нами в любом походе, хотя бы и ночью, ибо ничего не боялись, Кортес ответил — пусть, мол, пошлют сказать своим касикам в столице, чтобы те пришли к нам с миром, ибо от войны им добра не будет. И он послал туда этих же жрецов, потому как тех наших посланцев, что были раньше отправлены, мы не дождались.
Жрецы этого селения скорехонько насобирали нам штук сорок кур да петухов и дали двух индеанок, чтобы молоть зерно. Кортес, поблагодарив, приказал, чтобы нам дали двадцать индейцев из этого селения отнести все эти запасы в наш лагерь и чтобы они ничего не боялись, и они пробыли в лагере до вечера, и мы им дали бусы, так что они возвратились домой очень довольные и говорили всем соседям, какие мы добрые и как с ними хорошо обошлись; и эти жрецы и старейшины рассказали Хикотенге о том, что дали нам еду и индеанок, и он за это крепко их отругал. Потом они отправились в столицу сообщить обо всем старшим касикам, а те, узнав, что мы не причинили им никакого зла, хотя вполне могли бы в ту ночь убить немало их людей, и что мы просим мира, очень обрадовались и приказали доставлять нам каждый день все, в чем у нас будет нужда; и теперь они снова призвали тех старейшин, что были к нам посланы с предложением мира, и велели им идти в наш лагерь и нести нам всяческую еду. И таким образом мы возвратились в наш лагерь с припасами и индеанками, очень довольные.
Глава LXII
о том, как мы, возвратясь с Кортесом из Сумпансинго, застали в нашем лагере некоторое недовольство
Воротясь из Сумпансинго с припасами, очень довольные тем, что оставили тамошних жителей в миролюбивом настроении, мы застали у нас в лагере ропот и разговоры о том, что в этой войне мы ежедневно подвергаемся смертельной опасности, и с нашим появлением разговоры эти еще оживились. Больше всего роптали и злобились те, кто на острове Куба оставил дом и рабов-индейцев. Таких набралось семь человек, называть их я не хочу, дабы не позорить их честь, и они пошли в дом, где жил Кортес, и один из них, взявшийся говорить за всех, ибо был красноречивей других и хорошо заучил все, что они хотели предложить, под видом совета сказал Кортесу, чтобы он обратил внимание, до какой крайности мы дошли, сколько среди нас тяжело раненных, ослабевших и удрученных, сколь великие труды мы несем ночами, выставляя часовых, и разведчиков, и дозорных, сражаясь днем и ночью, и еще сказал, что, по их подсчетам, со времени отплытия с Кубы мы уже потеряли более пятидесяти пяти товарищей да вдобавок ничего не знаем об оставшихся в Вилья-Рике, и, поскольку Господь даровал нам победу в сражениях и стычках, в коих мы участвовали за время, проведенное в этой провинции, и в великом своем милосердии нас поддерживал, негоже нам испытывать столько раз его благостыню, и пусть он, Кортес, не старается превзойти самого дьявола, он и так уже завел нас в такие места, где, того и гляди, не сегодня, так завтра нас принесут в жертву идолам, да не попустит сего Господь. И что лучше без них возвратиться в нашу Вилью, там и крепость, нами сооруженная, и среди селений племени тотонаков, наших друзей, мы бы и пробыли, пока не соорудим судно для отправки донесения Диего Веласкесу, и в другие места, и на другие острова, чтобы прислали нам помощь и поддержку, и, мол, как бы теперь пригодились те суда, которые мы потопили, ну оставили бы хоть два корабля на крайний случай. И что нам уже невмочь нести такое бремя, да оно и не по силам человеческим, и живем мы хуже скотов, ибо когда лошадь выполнит свой дневной переход, с нее снимают седло, задают корм, оставляют отдыхать, а мы-то и днем и ночью не снимаем с себя оружия и обуви, и еще сказали ему — пусть, мол, посмотрит во всех историях, как в римских, так и в историях об Александре или о других знаменитейших во всем мире военачальниках, ведь никто из них не решался топить свои корабли и с таким малым войском забираться в столь многолюдные края, где воинов не счесть, и еще многое наговорили ему на сей предмет.
