У семьи Очоа было готово в Ла-Лома все, чтобы принять падре на любой необходимый срок. Дон Фабио был в отъезде, но женщины подготовились основательно. Предстояло развеять беспокойство священника, понимавшего, что такое неожиданное и поспешное путешествие может быть вызвано лишь чем-то очень серьезным.
Завтрак был обильным и долгим, и падре поел с аппетитом. Примерно в десять утра, стараясь не драматизировать обстановку, Марта Ньевес объяснила падре, что Эскобар встретится с ним в ближайшее время. Он чуть не запрыгал от радости, суетясь и не зная, чем заняться, пока Вильямисар не вернул его к реальности, предупредив:
— Будет лучше, если вы узнаете сразу. Возможно, вам придется ехать одному с шофером, неизвестно куда и насколько.
Падре побледнел. Едва не выронив из рук четки, он начал расхаживать из угла в угол и декламировать вслух собственные молитвы. Проходя мимо окна, священник каждый раз смотрел на дорогу, а в его душе боролись два чувства: беспокойство, что обещанный автомобиль не приедет, и острое желание, чтобы он не приехал. Он хотел было позвонить, но тут же сам понял опрометчивость такого шага. «К счастью, для общения с Богом телефоны не нужны»,— сказал он. От запоздалого, но еще более аппетитного, чем завтрак, обеда, Гарсия Эррерос отказался. В приготовленной для него комнате стояла кровать с балдахином и бахромой, как у епископа. Женщины попытались уговорить падре немного отдохнуть. Он согласился, но так и не уснул. Чтобы успокоиться, он взял «Краткую историю времени» Стивена Хаукинга [13] {7}, модную тогда книгу, где с помощью математических расчетов опровергалось существование Бога. Около четырех часов дня падре вышел в зал, где дремал Вильямисар.
— Альберто,— сказал он,— нам лучше вернуться в Боготу.
Ласковым и тактичным женщинам с трудом удалось его отговорить. К вечеру священник опять пал духом, но уехать уже не порывался: ночные поездки он считал весьма рискованными. Перед сном падре попросил помочь ему снять контактные линзы: дома этим всегда занималась Паулина. Вильямисар не ложился, не исключая, что Эскобару покажется безопаснее провести встречу под покровом ночи.
Падре тоже не удалось заснуть. В восемь утра подали завтрак, еще более соблазнительный, чем накануне, но падре даже не сел за стол. Он вновь расстроился из-за контактных линз, и никто не мог ему в этом помочь, пока сама управляющая поместьем с большим трудом наконец не вставила их на место. По сравнению с первым днем падре вел себя спокойнее, не вышагивал без конца из угла в угол, а сидел, неотрывно глядя через окно на дорогу, по которой должен приехать автомобиль. Наконец, потеряв терпение, он вскочил.
— Я уезжаю, мне надоела вся эта волокита!
Его еле уговорили подождать до обеда. Согласившись, падре снова успокоился. За обедом он ел с аппетитом и, как в лучшие времена, был интересным собеседником, а после обеда заявил, что намерен вздремнуть.
— Но имейте в виду,— повторил он, подняв палец вверх,— как только проснусь — сразу уеду.
Марта Ньевес несколько рал звонила по телефону в надежде узнать хоть что-нибудь, что поможет удержать проснувшегося падре. Около трех часов дня всех, кто дремал в гостиной, разбудил шум мотора. Вскочив с кресла, Вильямисар постучал в комнату, где спал падре, и открыл дверь.
— Падре, за вами приехали.
Полусонный священник с трудом поднялся. Сердце Вильямисара защемило от жалости: обтянутые кожей кости и трясущееся от страха тело делали падре похожим на ощипанного цыпленка. Однако он быстро взял себя в руки, перекрестился и, словно окрепнув духом, стал решительным и даже как будто вырос. «Преклони колени, сын мой,— велел он Вильямисару.— Помолимся вместе». С колен поднялся уже совсем другой человек.
— Посмотрим, как там Пабло.
Вильямисар хотел бы сопровождать падре, но не мог — так было условлено заранее. Пришлось ограничиться разговором с шофером.
— Берегите падре. Это большой человек. Будьте осторожны. На вас лежит огромная ответственность.
Водитель посмотрел на Вильямисара, как на ненормального:
— Вы думаете, если я везу святого, с нами может что-то случиться?
Вильямисар заставил падре надеть бейсболку, чтобы в дороге никто не узнал его седые волосы. Он опасался, что в Медельине машину остановят и встреча сорвется. Или священник попадет под перекрестный огонь боевиков и полиции. Падре усадили рядом с шофером. Когда машина тронулась и начала удаляться, падре снял бейсболку с головы и выбросил через окно. «Не беспокойся, сын мой! — крикнул он Вильямисару.— Ведь я властвую над водами!» Раскаты грома прокатились по всей долине, и с неба хлынул библейский ливень.
О встрече падре Гарсии Эррероса с Пабло Эскобаром известно только то, что рассказал сам священник, вернувшись в Ла-Лому. По его словам, встреча проходила в роскошном особняке с бассейном олимпийского стандарта и всевозможными спортивными сооружениями. По пути в целях безопасности трижды меняли машину, но из-за проливного дождя, не прекращавшегося ни на минуту, многочисленные полицейские кордоны их ни разу не остановили. Некоторые посты, как уверял водитель, принадлежали службе безопасности самих Подлежащих Экстрадиции. Дорога заняла более трех часов, хотя, скорее всего, падре привезли в одну из резиденций Эскобара в самом Медельине, а шофер специально петлял, чтобы падре казалось, что его увозят далеко от Ла-Ломы.
Священник рассказал, что в саду перед домом его встретили десятка два вооруженных охранников, которых он упрекнул за неправедную жизнь и нежелание сдаться правосудию. Сам Эскобар с большой черной бородой ждал на террасе, одетый по-домашнему к белый хлопковый костюм. Страх, который падре испытывал с момента приезда в Ла-Лому и позже по пути в неизвестность, рассеялся.
— Пабло,— сказал падре,— я приехал, чтобы договориться и уладить это дело.
Эскобар приветствовал священника искренне и весьма уважительно. Они прошли в гостиную и расположились в цветастых креслах, друг против друга, как добрые друзья, готовые к долгой беседе. Глоток виски окончательно успокоил гостя, а Эскобар в продолжение всей беседы попивал фруктовый сок. Вопреки ожиданиям, встреча заняла всего сорок пять минут: падре не мог скрыть волнения, а Эскобар выражал свои мысли так же емко и лаконично, как в письмах.
Опасаясь, что священника могут подвести провалы памяти, Вильямисар посоветовал ему делать записи. Падре так и поступил, но пошел, по-видимому, еще дальше. Сославшись на плохую память, он попросил самого Эскобара записать его основные требования, а когда это было сделано, начал обсуждать и отбрасывать те, которые, по его мнению, невозможно выполнить. Таким образом, Эскобару практически не удалось затронуть излюбленную тему наказания полицейских, обвиняемых в разного рода преступлениях, и разговор сосредоточился на безопасности места заключения.
По словам падре, он задал вопрос о причастности Эскобара к покушениям на четырех кандидатов в президенты. Тот категорически отрицал это, заявив, что ему приписывают чужие преступления. Кроме того, он заверил, что не мог предотвратить покушение на профессора Лоу Мутра, совершенное 30 апреля прошлого года на одной из улиц Боготы, поскольку приказ был отдан значительно раньше и его не успели отменить. По поводу похищения Марухи и Пачо Эскобар старался не говорить ничего такого, что могло бы выдать его как заказчика, но заверил, что Подлежащие Экстрадиции содержат их в нормальных условиях, оба пленника здоровы и будут отпущены на свободу, как только удастся согласовать срок явки с повинной. О Пачо он даже сказал вполне серьезно: «Этот почти доволен, что его похитили». В конце беседы Эскобар отметил, что добрая воля президента Гавирии вызывает ответное стремление договориться. Записи, сделанные отчасти рукой священника, но в основном исправленные и уточненные самим Эскобаром, стали первым официальным свидетельством его желания сдаться правосудию.
Когда падре вставал, чтобы попрощаться, упала одна из его контактных линз. Он попытался вставить ее, Эскобар начал ему помогать, потом позвали на помощь прислугу, но все оказалось тщетно. Падре явно расстроился. «Делать нечего,— вздохнул он,— это получается только у Паулины». К его удивлению, Эскобар не только понял, о ком идет речь, но и знал, где находилась в тот момент Паулина.
— Не отчаивайтесь, падре,— сказал он священнику.— Если хотите, мы пошлем за ней.
Но падре, настроенный поскорее вернуться, решил ехать без линзы. Прежде чем попрощаться, Эскобар попросил благословить небольшой медальон из золота, висевший у него на шее. Это было уже в саду на глазах у телохранителей, и они тоже попросили благословения:
— Падре, вы не можете уехать, не благословив нас.
Все стали на колени. Как и предвидел дон Фабио Очоа, посредничество падре Гарсии Эррероса решительно повлияло на сговорчивость людей Эскобара. Последний, видимо, заметив это, преклонил колени вместе со всеми. Благословляя, падре призвал их вернуться к легальной жизни и способствовать миру в стране.
