разделились примерно семь миллионов лет назад. (Генетические часы в эти временные промежутки несколько менее надежны, чем в отношении разделений, произошедших в не такое далекое время, между современными людьми). В ядерной ДНК заметно больше унаследованных мутаций — не как в митохондриальной, одна в 3000 лет, а три в год. Тут генетические часы работают так же, только для них есть гораздо больше измеримых мутаций.
Разделение имело место в Африке, распространение вплоть до Иберийского полуострова потребовало некоторого времени.
У каждого человека двое родителей, четыре бабушки и дедушки, восемь прабабушек и прадедушек и 16 прапрабабушек и прапрадедушек. Так охватываются четыре поколения — от 80 до 100 лет. Если же родословная уходит на 20 поколений назад, то есть на 400–500 лет, то речь идет уже примерно о миллионе «прародителей». Для 30 поколений их уже больше миллиарда — по большей части это люди, жившие на земле 650 лет назад. А если вернуться на 40 поколений, прошедших со времен Карла Великого, мы чисто арифметически придем к более чем миллиарду праотцов и праматерей. Чисто теоретический расчет: тогда не у всех людей были дети, но у некоторых их было больше обычного. Многие линии родословной, которые прослеживаются во времени, пересекаются и концентрируются на тех предках, у кого детей было больше среднего. Из этого следует, что все люди, жившие 600–700 лет назад, которые имели детей и потомки которых до сих пор последовательно обзаводились потомством, с большой вероятностью встречаются в родословных всех ныне живущих европейцев.
Этот временной промежуток определяется с помощью другого анализа ДНК — анализа ДНК неандертальца, который жил около 12 000 лет назад вблизи Ульма. Его митохондриальная ДНК отличалась от митохондриальных ДНК всех доселе известных неандертальцев, которые жили позже и несли в себе митохондриальную ДНК архаических сапиенсов. С помощью генетических часов удалось выяснить, что две эти неандертальские популяции должны были разделиться не позднее чем 220 000 лет назад. Когда-то между испанским неандертальцем и этим разделением в Европу должны были прийти архаические сапиенсы и передать свою митохондриальную ДНК неандертальцам. Где именно это произошло, сказать нельзя — это могло произойти и на Ближнем Востоке.
На африканском континенте тоже имелись естественные барьеры, но их было далеко не так много и они не были такими непреодолимыми — та же Сахара, к примеру, была гораздо меньше, чем сегодня, и временами даже полностью покрывалась зеленью. Между архаическими сапиенсами в Африке могло быть меньше границ, а следовательно, больше генетического обмена.
Во всей Европе и Азии нам известны останки не более 350 неандертальцев. В Германии до сегодняшнего дня было обнаружено всего полдюжины особей. Само по себе место Неандерталь — одно из самых северных на карте с подобными находками.
Говорить о том, что изолированность защищала неандертальцев от опасностей, исходивших, к примеру, от других людей, — спекуляция. Эволюции неандертальцев такой маленький генофонд на пользу не пошел. Предположительно, у убыточных генов неандертальцев было больше шансов перейти по наследству из-за ограниченного выбора партнеров. Из-за близкого родства между родителями они зачастую несли в себе одну и ту же негативную мутацию. Еще хуже, чем неандертальцам, пришлось денисовцам. Их ДНК указывает на интенсивный инбриндинг. Так, предки денисовской девочки были многократно и тесно породнены, ведь большие части Азии во времена ледникового периода были отрезаны от остального мира. Считается, что отдельные области, где находились поселения денисовцев, занимали площадь средней немецкой федеральной земли, и жили там лишь сотни особей. Выбор партнера у этих предков людей был невелик. Тем больше случалось у них вредных генетических совпадений.
Если бы это было не так, языки иммигрировавших современных людей развились бы только после выхода из Африки. Это привело бы к разным языковым уровням у нынешних популяций, например, у народов, долгое время бывших в изоляции, и народов, которые состояли в обмене с другими. Но поскольку все современные люди говорят на языках одного уровня, этот сценарий можно исключить.
Ген FOXP2 — это так называемый транскрипционный фактор, он может включать и выключать в геноме сотни других генов. Почему эта функция влияет на языковые способности, до сих пор до конца непонятно. Особенной известностью в науке пользуется случай «семьи КЕ», живущей в Англии: у половины членов этой семьи большие проблемы с артикуляцией и пониманием языка. От одного из родителей они унаследовали мутировавший ген FOXP2. В своей докторской, где я исследовал гены ядерной ДНК неандертальца — за годы до расшифровки его целого генома — мне удалось выяснить, что гены FOXP2 шимпанзе и современного человека отличаются по двум строительным блокам, а гены неандертальца и современного человека — нет. Значит, FOXP2 изменился до того, как современный человек и неандерталец разделились. Поскольку FOXP2, очевидно, лишь косвенно делает освоение языка возможным, я разработал более осторожную формулировку: сравнение генов FOXP2 неандертальца и человека по крайней мере не позволяет заключить, что неандерталец не мог говорить.
Так, незадолго до Второй мировой войны в пещере Схул, на территории нынешнего Израиля, нашли кости человека, который умер там 100 000 лет назад. Его предки жили южнее Сахары. С тех пор не проходит и года без новых найденных останков современных людей за пределами Африки. Их объединяет то, что люди, живущие в наше время, уже не несут в себе их гены.
Мы знаем, что человек из Пештера-ку-Оасе, живший 42 000 лет назад, не оставил своих генов в современных европейцах, а вот человек с Маркиной горы, живший после извержения вулкана, это сделал. Значит, реалистичен следующий сценарий: извержение вулкана могло сильно сократить число современных людей, пришедших в Европу перед катастрофой, а возможно, и полностью их уничтожить. И тогда, с новой иммиграционной волной, через Дунайский коридор распространились наши прямые предки — люди ориньякской культуры. Но это лишь предположения, поскольку в точности последовательность событий, имевших место 40 000 лет назад, восстановить невозможно. Кроме того, до сих пор есть только два генетических образца времен ориньякской культуры. Второй секвенированный человек из этой эпохи жил примерно 38 000 лет назад в бельгийском Гойе (Goyet) и тоже нес в себе гены нынешних европейцев.
Предположительно, люди граветтской культуры последовали за
