В судебном заседании Пеньковский признал себя виновным в измене Родине и показал, что преступление он совершил в результате морального разложения, тщеславия, карьеристских побуждений.
В суде установлено, что Пеньковский вел аморальный образ жизни, пьянствовал, не имел никаких духовных интересов и запросов. Безыдейность, моральное растление, нравственная опустошенность привели Пеньковского к измене Родине.
Подсудимый Винн выполнял роль главного связующего звена между английской и американской разведками и Пеньковским и прикрывал свою преступную деятельность разведчика и шпиона деловыми встречами английского бизнесмена. Винн связал английских разведчиков в Лондоне с Пеньковским и на протяжении полутора лет, по планам разведки, осуществлял контакты Пеньковского с английскими и американскими разведчиками в Москве, Лондоне и Париже: передавал Пеньковскому инструкции, задания, технические средства, принимал от Пеньковского шпионские донесения и материалы и переправлял их разведчикам, имел в своем распоряжении полученные от британского разведчика Кинга номера телефонов американских разведчиков в Нью-Йорке и Сиэтле для передачи Пеньковскому в случае его служебной командировки в США, готовил Пеньковского к побегу из Советского Союза.
В судебном заседании Винн признал себя виновным в шпионаже и показал, что первоначально не понимал подлинного значения и характера своих действий по поддержанию связи между английской разведкой и Пеньковским, а когда понял, что занимается шпионажем, то отказаться от выполнения заданий не смог вследствие того, что «попал в тиски английской разведки».
Совершенные Пеньковским и Винном преступления подтверждаются также заключениями экспертов и вещественными доказательствами. В квартире Пеньковского, в специально оборудованном тайнике, изъяты: фиктивный советский паспорт на имя другого лица, но с фотографией Пеньковского, 3 фотоаппарата «Минокс», 4 экспонированные фотопленки с секретными сведениями, 15 запасных фотопленок, приемники «Сони» и «Зенит», записка с частотами радиоволн, 6 шифровальных блокнотов, 2 листа копировальной бумаги для тайнописи, 6 сигнальных открыток с условным текстом и инструкция к ним, донесение Пеньковского разведкам, которое, согласно заключению экспертов-криминалистов, было отпечатано на пишущей машинке «Континенталь» № 213956, изъятой в квартире Пеньковского.
Часть перечисленных вещественных доказательств — технические средства шпионажа — передал Пеньковскому Винн по заданию английской и американской разведок.
Согласно данному в судебном заседании заключению экспертов многие сведения, переданные Пеньковским английской и американской разведкам и подготовленные им для передачи, являются секретными и совершенно секретными, а часть из них составляет государственную и военную тайну Советского Союза.
В соответствии с изложенным, руководствуясь ст. 301–303 УПК РСФСР, Военная коллегия Верховного Суда СССР
П Р И Г О В О Р И Л А:
Пеньковского Олега Владимировича признать виновным в измене Родине и на основании ст. 64 п. «а» УК РСФСР подвергнуть смертной казни — расстрелу с конфискацией лично принадлежавшего ему имущества.
На основании ст. 36 УК РСФСР лишить осужденного Пеньковского воинского звания «полковник запаса» и внести в Президиум Верховного Совета СССР представление о лишении его орденов и медалей.
Винна Гревилла Мейнерда признать виновным в шпионаже и на основании ст. 65 УК РСФСР лишить свободы на 8 лет, с отбыванием первых 3 лет в тюрьме, а последующих — в ИТК строгого режима.
Имущество и ценности, изъятые у Винна при задержании, конфисковать.
Срок наказания осужденному Винну с зачетом предварительного заключения исчислять со 2 ноября 1962 года.
Вещественные доказательства, служившие орудиями преступления: 3 фотоаппарата «Минокс», радиоприемники «Сони» и «Зенит», пишущую машинку «Континенталь» № 213956, — конфисковать.
Приговор кассационному обжалованию и опротестованию не подлежит.
Председательствующий В. Борисоглебский
Народные заседатели С. Марасанов, И. Цыганков
Судебный процесс по уголовному делу агента английской и американской разведок гражданина СССР Пеньковского О.В. и шпиона-связника подданного Великобритании Винна Г. М. 7–11 мая 1963 года. М.: Политическая литература. 1963.
Послесловие. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
(Возможно, вероятная жизнь Олега Пеньковского после его официального «расстрела» — авторская реконструкция)
Не верьте всему, что пишут газеты. Пеньковский жив и здоров, он был двойным агентом, работая против американцев.
Николай Федоренко, советский представитель в ООН, 29 мая 1963 года
.. Эта служба обладает традициями, корни которых уходят в далекое прошлое…
Аллен Даллес, бывший шеф ЦРУ, 1965 год
— Готовы ли вы, в случае оперативной необходимости, выступить в роли предателя?
— Если вы считаете, что я справлюсь, я готов.
— А вынесут ли родители, родные? Ведь могут быть публичные разоблачения, суд, телевизор…
Из беседы руководства госбезопасности с разведчиком Тургаем, главным фигурантом операции «Турнир» в августе 1971 года
…В интервью газете «Век» в 2000 году автор ответил, что «дело Пеньковского» будет раскрыто лет через пятьдесят. Подсознательно я лукавил, завышая сроки…
Дальше начинается полумистическая история. Конечно, я не решился тревожить вдову или дочерей Пеньковского. Но очень хотелось почувствовать хотя бы следы их информированности о днях, последовавших в жизни их мужа и отца «после расстрела». Даже получить намек, что в мае после суда он был оставлен в живых.
После появления в еженедельнике «Век» моей версии на «дело» и затем краткого выступления по телевидению в программе «Доброе утро» на эту же тему (а это четыре раза было передано по всей стране) мне позвонили. Честно говоря, я ожидал чего-либо подобного. Кто-то же должен был дать знать со стороны тех, кто был причастен к «делу»?
Звонок был профессиональным по содержанию и на грани полуночи по времени. Старческий голос обратился ко мне по имени и отчеству и молвил:
— Читал вашу статью и видел вас в передаче… Спасибо за добрые слова в адрес нашего общего знакомого… Это очень смело с вашей стороны…
На этом звонок прервался. Я ждал с полчаса продолжения, но тщетно. Через день звонок повторился. И тот же голос сообщил:
— В газете «Комсомольская правда» от 22 февраля 1995 года есть статья о самом маленьком городе России. Возможно, это вас заинтересует…
И снова гудки. Теперь в этот день я не ждал повторного звонка, хотя и надеялся еще на одну «встречу» с незнакомцем.
А пока я обобщил два факта: кто-то, знавший Пеньковского, в иносказательной форме представился мне и почему-то назвал место на карте России. Оба факта были связаны между собой общностью, о которой я мог только догадываться и… смел надеяться. Я дождался утра и, придя на работу, разыскал подшивку нужной мне «Комсомолки». Действительно, там была статья под заголовком «Обнаружен самый маленький город России».
Речь шла… И тут у меня перехватило дыхание! Речь шла о Лихвине, родине моего отца, известного мне еще и потому, что в десяти километрах от него у моей семьи в деревне был дом. Более того, недели через три с началом моего летнего отпуска я окажусь там и смогу посетить Лихвин, а теперь Чекалин в память о юном Герое Советского Союза.
Лихвин (от слова «лихой») был городом с родословной еще времени Ивана Грозного, когда он назывался Девягорском. После войны он окреп, а после девяносто первого года потерял все свои трудовые места, оставив около тысячи жителей без работы, медицины и почти без школьного и профобразования. В этом вопросе городок был с типичной и незавидной долей России двухтысячного года.
Жил он воспоминаниями: случилось так, что в самом маленьком городке России родилась самая мощная русская песня «Дубинушка». Она была написана Василием Богдановым, появившимся на свет в год смерти Пушкина в этом старом городке у истоков древней русской реки Ока. Городок стоял на высоком берегу. Знаменит он был своей лихостью в защите западных пограничных рубежей Руси еще с начала второго тысячелетия. И естественно, меня тянуло туда, а теперь просто неудержимо влекло. После телефонных звонков незнакомого доброжелателя я тешил себя надеждой: предстояла увлекательная встреча с чем-то из истории с «делом».
И вот я уже неделю в деревне. Лил дождь, наконец прояснилось.
Городок я мог видеть с пригорка нашей деревни. Точнее, то место, где он находился. Синеющий горизонт над поймой великой русской реки Оки был изломан неровностями леса. В одном месте с расстояния в десять километров просматривалась ровная линия размером с четверть спички. Это был массив городского парка, из-за которого выглядывал купол местного собора.
