Ознакомительная версия.
Как мы выяснили, внутренний мир и порядок должны господствовать для того, чтобы группа могла выступить против врага единым фронтом, внутри же группы ссоры и возникающие трудности должны улаживаться быстро и мирно. Так появляются права, законы и институты, ставшие следствием тех условий, которые сделали человека воинственным по отношению к иностранцам. Самнер определял права как «правила общей добычи и распределения в условиях борьбы за жизнь, которые распространялись на всех соплеменников с той целью, что мир (внутри группы, племени, народа) должен превалировать, чтобы сделать силу племени постоянной». Право на жизнь – один из таких примеров. Как и все права, первоначально оно было выражено в форме табу «не убий». Тем не менее оно распространялось только на соплеменников. Напротив, убивать чужаков было разрешено (и даже достойно одобрения), но внутри группы убийства следовало запретить, чтобы обеспечить существование группы и ее единство перед угрозой внешнего врага. Собственность позднее также попала под охрану; закон «не кради» также распространялся только на имущество соплеменников. Все права создавались именно на таких условиях; они в действительности могли развиваться только внутри группы, которая одновременно являлась мирной группой. Позднее будет показано, как мир, развивающийся внутри каждой группы, с течением времени распространяется вместе с расширением ареала племени. Здесь мы более подробно остановимся на отношениях, существовавших внутри одной группы в их противоположности к тому, как относились к членам другой группы и как это вело к межплеменным войнам. Есть два моральных кодекса, две формы обычаев: одни – для соплеменников, а другие – для людей извне, но все обычаи исходят из одних и тех же интересов. Разрешено и похвально убивать и обворовывать чужаков, осуществлять кровную месть, красть чужих женщин и рабов, но ничто из вышеперечисленного не может быть разрешено внутри группы, так как это ведет к раздорам и ослаблению. Индеец сиу, чтобы стать храбрым, должен был убить человека, а коренной житель Борнео (остров Калимантан) даяк должен убить для того, чтобы ему было разрешено жениться. И все же, как говорил Тэйлор, «между собой сиу признают убийство человека преступлением, за исключением случаев кровной мести; жители Борнео аналогично карали за убийство. Такое положение вещей не являлось противоречием, его объяснение на самом деле заключалось в одном слове – «племя». Племя создает свои законы не для того, чтобы признать человекоубийство правильным или нет, а для того, чтобы с их помощью способствовать сохранению племени. Существование племени зависело от его способности выжить в условиях борьбы с соседними племенами, и это стало социальной основой для укрепления мужества воинов племени в борьбе с врагами. Убийство врага в открытой схватке не просто считалось правомерным, древний закон рассматривал убийство соплеменника и убийство чужака как преступления совершенно разного порядка, тогда как убийство раба считалось всего лишь посягательством на собственность. Даже сейчас (1920-е гг. – Ред.) колонизаторы на деле не считают убийство индейца или негра столь же тяжелым проступком, как убийство белого поселенца. История взглядов на воровство и грабеж развивалась частично схожим образом. На низком уровне цивилизации заповедь «не кради» была известна, но она применялась только по отношению к соплеменникам и друзьям, а не к чужакам и врагам».
Насколько широко распространенным было разделение на своих и чужих, можно увидеть из следующих примеров. Эллис писал о полинезийцах, что «воровство практиковалось, но гораздо чаще к прибывшим извне, чем к своим соплеменникам». Томсон отмечает, что в вопросе лжи существовало четкое разграничение: «Обмануть своего вождя считалось преступлением, однако идеи, подобные тем, какие Одиссей использовал по отношению к своим врагам, считались если не добродетелью, то, по крайней мере, поводом к общему восхищению. Принцип «в любви и в войне все средства хороши» применялся буквально. Более почетным было договориться о союзе, а потом предательски ударить союзникам в спину, чем проявлять ненужную храбрость».
Двойная мораль нашла свое отражение и в примитивных верованиях. Так, уроженцы острова Ниуэ верили в то, что люди добродетельные достигают Вечного Света, а те, кто творит зло, попадают во Тьму. «Добродетелями считались доброта, отзывчивость, воровство у другого племени и убийство врага; грехами – воровство у соплеменника, нарушение соглашения или табу, трусость и убийство в мирное время». Освящая обычаи данного времени, религия в целом была постоянным стимулом к войне между первобытными народами.
Различия между своими и чужими проявлялись также в формах ведения войны, в зависимости от того, была ли это ссора между родственниками и затрагивала ли она связи семьи, или она касалась чужаков либо потомков других народов. В племенах маори, Новая Зеландия (народ маори делился на племенные группы, «вака», а те, в свою очередь, на племена, «иви», возглавлявшиеся вождями. Племя («иви») делилось на родственные группы – «хапу». – Ред.), в первую очередь важны были предупредительные меры, а «война ножей» была второстепенной. Вопросы войны с соплеменниками издавна подлежали урегулированию, тогда как по отношению к другим были применимы все возможные средства. Два подхода к войне и их развитие будет исследовано позднее. У австралийцев есть два «набора» обычаев: один – для товарищей по племени или друзей, а другой – для людей извне или врагов. «Между мужчинами племени есть стойкое ощущение принадлежности к братству, и человек и в горе и в радости, в случае необходимости, всегда может рассчитывать на помощь всего племени», но относительно чужаков главным чувством является застарелая ненависть, и в отношениях с ними все методы считаются законными. Похожим образом у аборигенов Торресова пролива (между Австралией и Новой Гвинеей) «считалось почетным подвигом убивать чужеземцев – не важно как, в честной борьбе или путем предательства, и честь и слава являлись спутниками тех, кто приносил домой черепа жителей других островов, убитых в бою». Здесь можно проследить появление элемента тщеславия для того, чтобы придать обычаям дополнительную силу; подтверждение этому может быть найдено на примере военного дела. Уроженцы гор Чин в Мьянме (Бирма, раньше в составе Британской Индии. – Ред.) признавали два вида воровства: «воровство, совершенное жителем той же деревни или человеком, принадлежащим к тому же племени, и ограбление, совершенное в отношении представителей других племен». Капитан Батлер говорил о племени ангами (СевероВосточная Индия), что друг с другом они очень честны и достойны доверия, однако по отношению к чужакам они «жадны до крови, вероломны и чрезвычайно мстительны».
Среди аборигенов Африки может быть найдено большое число подобных примеров, некоторые наиболее типичные из которых здесь упомянуты. Камминс пишет о племени динка (на юге Судана): «Любые добродетели, которые присутствуют в отношениях между членами одного сообщества, полностью теряют свое значение в отношениях с иноплеменниками. В таких отношениях главным является право силы и право тех, кто ею обладает. Подобное положение вещей, бесспорно, справедливо в отношении всех диких сообществ, но подобные же примеры могут быть найдены и в истории цивилизованных народов. Во взаимоотношениях между членами внутри группы в чести были правила справедливой игры, но обычаи, регулировавшие отношения между группами и народами – международные обычаи или законы, – развиты очень плохо.
Багешу, если верить Роско, прожившему среди них много лет, «вероломны и очень недоверчивы по отношению ко всем людям, не состоящим в их клане», а Станнус говорит об аборигенах Британской Центральной Африки, что «воровство у других племен, безусловно, одобрялось». У нигерийских племен Западной Африки считается «неправильным обворовывать своего соплеменника, особенно из того же самого города, даже если он недостаточно силен для того, чтобы наказать вора, но обворовать чужака не считается преступлением». Уикс говорит о племени бангала, живущем в верховьях реки Конго: «В отношениях с чужаком не будет считаться неправильным обворовать, избить, оскорбить или даже убить, если только он не пришел навестить кого-либо в городе». На практике, если бангала «обворует чужака и продаст ему его же имущество, все соседи будут восхищаться таким бангала и считать его умным и проницательным человеком, но если он ограбит своего соседа, предварительно не заплатив ему, он будет публично осужден и назван человеком, обладающем дурными привычками».
Даже мирные гренландцы (эскимосы. – Ред.), естественная среда обитания которых воспитала в них уважение к честности и взаимному доверию, которые редко лгут и никогда не воруют друг у друга, по-другому расценивают свои обязательства по отношению к чужакам, особенно если они другой расы. «Мы должны помнить, – пишет Нансен, – что иностранец для него (эскимоса. – Ред.) – это не имеющий особого значения объект, чье благополучие для него является пустым звуком, и гренландцу не важно, может ли он положиться на чужака или нет, так как ему не надо жить бок о бок с ним». При этом он вряд ли сочтет неприличным присвоить себе что-нибудь из имущества чужака, если оно покажется ему полезным». Похожее положение дел наблюдается у племени атов (Британская Колумбия), где «предмет, отданный на хранение индейцу, находится в абсолютной безопасности, при этом воровство является обычным делом там, где затрагивается собственность других племен или белых людей». Банкрофт писал об индейцах нутка (несколько мелких племен, заселяют западный берег о. Ванкувер, Канада, и м. Флаттери, США. – Ред.): «Воровство у них не распространено, за исключением воровства у чужаков». Это утверждение может быть применено ко многим другим племенам. Среди арауканов (арауканцев) Южной Америки «грабеж является частью повседневной жизни индейцев... Регулярно предпринимались вооруженные набеги на соседние деревни, и так поддерживалось постоянное состояние войны, но внутри клана воровство было запрещено, и все считалось общим».
Ознакомительная версия.
