Ознакомительная версия.
Бьюкенен, который не был склонен недооценивать опасность революции, в своих донесениях в Лондон стремился приуменьшать трудности. Он приводил высказывание советника посольства о том, что проблема разрастается, «как это происходило уже раньше», говорил об «огромных толпах людей» и о случаях «некоторого беспорядка, впрочем, несерьезного». Такой же была преобладающая точка зрения даже в революционных кругах, но сила уже «выплеснулась на улицы» в ожидании появления нового политического устройства.
Глава 2
Союзники и мартовская (Февральская) революция
Взбунтовавшиеся безымянные массы Петрограда совершили последний толчок, который предал трехсотлетнюю династию Романовых полному и неоплакиваемому забвению. В течение пяти дней на улицах столицы бурлил народ, пока 12 марта растущее неповиновение войск не переросло в настоящий мятеж, и то, что казалось серьезным восстанием, перешло в увенчавшуюся успехом революцию. Когда было уже слишком поздно, Родзянко отправил царю вторую отчаянную депешу – первую царь оставил без внимания, – умоляя немедленно принять какие-то меры: «Меры должны быть приняты незамедлительно, ибо завтра будет уже поздно. Пробил последний час, когда должна решиться судьба страны и династии». Прочтя депешу, Николай раздраженно заметил: «Этот толстопузый Родзянко снова написал мне полную чушь, на которую я даже отвечать не буду».
После 12 марта едва ли один человек поднялся на защиту старого режима, настолько он себя дискредитировал. Против взбунтовавшейся столицы были посланы войска, но они самовольно «демобилизовались» и присоединились к революции. Заразительная атмосфера товарищества и братства охватила шумную толпу, кипящую энтузиазмом. Классовые различия стирались и снова стали проявляться только после того, как прошло первое опьянение победой. Всех ораторов слушали с одинаковым жадным вниманием, были ли они самыми рьяными революционерами или консервативными националистами вроде Родзянко. Из тюрем были выпущены все заключенные без разбора, как политические, так и уголовники. Большого кровопролития не произошло, так как полиция оставалась преданной монархии. Обнаружив человека в полицейском мундире, хотя большинство полицейских благоразумно поспешили от них избавиться, толпа жестоко с ним расправлялась, но, принимая во внимание размах переворота, таких случаев было не так уж много.
События развивались столь стремительно, что не успевавшие реагировать на них Дума и царь значительно оторвались друг от друга и от революционных масс. К тому моменту, когда Николай наконец решил, что необходимо немедленно создать ответственное министерство во главе с Родзянко, думские лидеры также опоздали выполнить свой план по спасению монархии, для чего намеревались возвести на трон одного из великих князей. Оказавшись перед фактом массового дезертирства из армии, Николай II 15 марта отказался от трона в пользу своего двенадцатилетнего сына Алексея, назначив регентом своего брата, великого князя Михаила. Милюков возвестил об этой смене правителя собравшейся перед зданием Думы толпе и попытался пояснить смысл события, но ему не дали говорить, заглушив его криками. Позднее Николай передумал назначать наследником трона Алексея из-за его хронической болезни и в официальном манифесте об отречении возложил царствование на великого князя.
16 марта думский комитет пытался убедить Михаила согласиться на правление. Поскольку ни Милюков, ни Родзянко не могли гарантировать его личную безопасность, Михаил счел благоразумным отказаться от престола. Окончательно осознав полное крушение идеи конституционной монархии, думские лидеры продолжали лихорадочно искать какие-либо лозунги, посредством которых революцию можно было бы «дисциплинировать» и сделать ее порождением самой Думы. Французский посол, вызванный Родзянко для совета, сказал, что его прежде всего беспокоит вопрос войны и что необходимо как можно скорее восстановить порядок и свести к минимуму все последствия революции. Василий Шульгин, депутат-консерватор, выразил чувства своих коллег, когда предупредил, что «если мы не возьмем власть, ее возьмут другие… те, кто уже выбрал на фабриках каких-то негодяев». «Негодяи на фабриках», о которых он говорил, были представителями Советов рабочих и солдатских депутатов, уникальной формы революционной демократии, которая впервые заявила о себе во время революции 1905 года. Советы представляли собой местные образования, в состав которых входили депутаты, избранные из среды рабочих, крестьян и солдат. Поскольку Петроградский Совет располагался в самой столице, во время мартовской (Февральской) революции он обладал гораздо большим влиянием и властью, чем советы, находившиеся за ее пределами. Эти организации отражали действительное состояние народного мнения гораздо точнее, чем Временное правительство, которое приняло на себя руководство страной после отречения великого князя. Возник феномен «двойной власти» с непреодолимым противоречием интересов, представляемых законным правительством и фактически существующей властью Советов; это противоречие поначалу было не очень заметным, но постепенно все более обострялось, пока в ноябре большевики не сумели захватить власть.
Лидерами Думы было избрано Временное правительство. Оно возглавлялось князем Георгием Евгеньевичем Львовым, честным, но бесцветным кадетом правого крыла. То, что на этот пост был избран именно он вместо более ожидаемого по логике кандидата Родзянко, было результатом влияния Милюкова, чья личная непопулярность в народе помешала ему самому стать главой правительства. Милюков контролировал деятельность нового правительства, но сам удовлетворился портфелем министра иностранных дел. В целом кабинет контролировался кадетами и консервативными националистами (октябристами), единственное исключение составлял пост министра юстиции, который был отдан Александру Федоровичу Керенскому, юристу умеренных левых взглядов, вскоре ставшему главной фигурой правительства. Николай Чхеидзе, меньшевик, недавно избранный председателем Петроградского Совета, был рекомендован на пост руководителя Министерства труда, но отказался от него, подчиняясь резолюции Исполнительного комитета Совета, которая высказалась против участия во Временном правительстве. Керенский, который так же был членом Совета, отказался подчиниться резолюции и тем не менее сохранил твердое положение в обоих лагерях. Как выразился Ленин, правительство было сформировано из «десяти министров-капиталистов и Керенского в качестве заложника демократии».
Революционный переворот вызвал огромный интерес во всем мире. Из-за строгой царской цензуры мир узнал об эпохальном событии только через несколько дней. Эта новость стала еще более неожиданной и поразительной для заграничных обозревателей, чем для российских, потому что, несмотря на множество самых диких слухов и нескольких правдивых сообщений, проникнувших в иностранную прессу, ни мировая общественность, ни ее лидеры не были готовы к столь внезапному повороту событий. С самым горячим сочувствием приветствовали революцию, конечно, союзные державы. Однако Центральные государства также выражали оптимизм, предвидя ослабление участия России в войне, хотя и признавали огромный ущерб, нанесенный престижу идеи монархии. Союзники видели в демократической России, освободившейся от царской тирании, возрождавшуюся нацию, готовую к новым жертвоприношениям на войне, при этом совершенно забывая о причинах великого переворота.
Ясно, что революция не могла быть одинаково выгодной для обеих сторон. Прошло несколько недель, и неуверенные ожидания Центральных государств полностью осуществились, тогда как союзникам предстояло испытывать все больше разочарований до тех пор, пока заключенный годом позже в Брест-Литовске мирный договор не положил конец всем их надеждам на способность России оказать серьезную помощь в войне. Британия и Франция стали в значительной степени жертвами собственной пропаганды, которая представляла войну как борьбу за свободу против власти автократии. Присутствие царской России в демократическом лагере союзников было серьезной помехой в этой идеологической войне, и было только естественно, что революция была встречена как удар, нанесенный по абсолютистской власти Гогенцоллернов и Габсбургов. Здесь они более всего подошли к правде, поскольку наступившее позднее крушение этих династий, вероятно, произошло не без помощи морального воздействия примера России.
Однако следует подчеркнуть, что военные представители союзников оценивали революцию более пессимистично. И хотя возможно, что такое отношение складывалось как в результате обычной настороженности военных по поводу любых изменений в статусе, так и исключительно стратегическими соображениями, по меньшей мере в данном случае они были гораздо меньше задеты политическими настроениями, чем гражданские.
Ознакомительная версия.
