Но кровная месть не единственная причина убийств в племени. Есть и другие причины. Деревня Порейгуда рядом с Мудулипадой. Я живу в Мудулипаде, но часто хожу в Порейгуду. В этот так запомнившийся мне день я сидела под навесом, где Лачми-токи и Мангли-токи рушили падди. С ними я выясняла кое-какие еще не ясные мне детали жизни Порейгуды. Временами, отрываясь от работы, они курили мои сигареты. Солнце медленно ползло к горизонту, длинные тени деревьев исчертили единственную улицу в деревне. И вдруг раздался отчаянный, душераздирающий крик, На мгновение наступила какая-то зловещая тишина, а потом крик повторился снова. Мы вскочили. В конце улицы показался Шукракиршани. Он шатался и кричал. Все, кто был в деревне, бросились к нему. Сначала никто ничего не мог понять. Но Шукракиршани собрался с силами и выдохнул:
— Там. Убили, — и махнул рукой по направлению к саговым пальмам.
Все бросились туда. У пальм уже стояла застывшая в напряженном молчании группа мужчин. Увидев меня, они расступились. На земле ничком лежало распростертое тело брата Шукракиршани. Голова как-то неестественно была повернута в сторону. Под левой лопаткой торчала оперенная стрела. Из-под древка алой тоненькой струйкой стекала кровь. И тут я услышала какие-то судорожные всхлипывания. У ствола пальмы, бессильно прислонившись к нему спиной, стоял серый от бледности отец Шукракиршани. Убили сына, и горе отца мне было понятно. Но почему-то окружающие не смотрели на него, и никто ему не сочувствовал. Это было странным. Появился снова Шукракиршани, и сдержанный ропот пронесся по толпе. Шукракиршани судорожно хватил ртом воздух и закричал:
— Пойдем в полицию! Ты — убийца! — и бросился к отцу.
— Не тронь меня, — тихо сказал тот. — Я сам пойду. И тут я поняла, что отец убил сына.
Он с трудом оторвался от ствола пальмы и пошел. На лицах бондо я увидела выражение ужаса и отвращения. Видимо, люди никогда не могут привыкнуть к убийству, даже в таком племени, где они часты.
Пришел полицейский и осмотрел труп.
— Ну не меньше двадцати лет заработаешь, — обернулся он к отцу Шукракиршани. Тот выслушал его спокойно и равнодушно. Предсказание полицейского оправдалось. Убийца получил двадцать лет тюрьмы. Но об этом я узнала уже намного позже.
У каждого мужчины бондо есть своя саговая пальма. Только владелец имеет право пить ее салап. На пальмах висят глиняные горшки, где скапливается сок. Брат Шукракиршани был большой любитель салапа. Утром того злосчастного дня он опустошил свой горшок. Днем снова полез на пальму, но увидел только осадок на дне. Рядом стояла пальма, принадлежавшая его отцу. Парень оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Отец, видимо, был в поле. Жажда мучила его, и он все смотрел на горшок на отцовской пальме. А потом решился. Отец вернулся неожиданно и увидел, как сын пьет салап на его пальме. Его драгоценный салап. Салап, который был нужен ему самому. Гнев ослепил его, и рука сама потянулась к луку. Он спустил тетиву и увидел, как сын, раскинув руки, падает с дерева. Тело с глухим стуком ударилось о сухую землю. И тогда закричал неизвестно откуда взявшийся Шукракиршани…
В.Элвин в своей книге «Горные бондо» приводит интересную статистику. За восемь лет — с 1936 по 1944 год — в племени произошло двадцать семь убийств. В результате шесть человек были приговорены к смерти и девятнадцать — к различным срокам тюремного заключения. Останавливаясь на причинах убийств, Элвин отмечает: в одном случае причиной послужила домашняя ссора, в четырех — кровная месть, в десяти — ссора из-за имущества, в четырех — пьяная драка, в двух — ссора после возвращения с рынка.
Трудно сказать, много это или мало. Ведь одно убийство — смерть близкого человека, это много для его родственников. Мне не удалось достать более поздней статистики. Но по-видимому, сейчас происходит не более двух-трех убийств в год.
То, что Димрипада принадлежит к числу деревень-грабителей, ни я, ни Мисра не знали. Нам стало об этом известно несколько позже. А в тот день мы спокойно отправились туда. От Мудулипады до Димрипады нам предстояло пройти около пяти миль через джунгли. Мы решили выйти пораньше, чтобы обратно вернуться засветло. Священный лес в это утро был особенно красив. Яркая свежая зелень, аромат цветов, пение птиц. Узкая тропинка петляла в зарослях, и нам приходилось с трудом пробираться через кустарник и протискиваться между стволами деревьев. Мы отводили в стороны лианы, и с них на нас сыпались черные кусачие муравьи. За священным лесом открылась поляна.
— Будьте осторожнее в траве, — предупредил Мисра. — Здесь могут быть кобры. А мы ведь с вами не из бонсо Кобры, и надеяться, что она нас не тронет, не приходится.
Поляну мы миновали благополучно. Братья людей из бонсо Онтал, видимо, были заняты своими делами. Мы продвигались сравнительно быстро, стараясь сберечь драгоценное время. Наконец тропа стала расширяться — верный признак того, что недалеко деревня. На тропе стояло странное сооружение из камней. На большой камень был положен плоский, а рядом стоял вертикальный. На плоском лежал небольшой камешек. Мисра взял камешек и постучал им по плоскому камню.
«Дзинь, дзинь, дзинь», — отозвались джунгли.
— Сейчас будет деревня Бодопада, — сказал Мисра, — а это бугдингер. Каждый идущий в деревню с мирными намерениями должен предупреждать о себе стуком этого камня. Таким же образом бондо передают и новости от деревни к деревне.
Бодопада оказалась приблизительно в четверти мили от бугдингера. В деревне нас встретили несколько мужчин и дети. Женщин не было. Они, очевидно, работали на полях. Мы присели отдохнуть, и рядом с нами примостился один парень. Он отличался от других тем, что на нем была рубашка. Правда, спина в ней отсутствовала, но зато перед был цел.
— Меня зовут Сомачаллан, — представился парень. — А вы к нам в гости?
— Нет, мы идем в Димрипаду.
— В Димрипаду? — удивленно протянул парень. — Но ведь они…
— Что они? — насторожился Мисра.
— Нет, ничего. Вот посмотрите, какую я жирную крысу поймал. — И Сометаллан извлек ее из нагрудного кармана.
— А что ты будешь с ней делать? — спросила я.
— Сварю и съем. Хочешь? Я быстро ее приготовлю. Она будет вкусной.
— Но мы спешим в Димрипаду, — уклонилась я от прямого ответа.
— А когда вернешься?
— Часа через три.
— Ну, вот я к тому времени и приготовлю ее. Поешь на обратном пути.
— Хорошо, — обреченно сказала я.
И Сомачаллан побежал свежевать крысу.
Когда мы вышли из Бодопады, я спросила Мисру:
— Есть какая-нибудь другая дорога обратно, не через Бодопаду?
— Что, — засмеялся Мисра, — не хочется есть крысу?
— Нет.
— Но другой дороги нет. К сожалению, вам придется отведать угощения.
Я затосковала.
Мили через две мы увидели Димрипаду, расположенную в небольшой лощине между двумя горами. Перед деревней на бамбуковых помостах лежали аккуратно сложенные снопы раги. Так бондо хранят необмолоченное зерно. Склон горы около Димрипады был укреплен стеной, сложенной из необработанных камней. И хотя стена была невысокой, она явно походила на крепость. Сходство усиливалось тем, что вдоль стены тянулся неглубокий, заросший травой ров.
— Н-да, — задумчиво произнес Мисра, — деревенька не из мирных. Тут вряд ли нас будут угощать крысами.
За крепостной стеной сразу начиналась Димрипада. Ее крытые рисовой соломой хижины — не менее пятидесяти — были разбросаны в зарослях хлебных и манговых деревьев. То там, то здесь виднелись узорчатые листья саговых пальм. Деревня встретила нас настороженным выжиданием. Никто не вышел к нам навстречу. На краю деревни под навесом из пальмовых листьев работал кузнец — камар. Он сосредоточенно, не поднимая головы, ковал топор.
— Здравствуй! — сказал ему Мисра.
Но кузнец пропустил приветствие мимо ушей и продолжал стучать по раскаленному лезвию топора. Наконец он нехотя оторвался от работы и, буравя нас маленькими глазками, буркнул:
— Чего надо? Зачем пришли?
— Посмотреть, как ты работаешь.
— Нечего тут шляться. Все равно ничего не покажу.
На все наши вопросы камар отвечал угрюмым молчанием и больше не поднимал головы. В это время к кузнице подошло несколько мужчин. В приветливости они не уступали кузнецу.
— Не нравится мне эта деревня, — шепнул Мисра. — Здесь что-то неладно.
И действительно, в Димрипаде было что-то неладно. Я вспомнила затаившуюся тишину Мудулипады, но то, что происходило здесь, ни в коей мере не напоминало первой встречи там. Видимо, Димрипада задумала недоброе дело. И это делало людей иными, чем обычно. Что-то тревожное и темное затаилось в их глазах. Какие-то еще неясные для меня инстинкты руководили их поведением, прорываясь в резких коротких фразах, в наглых и бесцеремонных взглядах, в странной жестикуляции. Но когда я увидела батарею глиняных горшков, выстроившихся посередине деревни, я поняла, что Димрипада пьяна. И пьяна самым жестоким образом. Благословенный салап сделал свое дело. Мисра начал нервничать. Чуть поодаль стояла группа мужчин. Они тихо переговаривались и, ухмыляясь, посматривали в нашу сторону. Все это не сулило ничего хорошего. Затем один из них отделился и нетвердым шагом направился к нам.
