— Взлетаем?
Только тогда Эскобар, не сдержав волнения, торопливо скомандовал:
— Конечно. Давайте, давайте!
Когда вертолет оторвался от земли, Эскобар спросил: «Все в порядке, доктор?» Вильямисар, не оборачиваясь, ответил словно себе самому: «Все прекрасно». Дальше обошлись без слов, потому что полет завершился. Пройдя над верхушками деревьев, вертолет опустился на каменистое тюремное футбольное поле со сломанными воротами и замер рядом с первой машиной, прилетевшей пятнадцатью минутами раньше. Весь полет от самой резиденции занял не более пятнадцати минут.
Зато следующие две минуты оказались весьма напряженными. Как только открыли дверцу, Эскобар попытался выйти первым и оказался в кольце тюремной охраны из полусотни настороженных и слегка растерянных людей в синей форме, направивших в его сторону длинные карабины. От удивления Эскобар на мгновенье потерял выдержку и крикнул угрожающе властным голосом:
— Опустить оружие, черт вас возьми!
Пока начальник охраны дублировал команду, первый приказ был уже выполнен. Эскобар и вся свита прошли метров двести до здания тюрьмы, где их ожидало тюремное начальство, члены официальной делегации и первая группа соратников Эскобара, прибывших по земле, чтобы сдаться вместе с патроном. Тут же стояли жена Эскобара и его мать, очень бледная и готовая вот-вот расплакаться. Проходя мимо, он нежно погладил ее по плечу и сказал: «Не волнуйся, старушка». Директор тюрьмы шагнул навстречу и протянул ему руку.
— Сеньор Эскобар, я Луис Хорхе Патакива,— представился он.
Эскобар пожал его руку. Потом поднял левую штанину брюк и отстегнул от лодыжки кобуру с пистолетом. Это было настоящее сокровище: «Зиг Зауэр-9» с золотой монограммой, выгравированной на перламутровой ручке. Он не стал вынимать обойму, а один за другим вытащил патроны и бросил их на землю.
Этот несколько театральный жест должен был продемонстрировать доверие к главному тюремщику, который после своего назначения лишился сна. На следующий день в газетах напечатали, что, отдавая Патакиве пистолет, Эскобар сказал: «Ради мира в Колумбии». Никто из свидетелей этого не помнит, тем более Вильямисар, который не мог оторвать глаз от красавца-пистолета.
Эскобар поздоровался со всеми. Генеральный прокурор, задержав его руку, заметил: «Я здесь, сеньор Эскобар, чтобы проследить за соблюдением ваших прав». Эскобар поблагодарил его с особым почтением. В самом конце он взял Вильямисара под руку.
— Пройдемся, доктор. Нам нужно о многом поговорить.
Дойдя до самого конца внешней галереи, они минут десять беседовали, облокотясь о перила и стоя спиной ко всем остальным. Эскобар начал с формальной благодарности. Потом весьма сдержанно выразил сожаление по поводу доставленных Вильямисару и его семье страданий, подчеркнув, что это была трудная для обеих сторон битва. Вильямисар не упустил возможности получить ответы на три мучившие его загадки: за что убили Луиса Карлоса Галана, почему Эскобар покушался на него самого и почему он похитил Маруху и Беатрис.
Эскобар решительно опроверг свою причастность к первому преступлению. «Дело в том, что доктору Галану желали смерти все на свете». Он признался, что присутствовал при обсуждении планов покушения, но отказался принимать в этом участие и не имеет никакого отношения к случившемуся. «В этом были замешаны очень многие,— объяснил Эскобар.— Я был даже против, потому что понимал, к чему приведет убийство, но противиться принятому решению не мог. Очень прошу вас рассказать об этом донье Глории».
Вторая загадка объяснялась тем, что группа друзей-конгрессменов убедила Эскобара в том, что Вильямисара, человека неконтролируемого и упорного, необходимо остановить любой ценой прежде, чем он добьется принятия закона об экстрадиции. «Вообще-то, в обстановке такого противостояния человека могли убить просто в результате интриги. Но теперь я узнал вас, доктор Вильямисар, и благодарен Богу, что с вами ничего не случилось».
Похищение Марухи объяснялось еще проще. «Я похищал людей, чтобы достичь своих целей, но все было тщетно, никто не шел на переговоры, никто не обращал внимания, и я решил добиться чего-то большего, похитив донью Маруху». Не имея иных аргументов, Эскобар начал подробно рассказывать о том, как в ходе переговоров он постепенно убедился в серьезности намерений Вильямисара, его храбрости, умении держать слово и внутреннем благородстве.
«Я понимаю, что мы с вами не можем быть друзьями». Но теперь, заверил он, Вильямисар может спать спокойно: отныне ни ему, ни его семье никто не причинит зла.
— Кто знает, столько я пробуду здесь,— сказал Эскобар,— но у меня еще много друзей, и если кто-то из ваших родственников почувствует опасность, если кому-то вы перейдете дорогу — просто сообщите об этом мне, и все. Вы сдержали свое слово, спасибо, теперь я сдержу свое. Слово чести.
На прощанье Эскобар попросил Вильямисара оказать ему последнюю услугу — успокоить мать и жену, которые пребывали на грани нервного срыва. Вильямисар выполнил просьбу без особых иллюзий, убежденный, что обе женщины видят в прошедшей церемонии всего лишь коварную ловушку, расставленную правительством ради того, чтобы покончить с Эскобаром за стенами тюрьмы. Наконец он зашел в кабинет начальника тюрьмы, набрал по памяти номер президентского дворца 284-33-00 и спросил, где находится Рафаэль Пардо.
Он был у советника по прессе Маурисио Варгаса, который ответил Вильямисару и молча передал трубку. Пардо узнал глуховатый, спокойный голос, в котором слышались радостные нотки.
— Дон Пардо,— сообщил Вильямисар,— Эскобар находится здесь, в тюрьме.
Возможно, впервые в жизни Пардо воспринял новость, не подвергая ее сомнению.
— Прекрасно!
Он торопливо произнес еще несколько реплик, смысла которых Маурисио Варгас даже не пытался понять, повесил трубку и без стука вошел в кабинет президента. Прирожденный журналист (а он ни на минуту не переставал им быть), Варгас почуял за этой спешкой и скрытностью нечто очень важное. Он выдержал всего пять минут. Открыв дверь кабинета, Варгас услышал громкий смех президента, и ему стало ясно, что сообщил Пардо. Маурисио не без удовольствия представил себе ватагу журналистов, которые с минуты на минуту ворвутся в его кабинет, и посмотрел на часы. Шестнадцать часов тридцать минут. Спустя два месяца Рафаэль Пардо станет первым гражданским чиновником, назначенным на пост министра обороны после пятидесятилетнего пребывания на этом посту генералов.
Пабло Эмилио Эскобару Гавирии в декабре исполнился сорок один год. Тщательное медицинское обследование, проведенное в тюрьме, показало, что по состоянию здоровья он соответствует «молодому человеку с нормальными физическими и умственными способностями». Единственными особенностями оказались странный нарост и что-то похожее на шрам после пластической операции на слизистой оболочке носа, которые сам Эскобар объяснил травмой, полученной в юности на футбольном поле.
Акт о добровольной сдаче был подписан национальным и региональным руководителями Криминально-следственного управления, а также уполномоченным по правам человека. На обороте документа Эскобар оставил свою подпись, отпечаток большого пальца и номер потерянного удостоверения 8.345.766, зарегистрированного в Энвигадо. В конце документа секретарь Карлос Альберто Браво сделал приписку: «Сразу после подписания Акта сеньор Пабло Эмилио Эскобар пожелал, чтобы документ был также подписан присутствующим здесь доктором Альберто Вильямисаром Карденасом, подпись которого следует ниже». Вильямисар подписал документ, хотя до сих пор не понимает, в качестве кого он это сделал.
Покончив с формальностями, Пабло Эскобар простился со всеми и вошел в камеру, где ему, как и прежде, предстояло погрузиться в дела и заботы бизнеса, но уже под защитой государства, всей своей мощью стерегущего его покой и безопасность. Буквально на следующий день «тюрьма как тюрьма», о которой писал Вильямисар, стала превращаться в пятизвездочный отель со всеми атрибутами роскоши, возможностями для развлечений и порочных излишеств и первоклассными отделочными материалами, постепенно завезенными в специально оборудованном двойном кузове продуктового фургона. Через двести девяносто девять дней правительство, узнав о скандальных преобразованиях, решило перевести Эскобара в другое место без его ведома. Версия о том, что власти целый год оставались в неведении, выглядит столь же неправдоподобно, как и история об Эскобаре, подкупившем тарелкой супа сержанта и двух трясущихся от страха солдат и бежавшем со своими телохранителями через соседний лес под самым носом у чиновников и охраны, которой поручили его перевозить.
Побегом Эскобар подписал себе смертный приговор. Как он заявлял позднее, правительство действовало настолько странно и несвоевременно, что он подумал, а вдруг его собираются не переводить в другое место, а убить или выдать Соединенным Штатам. Поняв, как сильно ошибался, он попытался сразу двумя способами убедить правительство вернуть его в тюрьму: динамитом и самым жестоким террором в истории страны, а также согласием сдаться без всяких предварительных условий. Об этом предложении правительство никогда не заявляло, страну не испугали взрывы машин с динамитом, а ответные действия полиции достигли невероятного размаха.
