Ежову регионалы, которые тогда и составляли организационный костяк оппозиции, поверили. Он был тихим и скромным партийным аппаратчиком, вполне исполнительным бюрократом. Таким, каким бюрократы считали Сталина. И то, что Ежов сообщил в отсутствие потерявшего доверие Сталина, их напугало. Органы были все-таки органами, а уж если они контактируют с Троцким… Нет, тут было от чего прийти в панику. Уж лучше Сталин.
Теперь в руководстве оформляется новый, вернее, очень старый блок — Сталина с регионалами. На пост наркома НКВД назначают тихоню и очаровашку Николая Ивановича Ежова. От него ожидали многого. И он эти ожидания оправдал. Причем с лихвой.
После назначения Ежова НКВД начал усердно копать под Бухарина, Рыкова и Ягоду, скомпрометированных признаниями Томского. Но главной мишенью в то время были все-таки не они. Тогда решили серьезно взяться за «вредителей» на промышленном производстве. То есть за Серго Орджоникидзе, который был наркомом тяжелой промышленности.
Он уже перестал удовлетворять регионалов. Более того, князьки были встревожены. Орджоникидзе покровительствовал Бухарину, который на поверку оказался очень не прост, являясь лидером целой группы, имевшей своим человеком наркома внутренних дел. Этот самый нарком не просто «опоздал» на четыре года с борьбой против троцкизма, но имел с ними какие-то связи. В заместителях Серго ходил Пятаков, бывший троцкист, чье слишком нервное поведение сразу наводило на мысль о некоей политической вине.
Кроме того, вспомним, что у партократов были весьма серьезные разногласия с технократами. Разногласия эти касались вопроса о промышленных предприятиях. Регионалы хотели как можно больше заводов и фабрик подчинить себе, а технократы, соответственно, наоборот. Для того, чтобы получить представление о масштабе этих разногласий, достаточно ознакомиться с выступлением регионала Хатаевича на XVII съезде. Позволю привести оттуда весьма обширную цитату: «Мы натолкнулись на сильное сопротивление аппаратов наркоматов, центральных ведомств, главков, которые не хотят передать в местное подчинение предприятия второ— и третьестепенного значения, предприятия, не имеющие союзного значения. Здесь бюрократическая инерция аппарата очень велика. Нас ставили в такое положение, что мы сами вынуждены были соглашаться на изъятие из нашего ведения ряда предприятий и передачу их в союзное и республиканское подчинение, ибо планирование и распределение ресурсов, финансирование данной отрасли оставалось в руках главка. А главки и союзно-республиканские объединения распределяли средства только между теми предприятиями, которые остаются в их ведении, а заводам, которые переданы в местное подчинение, средств на капитальное вложение не давали. Таким путем получалось, что нас, областных работников, принуждали соглашаться: раз такова перспектива, что не получишь ничего, лучше уж пускай завод будет в союзном подчинении… но пускай при распределении средств его не обидят. В результате союзные объединения загромождали себя небольшими третьестепенного значения предприятиями… Сопротивление наркоматских аппаратов будет тут несомненно очень большое».
Как представляется, именно наличие указанных разногласий не позволило регионалам и технократам достигнуть той степени единства и сплочения, которая была необходима для устранения Сталина от власти в 1934 году. Летом 1936 года такое единство было достигнуто, и Сталин оказался на самом краю пропасти. Но его умелые маневры с Ежовым позволили вождю разрушить опасное единение.
Теперь орава секретарей была настроена против Орджоникидзе. Ему объявили «священную войну», против которой не возражал и Сталин, желавший окончательно ослабить короля тяжпрома.
Сокрушительным ударом по Орджоникидзе стал кемеровский процесс, состоявшийся 19–22 октября в Новосибирске. На нем судили группу «троцкистов-вредителей», действовавших в угольной промышленности. «Вредителям» (восьми советским и одному немецкому инженеру) приписали, в частности, взрыв, произошедший 23 сентября на кузбасской шахте «Центральная». Как «выяснилось», лидеры группы Дробнис и Шестов, примыкавшие к троцкистской оппозиции в 20-е годы, подчинялись непосредственно Муралову, лидеру так называемого «западносибирского троцкистского центра». А деятельность этого центра направлялась из Москвы — Пятаковым. Ясно, что «разоблачение» столь широкомасштабного заговора в промышленности, да еще и возглавляемого бывшим замом Орджоникидзе, било по наркомтяжпрому.
Процесс носил именно региональный характер. Участникам группы предписывалось намерение убить «хозяина» Западной Сибири Эйхе. Скорее всего, именно он и организовал (с благословения других региональных бонз) этот дутый процесс. Тем самым Эйхе не только бил по Орджоникидзе, но и укреплял свой собственный престиж. Получалось, что именно западносибирского лидера троцкисты считают своим важнейшим врагом.
Тут надо сделать одну существенную оговорку. Говоря о процессе, я употребил слово «дутый». Действительно, никакого троцкистского вредительства в промышленности не было. Троцкий, как истый марксист, не мог быть поклонником индивидуального террора. Однако это вовсе не означает, что в системе промышленности вообще не было никакой троцкистской оппозиции. Любопытно, что участникам кемеровского процесса инкриминировали создание тайной типографии, которая, и это признают сами антисталинисты, например Конквест, существовала в реальности. Антисталинисты утверждают, что типографию создали работники НКВД, однако это маловероятно. Зачем было так сильно напрягаться, чтобы обеспечить фальсификацию? К тому же участников процесса обвиняли именно в диверсионной деятельности, так на кой ляд нужно было приписывать именно типографию? Приписали бы склад с оружием или взрывчаткой, и вся недолга. Скорее всего, новосибирские энкавэдэшники напали на политическую организацию троцкистов, которой и приписали вредительство.
Региональными делами все, конечно же, не ограничилось. В ноябре «выявили» еще одну вредительскую организацию, возглавлявшуюся начальником Главного управления химической промышленности С.А. Ратайчаком. Группе инкриминировали взрыв на Горловском комбинате азотных удобрений.
Наконец, «разоблачили» и третью группу «вредителей», которая якобы орудовала на транспорте. Верховодил ею, по уверениям НКВД, заместитель наркома транспорта Я. Лившиц (кстати, тоже являвшийся бывшим троцкистом). Это уже били по Кагановичу, который летом 1936 года перешел на сторону Орджоникидзе.
В ноябре по Орджоникидзе нанесли еще один удар. Органы НКВД в Закавказье арестовали его брата Папулию. Попытки Серго вызволить арестованного родственника или же хотя бы ознакомиться с материалами дела наткнулись на отказ торжествующего Берии, которому наконец-то представился шанс сделать «бяку» ненавистному соплеменнику.
Почти сразу же после кемеровского процесса открыл работу декабрьский пленум ЦК ВКП(б). На нем уже всерьез взялись за Бухарина с Рыковым. В своем докладе Ежов ознакомил участников пленума с показаниями Радека, Пятакова, Сокольникова, которые свидетельствовали о том, что в «левой», троцкистской оппозиции были замешаны и «правые» — Бухарин с Рыковым.
Насколько такие утверждения имели под собой основу? Трудно сказать. Тем более что речь может идти о самых разных видах участия. Возможно, что «правые» только знали о каких-то действиях троцкистов, но молчали о них. И этого было вполне достаточно, чтобы настроить против себя самые разные силы в партийном руководстве.
Могли быть и попытки нащупать контакты с Троцким — с твердым намерением сотрудничать или же без него. Николаевский сообщает, что Бухарин во время своей последней заграничной поездки изъявлял желание тайно навестить Троцкого в Норвегии: «А не поехать ли нам на денек-другой в Норвегию, чтобы повидать Льва Давидовича?.. Конечно, между нами были большие конфликты, но это не мешает мне относиться к нему с большим уважением». Однако историк-эмигрант так и не обмолвился о том, предпринял ли Бухарин какие-либо практические шаги в этом направлении. Опять-таки, само желание встретиться с «демоном революции» могло вызвать бурю негодования у ЦК.
Тревогу участников пленума нагнетало и то, что в начале декабря Троцкий готовился уже выйти из домашней изоляции, в которую его поместили норвежские власти. Правда, решение мексиканского правительства предоставить Троцкому убежище, было озвучено лишь в середине декабря, но очевидно, что такие решения сразу не возникают. Какие-то шевеления на международном уровне, связанные с изменением места пребывания Троцкого, начались еще до середины декабря. И о них явно знала советская разведка, которая наконец-то стала серьезно бороться с «демоном революции». Ягода в течение многих лет не мог внедрить агентов ОГПУ-НКВД в окружение Троцкого. А Ежов справился с этим за несколько месяцев, подкинув Льву Давидовичу «провокатора» Зборовского.
