Ознакомительная версия.
На мандатной комиссии, возглавляемой зампредом КГБ СССР Пономаревым, ситуация несколько прояснилась.
– Капитан Минько, приказом председателя КГБ СССР вы зачислены в спецгруппу для последующей работы в горячих точках за рубежом. На сдачу дел и должности вам выделяется два дня. 1 сентября вы должны сидеть в указанной аудитории в Кисельном переулке. Вопросы есть?
– Вопросов нет.
Затем группу разбили на подгруппы по пять человек и, собрав всех в одной аудитории, объявили, что с ними будут проводить спецподготовку с углубленным изучением персидского языка.
Генерал-майор в отставке И. Я. Минько
«Значит, не Мозамбик», – единственное, что пришло всем на ум. Куда конкретно и для чего точно их будут готовить, так и осталось тайной, окутанной плотной завесой тумана.
1 сентября Минько и четверо его согруппников сидели в означенной аудитории. Разговор не клеился. Все рассеянно смотрели на входную дверь в ожидании преподавателя. Наконец зашел невысокий мужчина и, расположившись на преподавательском месте, начал без всяких предисловий говорить на странном заковыристом языке. Растерявшиеся от такого неожиданного поворота мужики ошалело смотрели на лектора. И если их слух в самом начале робко зацепился за знакомое приветствие «Салям Алейкум», то все остальные витиеватые лингвистические конструкции словно горох отскакивали от их впавшего в транс сознания. Спустя час поток непонятных и непривычных клокотаний наконец иссяк. Преподаватель, замолчав, окинул взглядом окончательно ошалевших слушателей. Судя по всему, результат наблюдений его полностью удовлетворил и, выждав почти мхатовскую паузу, он произнес:
– Вот так вы будете говорить через два года. Правда, учебников у нас нет, но это для нас не помеха.
Так начались учебные будни. Ежедневно на протяжении двух лет во время четырехчасовых занятий в них вдавливали фарси – литературный персидский язык, на котором старина Хайям писал свои незабвенные рубаи. Во время обучения приходилось несладко. Угловатость странных фонетических звуков, бурлящая тесьма лексических конструкций, ажурность арабской вязи давались нелегко. Однако усидчивость, помноженная на трудолюбие и мужской азарт, возымела свое. Спустя какое-то время изначальная абракадабра худо-бедно начала приобретать вполне конкретный смысл и выстраиваться в стройную систему новоприобретенных знаний, накапливающихся и стабилизирующихся прямо пропорционально затраченным усилиям.
– Забегая вперед, – делился своими воспоминаниями об этом периоде Иван Яковлевич, – скажу, что, когда мы прибыли в Афганистан и начали общаться с местным населением, нас мало кто понимал. Более того, над нами даже смеялись поначалу. Мало того, что народный язык, так называемый язык базара, заметно отличается от литературного, так в нашем случае речь шла об абсолютно разных языках. На первых порах без переводчика приходилось очень туго. Переучивались на ходу. Правда, переучиваться было легко, и спустя очень короткое время каждый из нас заговорил, кто на «дари», кто на пушту», в зависимости от того, что было в обиходе у местного населения. Ведь в Афганистане царит полнейшая языковая путаница. Север и юг страны с трудом понимали друг друга из-за многообразия всевозможных диалектов…
Капитан Минько И. Я. накануне отъезда в Афганистан
Фарси сбивал обучаемых с толку. Долгое время они были уверены в том, что их готовят для работы в Иране. Ведь в Афганистане, в котором за время их обучения произошли известные события, в обиходе были в основном пушту и дари. А в Иране говорили именно на фарси. Подобная путаница в мыслях была обусловлена еще и тем, что практически за все время обучения никто из руководства так и не конкретизировал цель подготовки Минько и его товарищей.
– Молчание, которое упорно сохраняли наши руководители, наводило на мысли, что после создания группы о нас элементарно забыли. Я полагаю, что нас все-таки готовили не для Афганистана. Не думаю, чтобы в Москве «Контора» не смогла найти специалистов по пушту или дари. Может быть, у наших верховных политиков и были какие-то одним им известные планы относительно Ирана. Кто теперь правду-то расскажет? Да, видно, что-то не срослось, и когда ситуация изменилась коренным образом, то и планы относительно нас изменились. Но это только мои предположения.
…В конце августа 1981 года стало очевидно, что группу отправят в Афганистан. 13 сентября, практически сразу после выпускных экзаменов, Минько с товарищами вылетел в Кабул. По прибытии в афганскую столицу их разместили в бомбоубежище советского посольства и строго-настрого запретили выходить за пределы советской дипмиссии. Вскоре всех собрал заместитель руководителя Представительства КГБ СССР при нашем посольстве и распределил новоприбывших офицеров по афганским провинциям. Тридцать человек, двадцать девять провинций. Случайное совпадение? Кто знает, кто знает…
Все проходило сухо, лаконично, без особых церемоний и лишних эмоций.
– Капитан Минько – провинция Кундуз, – услышал Иван маршрут своего следования. Почему-то на ум пришла услышанная на страноведении афганская пословица: «Хочешь помереть – езжай в Кундуз». Место, прямо скажем, было не курортное. Лето жаркое – до плюс пятидесяти. Зима холодная, снежная и морозная. Подобные просветления памяти оптимизма не прибавили. «Да ведь я же сюда не на отдых, а работать, – подумал он, отгоняя от себя дурные мысли. – Да и не навсегда, а только на время. А все эти неудобства были преодолимы и поправимы». Ускоренный сеанс психологической самоподготовки сбил накатившую было тоску, не оставив для уныния повода. Да и времени на хандру особо не было. Впереди ждала новая, еще не распробованная на вкус, но манившая своей новизной работа.
– Вся территория Афганистана была разделена на зоны. В каждую зону входило несколько провинций. Каждой зоне присваивался порядковый номер и обозначался центр. Во главе стоял зональный руководитель Представительства КГБ СССР, на которого приказом Андропова замыкался весь советнический аппарат, находившийся в провинциях, начиная с партийных, комсомольских, сельскохозяйственных советников и заканчивая военными советниками, советниками царандоя и представителями ГРУ.
Кундуз, куда отправили Минько, был зональным центром, в который помимо одноименной с ним провинции входили еще провинции Тахар и Файзабад.
До Кундуза Минько летел самолетом. Кундуз – небольшой, среднего пошиба, провинциальный городишко, расположенный километрах в семидесяти от таджикской границы. Грязные пыльные улицы окаймляли облупленные глиняные мазанки, а самым высотным зданием была местная двухэтажная фабрика.
Население города было пестро и разнообразно. Почти как в Ноевом ковчеге: «всякой твари по паре». В дукане на центральной площади постоянно рассиживали за пиалами чая душманы. Хочешь – присоединяйся, хочешь – проходи мимо. Неподалеку дислоцировалась 201-я мотострелковая дивизия, рядом находились база «каскадеров» и зональный оперативный отдел, офицером связи которого и предстояло стать новоприбывшему капитану.
По прилете его разместили в довольно просторной, но уже достаточно обветшалой и обнесенной таким же невзрачным забором глиняной сакле. Удобства здесь отсутствовали напрочь, зато в обиходе сооружение гордо именовалось виллой, что мало способствовало улучшению бытового комфорта, зато радовало слух и проливало бальзам на уставшую от войны душу. Как потом выяснилось, «виллу», в довершение ко всему, регулярно обстреливали духи. Подобное внимание со стороны душманского воинства было вполне объяснимо. Помимо девяти человек зональной опергруппы, что само по себе было для них лакомой приманкой, здесь еще квартировали и «каскадеры» – бойцы группы «Каскад-2».
Быстренько бросив вещи в выделенных «апартаментах», капитан поспешил предстать пред ясные очи зонального руководителя полковника Павлова, который сразу же очертил круг решаемых задач. В основном все сводилось к созданию в Кундузе работоспособных и действенных органов контрразведки по образу и подобию советских областных управлений КГБ. К приезду Минько начальником кундузского Управления ХАД был уже назначен майор Дали, случайный, далекий от работы в органах госбезопасности человек. Подобным образом подобрали и начальников отделов.
Сотрудники представительства КГБ в ДРА. Провинция Кундуз, 1982 г.
Обучение сотрудников афганской госбезопасности проходило на практике. Лекций и конспектов никто не писал. Если появлялась возможность завербовать члена бандформирования, то вербовочные подходы осуществляли в большинстве случаев вместе. Вместе и вербовали. Правда, сам процесс вербовки осуществляли в основном советские оперативники, а афганцы, как правило, выступали в роли безмолвных статистов. Шурави вели переговоры, а хадовцы смотрели и слушали. Для того чтобы склонить к сотрудничеству малограмотных дехкан, которые составляли основную массу душманского движения, надо было немало потрудиться. У каждого из них была своя тропа в бандитские лагеря. Кто-то приходил сюда за длинным рублем, желая прокормить семью, кто-то в стремлении отомстить за гибель во время БШУ всех родных и близких ему людей. С первыми договориться было проще. Правда, идеологические аргументы здесь оказывались малопонятны и неубедительны. Давить на то, что где-то в необозримом будущем их ждет райская жизнь в колхозе, было занятием малоперспективным. Потому приходилось искать более весомые аргументы. Мешок муки был куда более убедительным доводом в пользу сотрудничества.
Ознакомительная версия.
