определённой «субкультуре».
В США татуировка позиционируется как услуга, помогающая человеку «принять себя», поскольку помощь в «принятии себя» там стандартная опция среди товаров и услуг. И если «по цеховым» татуировкам криминалитета уже не прочитать специфику правонарушений, то по татуировкам законопослушных граждан несложно понять месседж, с которым они «принимают себя».
И этот американский месседж агрессивнее, ярче, резче и брутальнее российского. Он чаще использует лицо, меняя его иногда до образа монстра. Руки, плечи и шею американцы расписывают более плотными узорами, густо употребляя черепа, кости, летучих мышей, змей, пауков, вурдалаков и прочую нечисть.
В США есть исследование, подтверждающее, что люди с татуировками в массе своей агрессивней людей без татуировок. При этом они истязают тату и пирсингом не только себя, но и домашних животных, и в некоторых штатах даже принят закон, запрещающий это издевательство.
Пока я глазела на татуированные нарукавники, со второго этажа приехал на эскалаторе поэт Виталий Пуханов, протянул два бейджика и сказал:
– Извиняюсь, но это всё, что осталось. Не ожидал, что здесь такой бардак…
На одном бейджике было написано «Майя Кучерская», на втором – «Владимир Маканин». И мы тут же вспомнили, как ходили на высокопоставленный СНГэшный приём, где из-за путаницы получили чужие спецпропуска. Я – на внеполовую фамилию с украинским окончанием, а муж – на имя Владимира Спивакова.
Бдительные сотрудники «азиатской девятки» не обратили на мой пропуск ни малейшего внимания, но уставились на мужа-индуса и почтительно поклонились:
– Проходите, господин Спиваков!
Так что мы стали обсуждать, не будет для мужа, принца по крови, понижением переход из статуса Спивакова в статус Маканина? И спросили, как же прошли сами Майя Кучерская и Владимир Маканин? Про Кучерскую так и осталось тайной, а про Маканина потом рассказали, что он не получил американской визы.
И озвучили версию, что, придя в посольство, на вопрос о цели поездки классик ответил, что в Америке у него вышли две книги и скоро выйдет третья. На что сотрудник заметил:
– Вы едете с целью наживы, значит, должны были делать рабочую визу!
И росчерком пера отказал во въезде 75-летнему лауреату Госпремии России, лауреату Пушкинской премии фонда Тепфера, лауреату премии «Русский Букер» и лауреату премии «Большая книга».
Критики тоже приехали по рабочей визе потому что, проникнув во внутренности Джейкоба Джейвица, могли неслыханно обогатиться статьями о Книжной ярмарке. И если мне за этот текст заплатят хоть рубль, я тоже подорву бюджет США, повидав описанное без рабочей визы.
В начале экспозиции презентовалась книга Обамы, примерно как у нас, когда Брежнев написал «Малую землю». Возле этого стенда буйствовала толпа, и с желающими фоткался двойник Обамы с чуть более оттопыренными ушами и более натруженными от улыбки дёснами, чем у оригинала.
Виталий Пуханов повёл нас в «Русский уголок», запланированный как главное интеллектуальное событие ярмарки. Он находился в аппендиксе и пустовал – никого, кроме московской литературной тусовки вперемешку с эмигрантской мишпухой, не было. Из постаревших и опухших от крепких напитков лиц последних проглядывали клочки весёлых семидесятых-восьмидесятых.
На главном стенде перед горсткой слушателей выступал писатель из делегации министерства, которым можно было похвастаться за рубежом. Но за столом давал интервью только что выступивший писатель, которого не то что за рубеж, нельзя было возить даже по тюрьмам в качестве художественной самодеятельности. В отличие от меня оба они были любимыми авторами министерства. И, как говорится, так ему и надо!
Встреченные знакомые жаловались, что в «русский загон» не заплывает солидная издательская рыба, ради которой перлись через океан. По концепции ярмарки книги на стендах не продавались, а раздавались. Но никто не посягал на русские книги, а послушать выступающих пришли только слависты, библиотекари и просочившиеся русские эмигранты.
В сумке лежали две последние книги: моя – «Кино, вино и домино», и совместная с мужем – «Испытание смертью». Но по мере общения с делегацией прояснялось, что обе они тут никому сто лет не снились, как, впрочем, и все остальные русскоязычные.
Да ещё несколько известных переводчиков русской литературы – англичан и американцев – тут же озвучили в беседе примерно одинаковые приговоры «Русскому стенду». Англоязычные издатели в тяжёлой рыночной ситуации готовы запускать только русскоязычные кальки с западных бестселлеров, они относятся к англоязычному читателю, как к идиоту, и уже практически таким его сделали.
Кризис промоутерских технологий привёл к тому, что если англоязычные издатели в прошлом году хорошо продали книгу, в которой вурдалак женится на инопланетянке, то в нынешнем попытаются раскрутить книгу, в которой инопланетянин женится на вурдалачке. Всё это говорил в Москве мой литературный агент Владимир Евгеньевич Попов, но, слава богу, что я не поверила и поехала посмотреть собственными глазами, иначе бы так и жила с придуманным Нью-Йорком в голове.
После ярмарки солидные издания не дали ни одной рецензии о «Русском стенде», что в понимании американцев было провалом презентации России на ярмарке, а в нашем понимании – неэффективностью и неумело потраченных министерством огромных денег. Утершись, делегация передала книги со стендов библиотеке Колумбийского университета и Публичной библиотеке Нью-Йорка.
В США и России на душу населения читают примерно одинаково. По количеству проданных книг перевес у России небольшой – 2,72 экземпляра против 2,68 американских. Потому что американцы чаще посещают библиотеки и реже пользуются бумажными носителями. Но дело даже не в том, сколько они читают, а в том, что они не заглядывают за пределы американоцентричной модели мира.
Например, наиболее популярной картой США считается карта, в которой страна лежит посреди Мирового океана, как торт посреди стола. Наше полушарие разорвано пополам, Евразия распилена на два невнятных куска и зрительно уменьшена в размере, а остальные страны вообще вповалку.
Популярность карты объясняют удобством изображения островов, относящихся к Америке, но огромная часть американцев не представляет себе иной карты и иной планеты. Впрочем, найти Нью-Йорк даже на этой карте не может почти половина населения страны.
Средний американец загружен культурой страны, из которой приехал сам или его предки; культурой страны, в которой очутился; и культурой стран, из которых приехали его соседи. Внедрить в это культуру масштаба русской и даже понимание того, что наша громадная территория говорит на одном языке и плохо ли хорошо, но подтянута вертикалью власти под общие законы, а не управляется федеральным способом, как США, сложно.
И потому Россия упрощена в американском сознании до мрачной карикатуры, предложенной пропагандой. Но что американцы, если встреченный на «русском стенде» Книжной ярмарки культуролог-литературовед Михаил Эпштейн для поддержания светской беседы сказал, что разбирал с американскими студентами старый-престарый рассказ «Меня зовут
