— Очень полезно! — говорит Линь, смешав желчь с вином, и протягивая мне стакан. Это жидкость интенсивно зеленого цвета, и выглядит она так же аппетитно, как содержимое подкладного судна. — Это придаст вам такую силу! Это что-то особенное.
Я уже давно привык бояться этих слов. Заставляю себя сделать большой глоток. Горько, противно — в общем, вкус такой, какой и должен быть у желчи.
В течение следующего часа я съедаю всю кобру. Сначала мне подают зан боп гои , чудесный змеиный салат с лемонграссом. Его приносят в нагретом горшочке. Хам са , жареная кобра с лимонным сорго, тоже довольно вкусна, хотя и плоховато жуется. Лонг зан сао , кишки кобры, тушенные с луком, абсолютно несъедобны. Жуешь их, жуешь, а толку никакого. Все равно что жевать резиновую игрушку, какие дают собакам, только игрушка, думаю, нежнее. Кишки кобры абсолютно безвредны, но их просто невозможно разжевать. В конце концов я отказываюсь от этой затеи, задерживаю дыханье и глотаю комок целиком. Суонг тиен зион , зажаренные кости змеи, великолепны — напоминают картофельные чипсы — только они колючие. Надо быть осторожным. Если косточка воткнется под неправильным углом, она может пропороть вам пищевод, и тогда вы вряд ли дотянете до девятого сына. Фарш из мяса кобры, завернутый в листья мяты, тоже великолепен — отличная закуска на любой случай.
Официант подносит мне на тарелке большую древесную личинку, белую, с черной отметиной на спинке. Она жива, извивается, размером — чуть больше большого пальца. О боже, нет, только не это! Она кружит по тарелке. Нет уж, думаю я. Нет. Только не это… К счастью, ее мне просто принесли показать, а подают ее, только обжарив в масле, чтобы она стала хрустящей. Когда мне снова приносят ее, украшенную зеленью, я благосклонно пробую кусочек. По консистенции напоминает батончики «Твинки»: снаружи хрустящие, а внутри — вязкие и тягучие. Вкус очень приятный. Но было бы гораздо лучше, если бы я до этого не видел ее живой.
А в общем и целом очень даже неплохо поел. Проглотил-таки живое, бьющееся сердце кобры! Об этом я долго теперь буду рассказывать. Съев то, от чего я должен стать «сильным, очень сильным», я действительно вскоре начинаю испытывать довольно странные ощущения. Может быть, все дело просто в пережитом потрясении и выбросе адреналина, но, выйдя на улицу, я чувствую приятный шум в голове, радость, пульсирующую во всем теле… Да, пожалуй, я чувствую себя… сильным.
— Мсье Фаулер, мсье Фаулер, — шепчет кто-то.
Это полицейский инспектор из «Тихого американца». Я вижу его во сне. Просыпаюсь, ожидая увидеть рядом Фу-онг, героиню этого же романа, которая набивает мне трубку опиумом, и Пайла, молодого агента ЦРУ, сидящего на стуле, поглаживающего собаку. Я в своей комнате в «Континентале». Резные стулья, повторяющийся мотив королевской лилии. Из-за дверей слышно цоканье набоек по мраморному полу, звук отдается эхом в коридорах. Сайгон. Я все еще в Сайгоне. Застекленная дверь на балкон. Хотя еще очень рано, на улицах уже появились велосипеды, мотороллеры, мотоциклы. Женщины стоят в дверных проемах и едят фо. Мужчина устанавливает свой мотоцикл на тротуаре. Автобусы кашляют, фыркают, тормозят, снова трогаются с места. В «Дживрале», через дорогу, мелют кофе, пекут коротенькие, ароматные багеты. Скоро появятся разносчики лапши и начнут постукивать своими молоточками, возвещая о появлении еще одной походной кухни: миски и миски дымящейся свежей лапши. Линь говорил мне о так называемом лисьем кофе, или ка-фе-чон , напитке, приготовленном из нежнейших кофейных зерен, которыми кормят лис (я, правда, до сих пор думал, что ими кормят ласок), а после зерна извлекают из кала животных, моют (предположительно), обжаривают и мелют. Звучит заманчиво.
Я еще не уехал из Вьетнама, а уже по нему скучаю. Я беру с тумбочки горстку влажных донгов, одеваюсь и отправляюсь на рынок. Я еще многого не попробовал.
Я все еще здесь, говорю я себе.
Я все еще здесь.
Вся концепция «совершенной еды» смехотворна.
«Совершенство», как и «счастье», имеет обыкновение ускользать от вас. Только вы обрели его, как говорит Томас Келлер, — и его уже нет. Совершенство — нечто летучее, эфемерное, и люди вроде меня чаще находят его в прошлом. Когда вы дрожите под четырьмя одеялами в марокканском гостиничном номере, то, мечтая о совершенной еде, вы представляете себе нечто не более экзотическое, чем завтрак в «Барни Гринграсс» в Нью-Йорке, тот, что съели четыре месяца назад. Последний съеденный вами хот-дог приобретает поистине волшебные размеры и вкусовые качества, когда вы вспоминаете о нем через некоторое время.
Я пишу это, сидя в шезлонге на пляже во Французской Вест-Индии. Пишу от руки, черными чернилами в блокноте с желтоватой линованной бумагой. Здесь я не для того, чтобы есть. Я здесь для того, чтобы писать, чтобы расслабиться, чтобы меня не тревожили телефонные звонки, не занимал выбор, какие носки или туфли сегодня надеть, не доставали посетители, электронные сообщения и разнообразные обязательства. Я здесь, потому что больше года был в дороге, а теперь мне ужасно хочется пожить на одном месте, «окопаться», заново познакомиться со своей женой.
Я давно езжу на этот пляж. А впервые побывал здесь в восьмидесятых. Тогда я был еще молодой и горячий, и комнатной температуры вода приятно охлаждала мою кожу. Мы с женой провели здесь медовый месяц, храбро просадив все подаренные нам на свадьбу деньги до последнего цента на эти двухнедельные каникулы двух камикадзе. Мы уехали отсюда загорелые, счастливые, по уши влюбленные друг в друга и в этот остров, и совершенно нищие. Когда я здесь, мне нравится думать, что я не грубый, упрямый, хвастливый, капризный урод шеф-повар Тони; не нервный, убогий, из кожи вон лезущий, чтобы угодить, понятный всем до отвращения Тони-писатель; а сравнительно спокойный, ловящий свой скромный кайф, обласканный солнцем, тихий Тони-муж — самая лучшая моя ипостась, которую Нэнси, увы, так редко видит.
После того как мы несколько часов сначала плескались в бирюзовой воде, а потом дремали на берегу, Нэнси прочитала мне полицейскую сводку из местной газеты:
Некто Г. из Сент-Петерса был задержан прошлой ночью на Пондфилл-роуд. Некий джентльмен с Доминики пожаловался, что Г. угрожал ему маникюрными ножницами, поссорившись с ним за игрой в домино в баре «Динги док». Полиция голландской части острова прибыла на место происшествия, строго предупредила Г. и отпустила его. Двое молодых людей с Бэк-стрит, П. и Д., были арестованы за кражу золотой цепочки из ювелирного магазина «Кан Ши» на Олд-стрит. Молодые люди попросили продавца показать им цепочку, а потом сбежали, не заплатив за нее. Их задержали на автобусной остановке на Буш-роуд, когда они собирались сесть в автобус.
— Ничего себе! — сказала Нэнси. — Просто взрыв преступности.
Я оторвался от своего блокнота, вытер пот и, взглянув на часы, спросил ее:
— Проголодалась?
Она сказала, что да. Конечно, уже пора. Мы здесь привыкли к определенному распорядку. Дальше у нас по плану короткая прогулка по горячему песку до хижины с соломенной крышей, где есть гриль, бар с пятью-шестью крепкими напитками, два холодильника с «Карибс», «Ред страйпс» и маленькими баночками «Хайнекен». Гас, хозяин, знает нас с 1984 года и очень хорошо понимает, что нам надо. Мы устраиваемся в тени пальмовых ветвей, а он уже открывает две банки «карибс».
Я заказываю жаркое на ребрышках. Нэнси просит чизбургер. Обслуживают у Гаса не быстро. Чтобы выполнить наш заказ, ему потребовался час — нормальное время ожидания на этом острове. Но, против обыкновения, я не проявляю никакого нетерпения. И не думаю суетиться и капризничать. Не озираюсь нервно, не несут ли мой заказ. Не прислушиваюсь — не снимают ли с гриля гамбургер для Нэнси, не жду мучительно звонка — сигнала, что заказ готов. Я давно знаю Кишу, женщину, которая работает здесь на гриле. Она делает все в своем собственном привычном ритме. Мне все равно, сколько ей потребуется времени. Я счастлив ждать, потягивая пиво в тени. И между пальцев ног у меня песок, и волосы все еще мокры от недавнего купания, и рядом со мной сидит загорелая, счастливая, слегка опьяневшая Нэнси.
Жаркое на ребрышках — нежное, хрустящее, с тем же соусом адобо , которым Гас приправляет все блюда. Сомневаюсь, что ребрышки мариновали, прежде чем поджарить на гриле. Но мне все равно. Всю свою критичность я давно отбросил. Чизбургер для Нэнси — небольшой, и вполне прилично приготовлен: тоненький ломтик сыра, два слишком толстых ломтя булки и неизбежный соус адобо. Нэнси ест очень медленно, так что я не сомневаюсь, что и мне достанется кусочек. Все это нам подают на белых пластмассовых тарелках, с отмокшим картофелем-фри. Ничего другого мы и не ожидали. Гас в четвертый раз за сегодняшний день запускает диск Шэгги. Теперь я запомню, что на этом острове звучит именно эта музыка. Теперь этот диск будет мгновенно возвращать меня в этот день и в это место, я буду ощущать вкус хрустящей свиной корочки и соуса адобо, я буду видеть лицо Нэнси… Вот она рассеянно вздыхает, зевает, потягивается, потом отдает одно из ребрышек с моей тарелки собаке, отирающейся около нашего столика. Собака тоже знает распорядок.
