Ознакомительная версия.
Прилетевший был не молод, но худощав и подтянут. Характерное лицо со впалыми щеками, крючковатым хищным носом, проницательными, глубоко посаженными глазами. И главное – знаменитый, лихо заломленный набок берет не оставлял ни малейших сомнений. Конечно же, это ОН!
Старый добрый Монти!
Так в британских вооруженных силах все, от рядовых до генералов, называли прославленного полководца фельдмаршала Бернарда Лоу Монтгомери (Монтгомери Аламейнского).
По дороге к дому генерал-губернатора Монти несколько раз высовывал голову из окна машины и легким взмахом руки отвечал на восторженные приветствия прохожих.
Монтгомери в Гибралтаре!
Его появление, разумеется, было замечено давно известным английской контрразведке немецким агентом. На это она и рассчитывала. Агент передал информацию своему оперативному офицеру, а тот дальше – в Берлин.
В Берлине прибытие Монтгомери расценили так, как и требовалось: не иначе, как для проведения личной инспекции перед вторжением союзных войск (возможно, даже под его командованием) на континент через территорию южной Франции, а то и Испании. А потому генералы в ОКВ пришли к выводу о необходимости сохранять в местах своей постоянной дислокации в южной Франции семи дивизий. Это очень не понравилось давнему оппоненту Монтгомери по сражениям в Северной Африке генерал-фельдмаршалу Эрвину Роммелю, который требовал усиления немецкой обороны на побережье Па-де-Кале.
И никому в Германии не могло прийти в голову, что восторженный прием в Гибралтаре был оказан не знаменитому фельдмаршалу, а его двойнику – капитану Майриху Эдварду Джеймсу, начальнику финансовой службы одной из британских воинских частей. Его случайно обнаружили спецслужбы, когда он, актер-любитель, исполнял роль Монтгомери в постановке армейского любительского театра.
Как писал английский военный журнал, «этот спектакль получил название «Операция фортитуд»[130], входившей составной частью в обширный план по дезинформации противника о предстоящей высадке союзных войск на европейский континент. Этот блеф был, пожалуй, самым масштабным за все время войны и сыграл важнейшую роль в подготовке и проведении самой операции. Его успех превысил даже самые оптимистические ожидания».
Появление лже-Монти было лишь одним из этапов общего плана дезинформации немцев, и это при том, что от агента «Цицерон» они уже знали об операции «Оверлорд» и могли, бросив все силы и своей разведки, и абвера, и СД, работать в главном направлении – выявить, вычислить, установить, угадать, на худой конец, точное место и дату десанта.
Для введения противника в заблуждение союзники использовали не один метод. В частности, они даже создали фиктивную американскую армейскую группу, откуда то и дело происходила утечка информации. Эта группа вроде бы должна была вторгнуться во Францию через самое узкое место пролива между островами и континентом – Па-де-Кале. С этой целью в Дувре была также развернута и проводила учения канадская пехотная дивизия. Немецкие наблюдатели, конечно, засекли ее появление (у солдат-канадцев была броская нарукавная нашивка в форме традиционного кленового листа).
В результате немцы были введены в заблуждение в отношении и места, и даты вторжения, их силы и средства в этой части Европы были рассредоточены на ложных направлениях. Широко разрекламированный «Атлантический вал» оказался на деле чистым блефом, о нем сегодня в некоторых коллекциях напоминает только медаль, которой награждали участников его «сооружения», – в основном стариков-пенсионеров, женщин и подростков, привлеченных к рытью примитивных окопов на побережье.
Между тем, место высадки было определено союзниками еще за год до знаменитого «Дня Д» – 6 июня 1944 года. В распоряжении немцев было около полугода, чтобы отслеживать по радиоперехватам и иным источникам каждое упоминание кодового наименования «Оверлорд». Этого сделано не было.
Союзники также успешно использовали для дезинформации радиообмен. В частности, специальные подразделения в Англии имитировали радиопереговоры командования воинских частей, якобы готовящихся к высадке десантов через Па-де-Кале. В мистификацию включилось несколько несуществующих американских соединений под общим командованием известного генерала Джорджа Паттона.
Применялись и иные средства. Например, в намеченном якобы районе погрузки десанта сосредотачивалась военная техника, изготовленная… из резины. Такой «танк» легко переносили с места на место два солдата. Немецкая авиа– и радиоразведка, естественно, засекли эти приготовления, о чем и было доложено высшему командованию вермахта.
Что и требовалось союзникам.
Если не роковую, то весьма серьезную роль в том, что вермахт попался на дезинформацию и не сумел оказать действенного сопротивления союзникам в «День Д» и последующие недели после открытия Второго фронта, сыграла абсолютно ненужная тогда реорганизация военных разведывательных и контрразведывательных органов Германии.
Фактически прекратила свое существование самая эффективная из немецких спецслужб – абвер. Можно констатировать парадоксальный факт: непомерные амбиции лично Гиммлера и РСХА приблизили и ускорили крах Третьего рейха.
Сказалась острая конкуренция, часто встречающаяся между спецслужбами одной и той же страны. Особенно остро эта конкуренция проявилась в нацистской Германии между РСХА и абвером. Сыграли свою роль и глубокая личная неприязнь, которую питали друг к другу Гиммлер со своим окружением и адмирал Канарис. РСХА и, в частности, гестапо всегда относились к армии в целом и к ее разведорганам с подозрением – иногда тщательно скрываемым, иногда явным.
Тот же Шелленберг, после Гейдриха, безусловно, самый умный человек в системе СС-СД, как руководитель внешней политической разведки не мог простить Канарису того авторитета, которым тот пользовался в военных кругах. (И это при том, что, в отличие от Гиммлера, Шелленберг относился к Канарису как к личности с симпатией и уважением.) Его не могло не задевать, что с точки зрения поставки «наверх» сугубо военной информации его Амт-VI ничего серьезного не совершил. Еще Гейдрих мечтал о том, чтобы заполучить контроль над абвером. При жизни обергруппенфюрера этого сделать не удалось. Но его преемники сумели добиться не только контроля, но и полного поглощения ведомства Канариса.
Шелленберг завидовал и тому, что адмирал лично обладал огромными связями в высших кругах ряда стран, некоторых из его друзей и хороших знакомых можно было справедливо полагать либо так называемыми «агентами влияния», либо надежными источниками информации, причем не только военной, но и важнейшей политической. Чего стоила, к примеру, его давнишняя и прочная дружба с каудильо Испании Франсиско Франко. К числу таких неформальных агентов принадлежал, в частности, человек, известный в литературе как «барон Ино». Вот что писал в этой связи самый компетентный биограф Канариса Карл Хайнц Абжаген:
«Это имя было наверняка псевдонимом. Как его звали в действительности, так же трудно с достоверностью установить, как и его происхождение. Во всяком случае, он не был немцем, и многое говорит о том, что его родиной была одна из областей, которые до 1913 года входили в состав Оттоманской империи. Внешне он был похож на завсегдатая, которые десятками встречались перед многочисленными кафе бульвара Монпарнас в Париже. Маленький, сухопарый, жгучий брюнет, подвижный, умеющий свободно говорить на полдюжине языков, Ино был везде дома – как в Берлине, так и в Париже, Стамбуле, Афинах, Мадриде или в Рио и Буэнос-Айресе. Его знания иностранных языков были обширными – от турецкого, немецкого и французского до испанского и португальского. Ино был руководителем заокеанской фирмы в Берлине. Через эту фирму осуществлялись всевозможные деловые и финансовые трансактации для разведки. Она также использовалась, чтобы замаскированно посылать доверенных из разведки под видом коммивояжеров и торговых агентов за границу. Канарис часто с согласия Ино использовал эту возможность, чтобы переправлять через германскую границу в безопасное место людей, преследуемых нацистами. В прошлом, в двадцатые годы, Ино осуществлял крупные коммерческие сделки за границей, особенно с правительствами стран, не имевших собственной военной промышленности, которые хотели модернизировать свои вооруженные силы. Зачастую это были, пожалуй, операции, при которых левая рука не должна была знать, что делает правая. Но действительно хорошими и успешными являются только такие сделки, в которых каждая сторона получает свое и никто не чувствует себя обманутым. Ино заключил, должно быть, много хороших в этом смысле сделок, потому что во всех странах, где он работал, у него остались многочисленные друзья на влиятельных постах. Поэтому он слышал много интересного. Его информация о политических событиях в целом ряде стран оказывалась поэтому часто удивительно хорошей. Канарис, который знал его уже давно, возможно, еще с периода своей службы в «мадридском тылу», очень доверял сообщениям Ино, а также ему самому. Возможно, он знал больше подробностей о происхождении Ино, но даже если этого и не было, то этот маленький живой человек уже потому был ему симпатичен, что он был не стандартен. Канарис по природе сам был игроком и конспиратором и поэтому особенно был рад людям, которые не соответствуют шаблону, которые были не только оригинальны, но и в каком-то роде не от мира сего, однако при условии, что эти люди были умными и изобретательными; простаки его не интересовали. Со временем между Канарисом и «бароном» завязались отношения истинной дружбы. Они даже обращались друг к другу на «ты»…
Ознакомительная версия.
