Ознакомительная версия.
Возможно, издание труда явилось причиной кадровой перестановки в марте 1968 года, когда пост Скабы передали Овчаренко. Многие исследователи считают, что инициатором отставки Скабы был Шелест. Однако можно предположить, что Шелест курсировал проект «История» наряду с другими украинскими культурными проектами. В конце шестидесятых он – и его сотрудники – работали над книгой «Україно наша радянська», которая вышла в Киеве в 1970 году. Авторы данной работы осуждали «буржуазных националистов» и восхваляли советскую систему, но сам тон книги, манера подачи материала должны были вызвать подъем национальной гордости.
Через два года после подавления либеральной революции в Чехословакии по Польше прокатилась волна забастовок, что не могло не встревожить Москву, поэтому культивирование национального самосознания украинцев, второй по численности нации Советского Союза, было абсолютно недопустимо. Нельзя было позволить книге Шелеста стать «окончательным критерием интерпретации некоторых прошлых и настоящих событий» для наших ученых, пропагандистов и деятелей искусств[835]. В мае 1972 года Шелест был смещен с поста первого секретаря. За полтора года до этого заменили его протеже, возглавлявшего украинский КГБ, человеком более удобным для Москвы. В промежутке произошли два зловещих события, предвещавшие падение первого секретаря: арест бельгийского подданного украинского происхождения, чьи вынужденные «признания» привели к тому, что против нескольких видных диссидентов-интеллектуалов были выдвинуты обвинения в шпионаже в пользу ОУН. А в начале 1972 года, вскоре после этого состряпанного КГБ дела, произошла серьезная чистка в среде работников культуры. Особенно пострадало руководство партийных и государственных образовательных учреждений и редакторы – то есть фигуры периферийного аппарата, которые при Шелесте защищали украинскую культуру. Давление было настолько сильным, что некоторые видные диссиденты отреклись от своих взглядов, и среди них Дзюба, который публично «поблагодарил» своих тюремщиков за указанные ошибки в обращении «Интернационализм или русификация»[836]. Принимая во внимание слабое здоровье Дзюбы и угрозу обвинения в сговоре с эмигрантскими националистами, по-человечески можно понять, что десятилетия литературной борьбы за утверждение украинских ценностей имели столь горький финал.
Каково же было реальное значение того десятилетия для мифа об украинской самобытности? Кроме маргинальных инцидентов в Западной Украине, поддержка, даже тайная, того вида национализма, который характеризовал движение военного времени, отсутствовала. Попытки режима осудить украинских авторов и чиновников за контакты с иностранцами указывают на замысел: память о галицких националистах 1941—1942 годов должна была служить напоминанием об ответственности для тех, кто хотел бы оживить национальные чувства. Неистовое усилие, предпринятое, чтобы связать идеи типа «прочь от Москвы» со всеми советскими пугалами прошлого и настоящего, показывает, что в конечном счете «младшим братьям-славянам» запретят демонстрировать чувство национальной гордости. Даже украинское отделение Общества охраны памятников истории и культуры после отставки Шелеста подверглось нападкам. Потом его деятелей обвинили в «идеализации прошлого», и влияние российского отделения этого общества усилилось в беспрецедентном масштабе.
Интеллектуальные националисты шестидесятых годов иногда действовали так же, как и участники националистического движения военного времени, что никак не связано с личными контактами. И те и другие занимались подпольной деятельностью. Существовал «самвыдав» (подпольное хождение материалов, авторы которых оспаривали официальную точку зрения, – эквивалент российского «самиздата»). Интеллектуальные националисты, как и националисты военного времени, придавали особое значение сохранению чистоты украинского языка, настаивая, что русские формы разрушают язык. Чтобы подчеркнуть казацкую составную украинской истории, диссиденты шестидесятых годов выработали тот же способ, который использовали националисты тридцатых подобно Тарасу Боровцу.
Однако различия между диссидентами шестидесятых и их западноукраинскими предшественниками были весьма существенны. Группа шестидесятых приветствовала сотрудничество со всеми жителями Украины, независимо от того, на каком языке они говорят. Дзюба призывал к еврейско-украинскому сотрудничеству; Вячеслав Чорновил и генерал Петр Григоренко тесно сотрудничали с диссидентами, выступавшими за соблюдение гражданских прав в России. Несмотря на свой романтизм, диссиденты шестидесятых годов были не склонны в своих действиях вместо разума руководствоваться «размышлениями с кровью». Украинские писатели полностью отклоняли идею насилия, считая, что радикальные меры всегда работают против тех, кто их использует. Теория ОУН и «наживной опыт» подпольной ОУН, полученный ее активистами в Восточной Украине во время Второй мировой войны, имеют те же различия; на собственной территории восточноукраинские диссиденты шестидесятых чувствовали себя увереннее.
Неудивительно, что события на востоке Украины происходили на фоне снижения роли ОУН в эмиграции. Уменьшение влияния в 1953—1956 годах, когда Соединенные Штаты и другие западные страны не оказали вооруженной помощи мятежникам советского блока, являлось одной из причин ослабления позиций ОУН в эмиграции. Хотя националисты не могли серьезно влиять на события в Восточной Украине, они не были застрахованы от секретных атак КГБ. Наиболее серьезный удар постиг ОУН-Р, когда 15 октября 1959 года умер в своем доме близ Мюнхена Степан Бандера. Двумя годами позже за отравление Бандеры был арестован какой-то украинец; суд Федеративной Республики Германии признал этого человека виновным на основании его признаний[837]. Руководить и ОУН-Р, и АБН стал Стецко. И все же советский режим продолжал считать эмигрантов потенциальными врагами. В конце шестидесятых несколько украинских ученых, включая доктора Р.Г. Симоненко, специализировались на изучении «буржуазного национализма» в отделении истории Академии наук Украины – под руководством А.Д. Скабы.[838]
В Северной Америке уже существовало поколение украинцев, получивших образование в англоязычных странах, взгляды этих людей влияли на настроения в среде украинцев эмигрантов. Молодые украинские американцы и украинские канадцы стали ядром корпуса восточноевропейских специалистов. Академические публикации существенно увеличили объем доступной литературы на английском языке по интересующим украинцев вопросам (хотя классики украинской историографии оставались, главным образом, непереведенными). Прогрессу в академической области помогали новые инстатуты: Гарвардский украинский исследовательский институт, Канадский институт украинских исследований университета Альберта и значительно меньшие центры в Онтарио. Украинские исследования вылились в основной поток североамериканской академической мысли, тем самым увеличив и академическую полезность, и престиж украинской культуры.
Длительная работа Украинской академии наук в Америке (УВАН) и Научного общества имени Шевченко приписывают эту заслугу старшему поколению украинцев. Однако некоторые из старых противоречий остались неизжитыми. Энергичные действия УГВР – которая ранее, безусловно, играла существенную роль в подгонке идеологии ОУН к восточноукраинским тенденциям – обратили на себя внимание общественности далекой от националистических кругов. Относительное угасание Украинского комитета конгресса (его влиятельный руководитель Лев Добрянский уехал послом Соединенных Штатов на Багамы), возможно, уменьшило способность украинцев говорить в Вашингтоне в один голос, особенно это касалось радиостанции «Свобода». Процессы против украинских иммигрантов, которых обвиняли в военных преступлениях, выход публикаций, содержащих бездоказательные клеветнические утверждения, вызвали чрезмерную оборонительную реакцию у некоторых видных представителей украинских эмигрантских общин. Такая сверхчувствительность, в свою очередь, мешала воздействовать на представительные учреждения и формировать общественное мнение за пределами украинских общин.
Термин «Украина» употребляется в этом труде (за исключением случаев, когда явно имеется в виду другое) для обозначения территории, включенной в Украинскую ССР в 1946 году. По существу, эта территория (за исключением Закарпатской Украины, о которой коротко говорится в некоторых местах этого труда) была включена в Украинскую ССР в 1941 году. Эта территория весьма близко соответствует – за исключением, как отмечается в главе 11, восточной части – украинской «этнографической» территории, то есть территории, на которой местное население говорит по-украински. (Здесь и далее сноски и примечания с цифрами принадлежат автору. – Примеч. пер.)
Ознакомительная версия.
